— Мне бы этот клен с «птичьим глазом», — сказала Сара. За окном на ветку вяза сел красноперый кардинал. От красного цвета Сара почувствовала себя счастливой, но только на миг.

— Кто сильно хочет, своего добьется, — улыбнулась Маргарет.

— А где ты будешь держать нижнее белье? — спросила Милдред.

— Переложу из ящиков в какое-нибудь другое место, — сказала Маргарет.

— Обожаю наводить порядок в ящиках для нижнего белья, — сказала Милдред. — Это меня подтягивает и дисциплинирует.

Кардинал вспорхнул с вяза, и Сара повернулась спиной к окну.

— По-моему, есть более интересные дела, — сказала Маргарет. Она выдвинула верхний ящик старого письменного стола и покачала головой, разглядывая его содержимое. И раскашлялась всерьез.

— Каждый год на меня находит желание все повыкидывать, — сказала Милдред. — И, конечно, на все рука не поднимается. Выбрасываю только вещи с эластиком. Больше мы нейлон не покупаем. В универмаге у Монтгомери есть чудесное прочное нижнее белье из чистого хлопка.

— Зачем ты все это рассказываешь? — спросила Маргарет. — Трещишь, как сорока.

— Хочется поболтать, — сказала Милдред. — Три дня не с кем было словцом перекинуться.

— Вы, двое, не говорили между собой три дня? — спросила Сара.

— Моя лучшая подруга — Эмма Кессиди, только с ней душу и отведешь, — сказала Милдред. Она снова принялась за вязание.

Маргарет вздохнула.

— Когда умер Эммин муж, я одна ходила ее утешать, — сказала Маргарет.

— Это потому, что у меня был грипп и я не могла выйти из дому. Поэтому ты и пошла вместо меня.

— Ты ревнуешь меня к Эмме, Милдред. Это не по-христиански. — Маргарет открыла флакон с пилюлями от кашля и положила одну в рот.

— Эмма была в школе моей лучшей подругой, — сказала Милдред.

— Мы все трое были лучшими подругами в школе.

— Я спросила ее однажды, кто ей ближе, — сказала Милдред и спицы ее замелькали быстрее.

— Не представляю себе, чтобы Эмма Кессиди помнила, кто ей был ближе. Она уже все путает, — сказала Маргарет.

— Твоей лучшей подругой была Берта Никельсон, — сказала Милдред.

— Берта — моя приятельница, но не такая близкая подруга, как Эмма. — Маргарет посмотрела на Сару.

В колледже Сара познакомилась с девушкой из Нью-Джерси и они стали лучшими подругами. Через некоторое время эта девушка стала и Лауриной лучшей подругой. Сара не понимала, как это можно, и вышла из этой троицы. Она стала носить черное и ходить на занятия в берете. Тогда же она увлеклась фотографией и стала снимать все вокруг.

— А как насчет пианино? — спросила Маргарет. — Кто хочет его взять?

— Я бы не отказалась, — сказала Сара.

— Я уже плохо различаю ноты, но без пианино мне будет скучно, — сказала Милдред. Она одернула на себе кофту.

— Бога ради, оставь пианино себе, — сказала Сара голосом своей матери.

— Не собираюсь дожидаться смерти, чтобы мои вещи раздавали без меня, — сказала Маргарет. — Я хочу, пока еще жива, увидеть, как они доставляют людям радость.

— Да, если эти люди будут знать, что ты за ними наблюдаешь, им будет очень радостно, — сказала Милдред. Она поднялась, положила вязанье на сиденье своего кресла и вышла из библиотеки.

— Теперь она уже редко играет, — сказала Маргарет.

— По-моему, она именно сейчас и собирается поиграть.

— Это потому, что ты здесь, — сказала Маргарет.

В гостиной Милдред запела: «Скажи мне это на горе», аккомпанируя себе на пианино. От ее пения становилось тревожно. Мимо дома проехала машина с завывающей сиреной.

— Пока не надо раздавать вещи, — сказала Сара. — Впереди у тебя еще много счастливых лет. — Она прислушалась к финальным нотам песни Милдред и к наступившей в доме тишине.

— Вот так, — сказала Милдред, входя обратно в библиотеку, — иногда хочется спеть эту вещь. — Она взяла свои нитки и села. Вздернула подбородок и снова принялась вязать.

— Никто не собирается забирать у тебя твое пианино, — сказала Сара.

