1. 1 мая 1948 года

Первого мая выдался ясный, солнечный день. Самолет Лэнга «Цессна-140» стремительно поднялся со взлетной полосы в Тетерборо. Казалось, ему не терпелось взмыть в чистый, прозрачный воздух.

Пегги отказалась лететь. Она причиняла Лэнгу много хлопот, и он был доволен, что на этот раз она не пришла. Как ни приятно ему было чувство ответственности, которое он испытывал, когда в кабине находился беспомощный пассажир, лишенный возможности без его, Лэнга, искусства вновь оказаться на земле, но сознание того, что он один в этом безбрежном воздушном просторе, радовало его еще больше.

Он уверенно пересек Гудзон и не заметил, как очутился над Манхеттеном. «Цессна» была просто прелесть. Чудесный, свободно парящий маленький чертенок! Справа была видна только железная дорога, слева — извивающееся шоссе Риверсайд-Драйв и парк Генри Гудзона. Видимость не ограничена, потолок беспределен — редкое явление для жителя Нью-Йорка.

На высоте двух тысяч футов над Манхеттеном он выравнял машину и направился к центру города. Вскоре внизу показался «Эмпайр стейт билдинг». (По правде говоря, высота полета была слишком мала с точки зрения безопасности). Лэнг положил машину на левое крыло и начал крутой вираж, вообразив, что перед ним не мачта небоскреба, а аэродромная вышка, а он курсант летной школы в те дни, когда он постигал летное искусство. Прекрасное упражнение на координацию!

Он сделал слишком крутой поворот и почувствовал, как его прижала к сиденью могучая центробежная сила. Лэнг поспешил выравнять самолет, и горизонт вновь встал на свое место, а ощущение давящей тяжести исчезло. Затем он сделал, правда, не слишком четко, огромную восьмерку, взяв за ориентиры «Эмпайр стейт билдинг» и здание компании Крайслера. Лэнг вспомнил своего первого инструктора — толстого маленького человечка, внешне совсем не похожего на пилота. Он еще в 1935 году утверждал, что Лэнгу вообще не следовало бы летать. «Ты же боишься высоты», — говорил этот парень в переговорную трубку старомодного биплана.

«Черта с два! — подумал Лэнг. — Я покажу тебе, щенок…» Он открыл дроссель и откинулся на сиденье. «Следи за этой машиной», — приказал себе Лэнг, заметив самолет марки «Констеллейшн» над аэропортом Ла Гардиа, летевший прямо к острову. Направив самолет к югу, Лэнг стал набирать высоту, заставляя свою маленькую машину делать повороты на девяносто градусов попеременно вправо и влево.

Альтиметр показывал тысячу, две, семь… Лэнг выравнял самолет и посмотрел вниз, как всегда поражаясь абсолютно неподвижному положению колес самолета: он не мог понять, почему они не вращаются в потоке воздуха.

Ему пришлось признать, что в словах инструктора была известная доля правды. На высоте двух тысяч пятисот метров он чувствовал себя значительно хуже, чем на высоте семи тысяч футов, когда город находился прямо под ним. «Глупо, — подумал он, — ведь угол планирования по меньшей мере равен пяти к одному, и с такой высоты всегда можно найти место для посадки, если потребуется».

«Мой бог, к тебе все ближе». Эта фраза внезапно всплыла у него в памяти, и он начал громко петь, стараясь заглушить рокот мотора. Но это ему не удалось. Он запел: «Мы уходим в голубую бесконечность, нам навстречу солнце яркое плывет…» Черт бы побрал эти военно-воздушные силы! Не взяли меня, когда я подал заявление. Они не сказали прямо, но ясно дали понять, что у меня слишком много алкоголя в крови. Слишком много воздуха в воздушном потоке. Слишком много, слишком много…

Пролетая над Бэттери, Лэнг увидел крошечные кораблики, направлявшиеся вверх по Гудзону. «О свобода, свобода! Как много преступлений совершается во имя твое! — подумал он. — Кто это сказал: „Дайте мне свободу или лишите меня жизни“? Конечно, мадам Роланд, когда ее везли по улицам Парижа. А теперь они повезут Блау. Но на этот раз не будет двуколки, не будет гильотины. Не будет старых ведьм с их вязанием: одна петля, петля с накидом — и голова катится в корзину».

