— Кто это? Не разберу… — спросила она.

— Воронин, — тихонько ответил ей один.

— Воронин! — громко окликнул товарища другой.

— Воронин! — удивилась Евгения Николаевна. — Комсорг класса, оказывается, неплохой акробат.

Теперь Костя Воронин, красный не от одного только мускульного напряжения, стал на ноги и кинулся вон из класса. Евгения Николаевна спокойно окликнула его, позвала к себе. Она бочком присела на подоконник. Одна нога ее касалась пола, другая покачивалась на весу. Сунув руки в карманы жакета, Евгения Николаевна с улыбкой оглядела всех четырех, подумала: «Знаю я своих мальчиков или не знаю?» — а вслух сказала:

— Так вот что… Запомните: в пятницу у нас родительское собрание. Первое родительское собрание в этом году. Скажите отцу или матери, чтоб непременно пришли… И всем другим ученикам скажите. И Коле Харламову обязательно скажите… В пятницу, в восемь вечера.

10. Родительское

В пятницу, во второй половине дня, Евгения Николаевна заканчивала дополнительные занятия с несколькими учениками седьмого класса. Их было девять, в том числе Алеша и Толя.

Готовясь отпустить мальчиков, Евгения Николаевна еще раз напомнила им, что сегодня родительское собрание.

— Скажите дома, чтоб непременно приходили… В восемь часов!

А было уже шесть и давно стемнело.

Ребята, освободившись, буйно кинулись вниз по лестнице, к раздевалке. Мелькнул один пролет, круто, на бегу, повернулся другой, и вдруг Толя, цепляясь свободной от сумки рукой за перила, притормозил бег. Гладкое, полированное дерево засвистело под его ладонью.

Алеша, бежавший впереди, оглянулся, подумал: «Директор!» Но никого вокруг не было, кроме уборщицы на площадке, подбиравшей в совок остатки сора.

Алеша снизу подивился на товарища: «Что с ним?» Толя застыл на верхних ступенях лестницы и со странным выражением лица прислушивался… к чему? Тишина была в опустевшей школе. Хлопали внизу двери — это убегали только что занимавшиеся вместе с ними ученики. Где-то звучало радио да из ближайшего коридора доносился легкий, едва уловимый гул вентилятора.

Алеша поднялся к приятелю.

«Что с ним?.. Забыл что-нибудь?..»

— Погоди! — шепнул Толя.

Алеша подождал. Но друг его не двигался, молчал и, скосив глаза, слушал неведомо что… Губы его приоткрылись в улыбке.

Да что с ним? Пойдет он сегодня домой или нет?..

— Сейчас… Погоди, — все так же, едва слышным шепотом. Потом он глубоко вздохнул. — Неужели не слышишь?.. — спросил он. — Репетиция идет!

— Да это же радио!

— Скажешь тоже! Когда ты слыхал, чтоб по радио настраивались?

В самом деле, в эту минуту стройные звуки сменились беспорядочной пробой инструментов — слышны были легкие звоны щипковых, тяжеловесные рулады духовых.

— Музыкальный кружок! — с завистью произнес Толя.

Видно было, как ему хочется побежать вверх и хоть издали, хотя бы сквозь закрытую стеклянную дверь зала, поглядеть на ученический оркестр. Но нельзя, время позднее, приходится спешить домой.

— Репетиция! — еще раз мечтательно произнес он и стал медленно спускаться по ступеням.

Если Толя так любит музыку, почему он перестал играть, бросил кружок?.. Ведь он уже лучше всех играл на аккордеоне!

— Почему! — Толя прибавил шагу. — А где время взять — и на школу, и на домашние уроки, и чтоб в кружке играть, и… и на все?!

На улице сильный ветер раскачивал голые деревья, фонари швырялись тенями, рябились желтые от света лужи.

Во дворе, у щербатого большого камня, откуда приятели обычно расходились в разные стороны, Толя спросил:

— У тебя кто пойдет в школу? Мать?

— Конечно. Отец еще на заводе.

— Знаешь, что? Алеша, вот что… Пожалуйста, скажи Александре Семеновне, пусть она и про меня спросит… Ладно?

— А ты своим так и не сказал? Боишься?

— У нас хоть говори, хоть не говори… Кто пойдет? Матери вздохнуть некогда.

— Отца пошли!

