Вариант этого «Но» затрагивает людей, которые живут в таких местах, где у них нет выбора в еде. Есть несколько примеров коренных народов в отдаленных уголках Канады или на африканском континенте (Кения), которые придерживаются мясной диеты в ситуации, когда совсем мало или полностью отсутствует не-животная пища. По идее, такие ситуации похожи на сценарий с пустынным островом, где вы можете выбрать либо есть животных, либо умереть.

Нам не нужно погружаться в фактическое исследование насчет людей из Канады или Африки, и действительно ли у них нет выбора и они должны есть животную пищу или погибнуть. Позиция, которую мы здесь отстаиваем, заключается в том, что в любой ситуации, в которой действительно нет выбора, использование животного могло бы считаться морально приемлемым, при условии общепринятого правила, что мы не должны причинять ненужные страдания. В ситуациях, когда действительно нет выбора, существует вид необходимости, который выводит поведение из предписаний общего морального правила.

Но мы предполагаем, что также, как никто из читающих эту книгу не находится на необитаемом острове, или не брошен на волю волн в спасательной шлюпке, никто из читающих эту книгу не живет там, где у них действительно нет возможности достать не-животную пищу.

Суть остается: для каждого, у кого есть выбор, — и это касается практически всех, кто читает эту книгу прямо сейчас, — выбор причинять страдания при отсутствии необходимости нарушает то, что мы считаем моральным принципом, который мы все разделяем.

Но… Что случилось бы со всеми этими животными, если бы мы не ели их?

Это легкий вопрос: если мы перестанем потреблять продукты животного происхождения, мы не станем воспроизводить одомашненных животных.

Точка.

Чтобы мы стали делать с теми животными, которые сейчас здесь? Ну, это зависит от того, что вы считаете нашими моральными обязательствами перед этими животными. Совсем не вариант просто выпустить их в дикую природу. Коровы, свиньи, куры, индюшки, и так далее, которых мы наблюдаем сегодня, не дикие животные. Они были одомашнены нами, чтобы быть «пищевыми» животными.

Если вы рассматриваете животных как обладающих более высокой моральной ценностью, чем допускает общепринятое мнение, вы можете считать, что нам следует заботиться о животных, которые здесь с нами, пока они не умрут естественной смертью и просто больше не разводить их. С другой стороны, вы можете считать, что нам следует есть животных и продукты животного происхождения, которых мы имеем сейчас, но прекратить выращивать их.

Окончательный ответ, однако, одинаков при любом (этом или другом) сценарии: если мы полагаем, что мы должны перестать потреблять животных, нам нужно перестать разводить одомашненных животных.

Существует три ответных «Но».

Но… Как насчет природного разнообразия?

Ответное «Но», существующее для того, чтобы показать, что, если бы у нас не было одомашненных животных, мы каким-то образом лишились бы частицы природного разнообразия. Это как если бы жизнь в веганском мире была бы одним большим нарушением Закона об исчезающих видах (Endangered Species Act).

Использование слова «природный» в любом контексте, подразумевающем одомашненных животных, за пределами абсурда, по крайней мере, с двух уровней восприятия.

Во-первых, в отношении животных проводилось столько генетических манипуляций, что многие из них даже не напоминают тех животных, которые были 100 лет назад. Коровы имеют ненормально большие вымя; коровы и индюшки развили такой большой вес тела, что не могут ходить. Одомашненные животные являются чем угодно, но не природным явлением.

Во-вторых, одомашненные животные, в далеком ли прошлом или теперь, просто являются существами, которые были одомашнены. Они не являются частью «природного» мира. Они часть мира, созданного нами. Они — существа, которых мы вырастили и произвели для наших целей.

«Природный» мир был бы намного более «природным» без одомашненных животных. Нет понятия «исчезновение вида», когда речь идет о одомашненных животных.

Но… Как насчет их права на жизнь?

Другое ответное «Но» говорит о том, что посредством отмены одомашнивания мы фактически делаем животным хуже, чем если бы они жили и умирали при неблагоприятных обстоятельствах.

Этот ответ предполагает, что для животного лучше жить даже неблагоприятной жизнью и умереть тяжелой смертью, чем не жить совсем. То есть, мы причиняем животным вред в общем, придерживаясь веганской диеты, потому что они бы даже не существовали, если бы мы все были веганами. Мы оказываем животным своего рода услугу, поедая их. Действительно, мы бы причиняли животным вред, если бы не ели их.

Помимо того, что мы полностью спекулятивно и до крайней степени безосновательно можем только предполагать, стали бы животные, если бы могли, выбирать не жить вообще, чем жить ужасной жизнью и умереть ужасной смертью, эта позиция полностью игнорирует нашу интуицию, что животные имеют моральное значение и мы не должны заставлять их страдать, если только это не вызвано необходимостью. Эта позиция, в сущности, говорит о том, что использование животных для еды не является необходимым и приводит к большой боли, страданиям и смерти, но лучше иметь эти ненужные страдания и смерть, чем не иметь их. Поэтому если мы соглашаемся с этой позицией, мы, в сущности, отказываемся от нашей моральной интуиции, что животные имеют значение и причинять им необоснованные страдания является аморальным.

Поставим проблему иначе: если это применимо к животным, которых мы едим, это применимо и к собакам Майкла Вика. Да, они страдали и многие умерли. Да, собачьи бои — это совершенно необоснованное использование животных. Но лучше бы собаки Вика жили и страдали, чем не жили вообще, и значит собачьи бои нормальны. Действительно, такая позиция позволила бы нам заниматься широким спектром мучений животных на том основании, что жизнь с определённой долей мучений — даже со значительной долей мучений — лучше, чем полное отсутствие жизни. Действительно ли нам нужно объяснять, какие ужасные результаты происходят из такого образа мышления?

Поэтому, помимо других проблем, которые возникают в связи с этой позицией, мы не можем поддерживать ее одновременно с тем, что мы утверждаем, что нам нужно серьезное основание для причинения страданий и смерти животным, и что удовольствие, развлечение или удобство не могут служить в качестве веской причины для этого. Если мы принимаем эту позицию, мы, в сущности, укрепляем мнение, что животные просто вещи, которые мы можем использовать, заставлять страдать и убивать просто потому, что нам это нравиться.

Но… Как насчет их права на размножение?

Третье ответное «Но» говорит о том, что, если не будет больше одомашненных животных, мы нарушим право животных на размножение.

Это «Но», в сущности, призвано отстаивать мнение, что если мы не будем продолжать есть животных, мы каким-то образом будем нарушать их права, демонстрируя этим поразительный пример того, насколько низко мы падаем, когда пытаемся оправдать поедание животной пищи.

Оставляя в стороне тот факт, что для большинства одомашненных животных секс и деторождение являются неприятными и пугающими переживаниями, это ни что иное как странность для людей, которые не верят в права животных и которые едят мясо и другие продукты животного происхождения, заботясь о праве животных на размножение.

Но… Мы дали жизнь пищевым животным, чтобы есть их; они для этого здесь и находятся.

И?

Во-первых, если это имеет отношение к делу, что тогда плохого в собачьих боях? В конце концов, всем одомашненным животным, собакам ли, кошкам, коровам, овцам, свиньям, курам, индюшкам или даже выращенным на фермах рыбам жизнь была дана нами. Поэтому, если это оправдывает поедание нами животных, это оправдывает использование нами животных в собачьих боях, корриде, и во всех других случаях.