С разгону перешли реку по броду. Обе телеги как две доски проскользили по воде, застряв колесами в сухом песке. Прошелестели первые стрелы из степи.

– Хватай малых! – Повышая голос, распорядился Егор.

Все, кто ехал впереди уже не могли вернуться, но задние выхватывали с телег по двое-трое детей. Может и помнут слегка, да хоть свободными останутся.

– В лес уходите! – Снова подал команду.

Егор последним выхватил за шкирку двух пацанят и девчушку. Все, телеги пустые. Прижав к груди и чуть наклонившись, заставил коня штурмовать песчаную горку на пути от брода.

– Давай, родной!

Усталый конь, со стрелой в заднем бедре, сдавал позиции. Лиходеев выжал из него все что смог. У стены леса, можно сказать свалился с седла. С детьми в охапке ввинтился в лесную зелень, бежал не разбирая куда, полосуя и себя, и орущую мелюзгу ветками деревьев и кустарника. Потом долго лежал на траве, дышал, бездумно глядя на копошившихся рядом с ним детей.

Потешные спиногрызы! Стоило опасности схлынуть, как вот они уже и оклемались, уже не плачут, общаются между собой. Только девочка по виду года четыре, смотрит на него взрослым взглядом. Не улыбнется. Черты лица чем-то знакомы, а на щечке у самого глаза пятнышко родимое, схожее с конопляным зернышком, как… Родинка! Да нет! Не может такого быть! Егор потер лоб ладонью. Уже пристальнее посмотрел на девчонку. Чумазая вся. На щеках разводы грязных дорожек после слез. И не родинка на щеке, а частичка грязи присохла. Нет!

Девочка словно почувствовала о чем думает этот сильный человек, притихла. Нахохлившись как воробей после купания в пыли, исподлобья наблюдала за Егором.

– Тебя как зовут? – Спросил Лиходеев.

– Белослава, – прозвучал односложный ответ из маленьких уст.

– А твою мать Белавой зовут?

– Откуда знаешь? Белавой. Только нет ее.

Егор встрепенулся, усаживаясь и привалившись спиною к коре дерева. Пацанята прекратили короткую перебранку, прислушивались к разговору.

– Как нет?

– Степняки зарубили, когда она рысью оборотилась, чтоб нас защитить.

Детская непосредственность прояснила сразу все. Не нужно дальше гадать и выгадывать. Вот он, а напротив – его дочь. Только она об этом не знает. И самое гнусное во всем этом то, что уже никогда рядом с ними не будет женщины, ставшей одному женой, а второй, матерью.

– А про отца, что знаешь?

– Он сильный и смелый. И обязательно разыщет меня. Так мама говорила. А еще у него есть вот это…

Откуда-то из складок порванной поневы, извлекла серебряный кругляш, размером во всю детскую ладошку, показала на вытянутой руке. Да, действительно оберег Рода был точной копией его оберега, подаренного Белавой. Протянув свою руку навстречу руке ребенка, на своей ладони поднес свой оберег.

– Папка! Я знала, что ты меня разыщешь!

Маленькие ручки обвили мощную шею мужчины. Детское тельце прижалось к его груди. Вот и свершилось предсказание самой Белавы.

Длинна дорога или коротка, но она все едино приведет желающего пройти по ней к порогу к которому он стремится. Под вечер к воротам усадьбы боярина Дергача подъехал всадник на чагравой кобыле. Перед ним в седле умостился ребенок. Девочка, четырех-пяти лет отроду, ликом схожая с лицом своего спутника. За высоким частоколом, в двух местах подновленным свежими столбами, в глубине двора виднелась крыша теремной постройки. Тишину на подворье нарушил собачий лай, знать усадьба не пустая, а с насельниками.

– Сейчас, – сказал мужчина девчонке-малолетке.

Соскочил с седла на землю и размяв ноги, постучал обухом плети в створу запертых ворот.

– Эгей! – Подал голос, вызывая кого из дворни.

Внутри подворья вместе с громким лаем собак, наконец-то послышались людские шаги. Еще на подходе к воротам, знакомый голос слегка растягивающий слова, спросил:

– Кого там боги к порогу принесли?

Ответил:

– Отворяй ворота, ведмедюшко! Свои!

– Батька! – Радостный голос приобщился к звукам отпираемых щеколд.

Ребенок в седле с неподдельным ужасом наблюдал, как уже через миг огромный мужик, оружный дубиной, облапил спутника и при этом причитал как дитятя не видавший долго родителя.

