Терпеливо молчать, не перебивать и стараться не думать ни о чем. Гнать прочь мысли о Нельсе Порочном, невовремя проявившем ту же теплоту и доверие. Не думать, что ее заказали только за то, что она мать Маттиаса. Было бы в тысячи раз проще пробраться в дом ночью и зарезать ее во сне, если бы не необходимость узнать о других ее детях. И рассчитывать на осведомленность нищих в угоду собственным душевным порывам — непростительный риск.

 — А насчет ребенка не переживай, лишь бы здоровый был. — Перения заново наполнила опустевшую чашку Терис ароматным чаем. — Когда подрастет — помогать тебе будет. — Она убрала за ухо прядь седеющих волос и продемонстрировала крупную серьгу с голубым камнем. Зеленоватые, как у сына, глаза Перении гордо блеснули, а голос дрогнул от избытка нежности. — Это мне Маттиас подарил. Он у меня старший, дом свой есть, работа хорошая: в Имперском Городе служит телохранителем у знатного альтмера. Я один раз у него была, настоящий дворец! И видела бы ты, какую он кольчугу носит, чистый мифрил. И всегда такой аккуратный, сапоги начищены, одевается там же, где и вся знать...

 Ублюдок всегда обожал свою кольчугу и сапоги — очень тяжелые, подбитые железом. Достаточно вспомнить, чтобы снова заболели ребра.

 — Одно плохо — тоже не женится никак. Тридцать лет, пора бы уж, а он все тянет...

 — Наверное, он просто пока не нашел подходящую невесту. — Терис улыбнулась. — Он занимает высокое положение, за него могут отдать и дочь какого-нибудь уважаемого торговца...

 — Да, конечно.— Перения оживленно закивала головой, но что-то в ее взгляде выдавало смутное сомнение. — Маттиас у меня умный, сам решит, да я к нему и не лезу. Он всегда был немного своенравным мальчиком, но какой способный! В пять лет выучился читать и писать. А сильный какой был! В двенадцать он так отделал соседского мальчишку, что тот потом месяц не вставал. Левус потом его самого выпорол, я боялась, что насмерть забьет... — Перения прикрыла глаза, словно заново переживая все это. — Конечно, его следовало наказать, но мой покойный муж всегда перегибал палку и был слишком строг с ним. К Маттиасу просто нужен свой подход. Он талантливый, но очень...непохожий на других. Все сильные и волевые люди такие...

 Терис промолчала. Давившее изнутри сожаление дало трещину, но не исчезло, продолжая колоть с каждым словом Перении, нахваливавшей старшего сына.

 Конечно, она его мать, она любит его, а он вряд ли рассказывает ей о всех тонкостях своей работы у Умбакано. И что-то подсказывало, что едва ли ее отношение изменилось бы, узнай она, что ее драгоценное чадо способно избить до полусмерти девушку и утопить работавшего на хозяина вора, знавшего слишком много о его делах. Для нее он всегда останется умным, красивым и успешным сынком, который живет в столице и дарит дорогие подарки любимой матушке.

 И она никогда не поймет, что ее сына можно ненавидеть настолько, чтобы пожелать уничтожить всю его семью.

 — А вообще я уже давно мечтаю, чтобы он дочку купца себе нашел. Нам бы торговцы в семье не помешали, глядишь, и Андреас бы поудачнее пристроился...

 У него своя таверна, "Пьяный Дракон". — Восторга в интонациях Перении Драконис поубавилось, и она несколько натянуто улыбнулась. — Недалеко от Желтой Дороги, но там такое место, что клиентов мало. Две шахты рядом — так одну закрыли. Еще руины неподалеку и святилище какой-то даэдры, к которой шляется всякий сброд. Хорошо хоть, что Кейлия иногда наведывается, мне так спокойнее.

 Желтая дорога. Болота, Лейавин рядом... Шахты и святилище Ноктюрнал. Знакомые с детства места. И таверна, кажется, та же самая, где когда-то сломали руку за нечестную игру в карты.

 — Я сейчас еду в Лейавин. — Терис выдержала короткую паузу, задумчиво глядя в почти полную чашку. — Я понимаю, там тяжело с клиентами... Да и мне надо где-то ночевать...