— А у меня иногда бывает странное ощущение, будто кто-то готовится его забрать, — сказала Милдред. — Порою мне кажется, что мои вещи на самом деле мне не принадлежат.

— Мы не владеем нашими вещами, — сказала Маргарет. — Мы только берем их взаймы на время нашего земного пребывания.

— Я не об этом, — сказала Милдред. Губы ее дрожали. — У тебя никогда не бывало ощущения, будто с тобой, в твоей шкуре живет еще одно существо? — спросила она Сару.

— Никого в твоей шкуре не может быть, кроме тебя, — сказала Маргарет.

— Когда такое со мной случается, — сказала Саpa, — я боюсь, что схожу с ума и от страха впадаю в панику.

— Это пианино наполовину принадлежит мне, — сказала Милдред. — Так же, как письменный стол и шкаф из клена с «птичьим глазом».

— Ну уж, кленовый шкаф не твой, — сказала Маргарет. — Я купила его на аукционе у Симпсона.

— Тогда уж тумбочка моя, — сказала Милдред. Она вязала не глядя. — Я купила ее у Эвелины Ван Уик, когда она переезжала в свою нынешнюю квартиру.

— Кажется, Эвелина Ван Уик учила девочек играть на фортепьяно? — спросила Маргарет. Она достала из выдвижного ящика какие-то бумаги.

Эвелина была высокая и в то же время хрупкая. Муж у нее был маляр.

— Классика — это единственное, что вас никогда не подведет, — говорила им миссис Ван Уик, улыбаясь. Она никогда не рассказывала им о композиторах. Под ремешком для часов у нее неизменно был засунут бледно-лиловый платочек. В ее прохладной гостиной они чувствовали себя, как в церкви. Когда по четвергам, ровно в четыре, они являлись к ней, обязательно заставали ее поливающей цветы. Мужа они ни разу не видели, разве что иногда слышали, как он с кем-то разговаривал в дальних комнатах, и от голоса мужа-невидимки им бывало не по себе.

— А потом одна из вас брала уроки у того, другого человека, — сказала Маргарет. — Ну, который долгое время играл в церкви святого Марка, хотя не был даже католиком. Запамятовала фамилию.

— Я брала уроки у мистера Уильямса, — сказала Сара.

Мистер Уильямс был первым человеком, которого она не делила с Лаурой.

— Он жил в старом доме священника и навесил там козырек над входом, а в переднем дворике сделал из цемента поилку для птиц, — сказала Милдред.

— Сейчас дом перешел во владение исторического общества, — сказала Маргарет.

— Мистер Уильямс был очень добр ко мне, — сказала Сара. — Кроме одного раза, когда он был сильно не в духе.

Маргарет задвинула верхний ящик стола и выдвинула боковой.

— Говорят, что эти люди не опасны, но я думаю, что твоя мама поступила правильно, — сказала она.

В ярости Сара сорвала занавески с окна своей спальни в тот день, когда Айрин запретила ей брать уроки у мистера Уильямса. Его любовником был священник.

— Его любовника переместили, — сказала она.

— Это так у них называется, когда лишают прихода? — сказала Милдред.

— А мистер Уильямс с разгона загнал свою машину в реку, — сказала Сара, — потом вскарабкался на крышу и орал: «На помощь!»

— Меня это не удивляет, — сказала Маргарет. — Кто-то должен был спасти его. Он уехал потом в Техас.

Она задвинула ящик.

Спустя два года, когда Берт Шеффик вернулся в город, он рассказал Айрин, что наткнулся на Гиба Уильямса в Хьюстоне, где тот играл в гостиничном, баре. Он изменил свое имя на какое-то латинское, означавшее в переводе «Король любви». Берта это рассмешило. «Король любви носил парик», — добавил он.

— Кто знает, как по латыни будет «Король любви»? — спросила Сара.

— Меня не спрашивай, — сказала Маргарет.

— Иисус, — король любви, — сказала Милдред.

Маргарет помахала парой белых лайковых перчаток.

— Я совсем забыла о них, — сказала она. — Я купила их в том магазине, где теперь «Лавочка грошовых вещей».

— Я верю, что когда-то ты купила там перчатки, — сказала Милдред. — Но не эти. Эти — мои. Я купила их в Денвере.

— Но почему же я отчетливо помню, как я покупала белые лайковые перчатки, — сказала Маргарет.