Вытянутое лицо святого отца, нет, монсеньера Франсиско Линча, глянуло вдруг на него из-за стекла альтиметра… «Я буду молиться за вас», — сказал он. «Вы так добры, святой отец, благодарю вас. Отец, я согрешил!»

Это было в Вашингтоне, в 1942 году, после того как ему отказали в приеме в школу летчиков военно-воздушных сил и предложили офицерский чин для работы в армии по линии печати. Он был уже в военной форме, когда встретился с отцом Линчем. Они сидели в комнате одной из гостиниц (Где это было? Ну, конечно, в гостинице «Мэйфлауэр».) и играли в покер; проиграли всю ночь напролет. Лэнг был пьян.

— Я прочитал вашу книгу, майор Лэнг, — улыбнулся священник.

— Какую?

— «Мадрид будет…». Кроме того, я видел вашу пьесу «Лучше умереть…».

— Вот как? — удивился Лэнг.

— И книга, и пьеса мне понравились, — продолжал священник в форме капитана военно-воздушных сил.

Лэнг насторожился.

— Благодарю вас, — вежливо отозвался он.

— Вы, конечно, были не правы.

— В чем именно?

— В отношении Испании, — пояснил Линч, внимательно рассматривая карты, которые сдал ему Лэнг.

Лэнг был пьян и довольно равнодушен к религии и поэтому грубовато спросил:

— А вы-то сами были там?

— Конечно, нет, — ответил тот, посмотрев на Зэва удивительно черными глазами. — Пожалуйста, не поймите меня превратно. Всякий, прочитавший вашу книгу или посмотревший пьесу, не может не почувствовать, что вы честный человек и верите в то, о чем пишете.

— Спасибо, капитан, — поблагодарил Лэнг, еле сдержавшись, чтобы не добавить: «Хотя, собственно, благодарить мне вас не за что». — Однако в чем же я не прав?

— Вы были введены в заблуждение, — проговорил Линч, показывая Лэнгу три одинаковые карты и проигрывая ставку. — Мне никогда не удается набрать лучшей комбинации, — заметил он с огорчением.

В Лэнге пробудился воинственный дух.

— Я был введен в заблуждение? Кем же? Коминтерном?

Священник улыбнулся.

— Нет. Вашим добрым христианским сердцем.

«Я заткну глотку этому гнусному негодяю, собью с него спесь», — подумал Лэнг и с напускным смирением сказал:

— Разъясните мне, отец. Франко утверждал, что эта война велась между церковью и антихристом во имя спасения католицизма.

— Правильно.

— Но на полях сражений в Испании я видел много убитых марокканцев-магометан, солдат испанского иностранного легиона, которые носили на своей форме изображение «Святого сердца Иисуса». Как это понять?

Линч снисходительно усмехнулся:

— Я не верю вам.

Его слова взорвали Лэнга:

— Вы только что говорили, что я честный человек! Зачем же мне лгать? Я не мародер, иначе я насрывал бы с одежды убитых целый мешок таких значков и принес вам.

— Я буду молиться за вас, — пообещал Линч, спокойно улыбаясь, и начал сдавать карты.

Лэнг огляделся, отвернул на девяносто градусов, потом вернулся на прежний курс и внимательно посмотрел вниз. Он знал, что сейчас сделает штопор в три — четыре витка. Вместе с тем он отдавал себе отчет, что у него нет парашюта. «Зачем ты это делаешь? — спросил он себя. И тут же ответил: — А что тебя беспокоит? Тебе и не нужен парашют. Ведь при штопоре самолет испытывает не большую нагрузку, чем при крутом развороте, а может быть, и меньшую. Штопор даже не считается фигурой высшего пилотажа. Впрочем, это, конечно, — не ответ!»

Лэнг заставил самолет слегка задрать нос и стал постепенно убавлять газ, пока мотор не заработал почти вхолостую. Удивительно, как послушно висела «Цессна» в таком положении. Однако элероны были ослаблены, и Лэнг поспешно, но осторожно нажал на рулевые педали, чтобы выравнять плоскости самолета.

Потом он совсем убрал газ, нажал до предела на правую педаль и потянул на себя до отказа ручку управления. Машина на мгновение как бы застыла в воздухе, затем свалилась на правое крыло и вошла в штопор. Сначала Лэнг увидел внизу Аквариум, затем он исчез, и показался остров Губернатора. Самолет начал свободно и быстро вращаться вокруг своей оси.