 — Ох, дорогая, это так мило с твоей стороны! — Перения растроганно прижала руку к груди. — Он будет очень рад! Там такая глушь, столько сброда и так мало людей, которых не страшно пустить на ночь. И вот еще что, — она суетливо метнулась к полкам, сплошь заставленным разного размера и вида крынками с аккуратно налепленными бумажками. — Передашь ему варенье, если не сложно. Яблочное, его любимое. И, раз уж едешь в Лейавин... Кейлию найти совсем просто, спроси у любого стражника. Ей сливовое.

 Все просто. Совсем просто, если не думать, что все они должны умереть из-за того, что Маттиас Драконис — законченная тварь.

 — Обязательно. — Терис с готовностью подставила сумку. — А Сибилла? Если она там недалеко, я могу найти ее.

 Взгляд женщины на какое-то мгновение прилип к стене, и нервная улыбка выдала замешательство, граничащее со смущением, словно она уже пожалела, что упомянула в разговоре всех четверых детей.

 — Она у меня необычная девочка. Живет в лесу, любит животных... — Перения продолжила, изо всех сил пытаясь оставаться спокойной. — Ей нравится быть одной, и мы редко ее видим.

 — Я понимаю. — Терис сделала вид, что не заметила замешательства Перении Драконис. — Говорят, что некоторые служители Кинарет уходят в лес, и животные даже служат им. Их даже считают святыми...

 Женщина улыбнулась, но ее взгляд остался печальным, и чутье подсказало, что она никогда не попросит передать что-то младшей дочери.

 Сибилла еще более ненормальная, чем Маттиас. И, очевидно, она ненормальна настолько, что даже мать не может оправдать это сложным характером и одаренностью.

 — Ночь уже, ты пока посиди, а я тебе приготовлю постель. — Перения наконец заговорила, и, когда ее шаги затихли за дверью, Терис не нашла в себе сил идти следом.

 Она не скажет ничего. Не захочет и не успеет: уже скоро она сама уйдет спать, чтобы не проснуться утром.

 Полукровка преодолела приступ паники, выискивая зацепку.

 Сибилла живет вдали от людей. Лес, пещера, руины... где-то далеко, если ее семья редко ее видит. Не любит людей, место должно быть глухим. Их слишком много в Сиродииле, невозможно обыскать все... Можно только обыскать ферму. Перения слишком любит своих детей, у нее не может не быть какой-то карты, где отмечено пристанище ее дочери.

 — Можешь идти спать. — Женщина вернулась, поправляя волосы и давя зевоту. — Спи, сколько угодно. Если раньше меня проснешься и решишь ехать, то разбуди. — Спасибо вам. Даже не знаю, как вас отблагодарить... — Терис смущенно опустила взгляд.

 — Ну что ты, детишкам моим гостинцы передашь — мне больше и не надо. Я сама уже стара ездить так далеко, да и тут хозяйство не на кого оставить. И у них там дел много, вот и видимся редко. — Перения убрала со стола посуду и смахнула в ладонь хлебные крошки. — Ты иди, а я им письма напишу еще, отдашь.

 — Спокойной ночи. Я все передам.

 Тихо уйти. Не думать ни о чем, даже не пытаться внушить себе, что Перения воспитала такого сына и виновна уже этим. Бесполезно.

 Лечь на кровать и стараться не смотреть на другую, давно пустующую, застеленную пестрым сшитым из лоскутов покрывалом. Наверное, здесь раньше спали дочери Перении, осталась даже тряпичная кукла на сундуке.

 Терис закрыла глаза, погружаясь в полную темноту, лишенную образов и мыслей.

 Слух ловил звук шагов за стеной, шорох ткани, скрип пера. Она почти видела, как женщина протирает глаза и откладывает до утра незаконченное письмо.

 Три минуты. Две. Одна.

 Убийца бесшумно встала, неслышно вышла из комнаты и подошла к приоткрытой двери, из-за которой пробивался свет наполовину сгоревшей свечи.

 Перения уже не дышала, и Терис сдержалась, чтобы не закрыть ее лицо краем одеяла. Нельзя: стража заглянет сюда, и все должно выглядеть как смерть во сне. Здесь не должно остаться никаких следов пребывания постороннего. Ее никто не видел, а дождь размоет следы конских копыт во дворе.

 Она отвела взгляд от оставленного на столе недописанного письма: почерк слабеющей руки Перении был с трудом различим, но Терис и без того понимала, что там написано. Что-то теплое и простое, чего ей лучше не видеть и не знать.