— Отца! Пошлешь его… отца! Ну, я пошел! — вдруг крикнул Толя, и, кажется, слезы блеснули у него в глазах…

Он побежал, неосторожно влетел с бега в большую лужу, она вспыхнула под ним, брызнула, обдав чуть не по самые колени. Толя, не задерживаясь, бежал дальше и в следующую секунду скрылся за входными дверями «красного».

Алеша поглядел вслед — что это опять с ним? — конечно, посочувствовал товарищу, даже погрустил, но немножко, самую малость, и отправился к себе.

Взобравшись на площадку шестого этажа, он испробовал звонок. Алеша всякий раз не просто звонил у своих дверей, а именно проверял действие глушителей и регуляторов, которыми он, по вольной прихоти, менял чуть не каждую неделю характер и тон звонка. На этот раз язычок извлекал из чашечки дробное, простуженное хрипение. Пока бабушка не открыла ему двери, он все держал палец на кнопке.

— Это я! — громко, во всю силу легких, объявил он.

— Тьфу! — с досадой отплюнулась бабушка и тут же спокойным голосом прибавила: — Не слепая, слава тебе господи!

— Мама! — с прежней силой крикнул Алеша с порога. — На родительское! В восемь часов! Явка обязательна!

Александра Семеновна расчесывала волосы перед зеркалом, во рту у нее были зажаты шпильки. Она сказала сквозь сомкнутые губы:

— Что шумишь? Видишь, собираюсь.

Пока мать одевалась, он все смотрел на нее. Что-то скажут нынче в школе? Он знал: в доме хорошо или плохо, празднично или грустно — смотря по тому, что происходит за стенами дома: у него в школе, на заводе у отца, в бухгалтерии у матери… С чем-то вернется сегодня мать?

Вот она застегнула жакет, надела шляпу, вот велела Алеше подать ей пальто.

— Ну, как считаешь, очень стыдно мне будет перед чужими людьми или не очень? — спросила она, уходя, и Алеша в ответ только неопределенно сморщился.

— Ты спроси и про Толю, — сказал он. — А то у него некому пойти.

В школе в этот вечер собирали родителей всех пятых, шестых и седьмых классов. В вестибюле школы дожидались родителей классные руководители, старшая пионервожатая и ученик девятого класса Анисимов Сергей, секретарь бюро комсомола.

Евгения Николаевна в своем неизменном темно-синем костюме в полоску и с галстуком-бабочкой на светлой блузке, встречая родителей, перебрасывалась с ними приветствиями или короткими замечаниями и направляла в класс.

— Варвара Алексеевна, а где же ваш муж?.. Жаль, очень жаль… Кажется, товарищ Скопин? Здравствуйте! — пожимала она руку человека в желтой кожаной тужурке. — Простите, как ваша фамилия?.. Да, ваш сын у меня в классе. Будем знакомы. Евгения Николаевна. Подымитесь на третий этаж, в седьмой «А»…

Или она без всяких слов, издали, одним наклоном головы, провожала тех заботливых отцов и матерей, которые часто бывают у нее и сами знают, куда идти.

Анечка и Сережа Анисимов стояли несколько в стороне от педагогов и нервничали. Им все казалось, что родителей на свете слишком мало. Они вполголоса упрекали друг друга.

Было уже половина девятого. Неужели родительские собрания проваливаются? Анечка все сильнее беспокоилась. Вот уже и девять!

— Недостаточную работу мы провели… Недостаточную! Так я и знала! — она постукала тупым кончиком карандаша по ладони.

— Что вы такое знали? — начинал раздражаться Сережа Анисимов.

— А то! Конечно, надо было весь актив мобилизовать, а не так, как мы… Надо было по всем домам разослать… Я говорила!

— Послушайте… Марианна Сергеевна! — и уж если Сережа назвал Анечку по имени-отчеству, значит сильно доняла она секретаря комсомола.

Еще минута-другая — и они непременно поссорились бы, если бы Евгения Николаевна не поспешила к ним на выручку.

— Скоро начнем! — ободрила она, догадываясь о причине, вызвавшей на их лицах такое возбуждение. — Мне и самой не по себе, — призналась она. — Первая в году встреча с родителями! Это… это очень важно!

— Ну, конечно! Я и говорю: мы в этом году безусловно прошляпили… — И тут же, смутившись, поправилась: — Совсем плохо подготовились.