– Вернулся! Батька вернулся!

– Задушишь, Горазд!

К воротам подтянулась многочисленная дворня с интересом разглядывая приезжих, один из которых был хорошо знаком, а вот маленькая всадница с ним вызывала массу вопросов.

– Как сам Дергач поживает? Боярыня как?

– Боярин похварывает. – Отвечал вой, ведя в поводу лошадь с наездницей, так и не спущенной наземь. – Когда нурманы нагрянули в деревеньку, пришлось и нам в лесу прятаться. Много их было. Вот с тех пор. Хотя, когда наши чужаков погнали, хотел со своей дружиной перестарков к войску присоединиться. Только Белава и смогла остановить. Она слава богам здорова. Ну и мы с Милоликой…

Будучи у порога на Лиходеева налетел вихрь в женском обличье. Прямо со ступеней крыльца ему на грудь, обнимая бросилась упомянутая персона.

– Лихой, миленький, живой! Как же я ждала тебя! Сколько слез выплакала! Все представляла, что убили тебя!

И поцелуи вперемешку со слезами покрыли небритое лицо парня. Едва смог отодрать от себя славницу, вошедшую в возраст первой влюбленности. С нарочитой суровостью повысил голос.

– Тьфу, на тебя! Дура малолетняя! Кто ж так про воя в походе думает? Вот выскажу все Белаве, ведь на нее тебя оставлял!

– Правильно кажешь, боярин! – Прозвучал знакомый голос хозяина.

Грузноватый, немолодой мужчина с бородой. Широколицый, с доброй покровительственной улыбкой, шел навстречу раскинув руки в стороны, чтоб по медвежьи потискать пропавшего незнамо куда молодого друга. Обнимая друг дружку, Лиходеев проверил на прочность физические кондиции Дергача.

– А мне тут втирают, мол болен Дергач, обессилил! А я смотрю, врут и глаз не прячут!

– Правду кажешь. Врут! О! А се кто с тобой?

Боярин прикрывши один глаз, оглядел мелкую наездницу, все так же сидевшую на лошади, уцепившись в луку седла, с интересом взиравшую на происходившее вокруг.

– То, Дергач, доня моя.

– О! – Снова удивление на лице старого боярина. – Отпустил тебя сей год, пропадал ты месяца четыре, а вертаешься с дочкой, коей не меньше четырех годков. Как это понимать?

– А понимай как хочешь.

– Сымай дытыну, Горазд. Чую умаялась малая. Кличут-то как?

Упиравшуюся было девочку, Горазд нежно сняв, поставил на ноги. Та шустро уцепилась за штанину Лиходеева, но взгляд умных глаз контролировал ситуацию. Боярин хмыкнул.

– Точно, твоя дочка! Шо лицом, шо повадкой, все твое. Так как зовут?

– Белослава, – ответила сама, при этом сунув ладошку отцу в ладонь. Так оно спокойней будет.

– Вот и добре, в избу проходьте. Милолика, вели стол накрывать, да баню топить. Чай гости с дороги-то и голодные и усталые.

– А боярыня-то твоя где?

– А-а! – Махнул рукой. – К сестре подалась. Да тут недалече. Пожгли их, вот и пожелала привезть к нам. Поехала.

Про себя Лиходеев отметил и подивился, челядь в этом доме под неусыпным оком хозяйки расслабиться не могла, а у Милолики бегала как вспугнутые куры в курятнике, шуршала, суетилась, хоть та их на виду и не подгоняла. За столом просидели допоздна, а поутру снова в седло…

Город встретил Лиходеева видом послевоенной разрухи. По иному и быть не могло. Два раза по его «телу» прокатилась война. Придется Изяславу напрячься с ремонтом. Через ворота въезжал не сходя с лошади. «Вратари» из старой когорты воев, хоть и перестарки, да дело знают, узнали десятника особой сотни, поприветствовали.

– И вам не хворать, дядьки. Что нового?

– Новое все. Землю почитай всю ослобонили. Князь в Курске только вчера объявился. – Охотно затараторил один из дедов, звали его кажется Вавулом. – Люд каженный день возвертается до родных печищ. Боярских семейств ужо десятка три, не меньше, приехало. Вона и ты явился.

– А обстановка в городе как?

Народ меж тем под зорким оком второго охранника, входил и въезжал в ворота. Люд как и город, пытался жить прежней, довоенной жизнью.