8.

Бен находился в одной из комнат редакции «Дейли уоркер», когда застучал телетайп Юнайтед Пресс.

— Эй, Дейв! — крикнул Бен через комнату. — Взгляни-ка!

Дейв Беннетт подошел к нему, и они стали наблюдать за аппаратом, который равнодушно выстукивал:

Бен и Дейв взглянули друг на друга.

— Ты напишешь заметку по этому поводу? — спросил Дейв. Бен утвердительно кивнул головой. В эту минуту он думал не столько о «десятке», сколько о том, кого комиссия вызовет на открытые заседания, которые начнутся в будущем месяце.

Как только сообщение Юнайтед Пресс было передано полностью, Бен вырвал соответствующее место ленты из телетайпа и пошел к своему столу. В течение прошлой недели редакция смогла обеспечить Блау полный рабочий день, и это радовало его.

Он позвонил Джойс, заведующей газетным архивом, и попросил подобрать все вырезки на «недружественную десятку», а также материал о фильмах, поставленных по их сценариям или под их руководством, о романах и рассказах, которые они написали, и все их биографические данные.

— Напиши, пожалуйста, и передовую, — попросил Дейв. Бен снова кивнул головой.

Работая над статьей о решении конгресса, Блау вспомнил, как в 1936 году, когда он освещал забастовку моряков, у него возникли недоразумения с газетой «Глоб». Забастовка вспыхнула по инициативе снизу, несмотря на упорное сопротивление верхушки прежнего «Международного союза моряков», и в конечном итоге привела к возникновению «Национального союза моряков».

После посещения забастовочного комитета на Уэст-стрит в Манхеттене, бесед с Джо Карреном, Джеком Лоу-ренсоном, Блэкки Майерсом и Фердинандом Смитом, после разговоров с рядовыми пикетчиками и парнями, орудовавшими в импровизированной кухне в Бруклине, Бен писал в газеты сообщения, вполне отвечавшие обычной журналистской схеме подобных статей: «Кто, что, где, когда, почему». Вся беда заключалась в том, что в каждом сообщении главное место занимал ответ на вопрос «почему».

Между тем «Глоб» почти ежедневно в своих передовых статьях метал громы и молнии в адрес забастовщиков, и редактору, потребовалось те много времени, чтобы обнаружить противоречие между тем, что говорит хозяин и что пишет какой-то репортеришка по фамилии Блау.

— Что это за чертовщина? — спросил он однажды. Бен притворился непонимающим и решил отшутиться.

— Правда, босс, настоящая правда и только правда, — ответил он, улыбаясь, как ему казалось, самой очаровательной улыбкой.

— Да перестаньте пороть чушь, Блау, — заявил редактор. — Вам же известно, что на полосах, отведенных под информационные сообщения, мы не печатаем рас-суждений, более уместных в передовых статьях.

«Ну, положим!» — подумал Бен, но решил пропустить мимо ушей замечание редактора. Вместе с тем он не мог удержаться, чтобы не сказать:

— Я сам плавал на судах. В своих сообщениях я излагал лишь факты.

— Да? — опросил редактор. — А вы знаете, что после таких «изложений» вы можете вылететь из редакции?

— Люди, получающие в месяц всего лишь сорок семь долларов пятьдесят центов, имеют вполне законные основания для недовольства, — заявил Бен, — не говоря уже об отвратительных, повторяю, отвратительных жилищных условиях и об отбросах, которые подаются вместо — пищи…

— Довольно! — крикнул редактор.

На следующий день, заглянув в журнал ежедневных заданий, Бен обнаружил, что он отстранен от освещения забастовки. Редактор отдела новостей сообщил ему, что редакция наняла Фрэнсиса К. Лэнга написать серию статей о причинах и ходе забастовки.

— Беспринципный писака! — выругался Бен. Уж этот-то напишет именно то, что нужно газете. (Но это было еще ничего по сравнению с тем письмом, которое ему написал Фергюсон в Испанию, когда узнал об его уходе с работы. «Почему я так и не ответил ему?»)

Зазвонил телефон. Дейв крикнул;

— Бен! Тебя. — И подмигнул.

— Кто говорит? — спросил Бен, беря трубку, хотя прекрасно знал кто.

— Я, — ответила Сью. — Это ты? Ты не в настроении?

Тут настроение Бена действительно ухудшилось, и голос против его воли зазвучал совсем подавленно.

— То, что осталось от меня, — ответил он и внезапно вспомнил, что именно так Джо Фабер ответил Иллимену в Испании.

— Ты свободен? Я хочу пообедать с тобой.

— Я-то свободен, но кто будет платить?

— Но ты же работаешь сейчас полный рабочий день.

— Ну, хорошо, платим пополам.

— Договорились, — ответила Сью. — Я зайду за тобой, если ты не возражаешь.

— Пожалуйста.

— Чувствую по твоему тону, что ты страшно увлечен такой приятной перспективой, — иронически заметила девушка.

— Просто занят. — Он вдруг принял решение и многозначительным тоном добавил: — Я хочу видеть тебя.

После того как газета была сдана в печать, Бен пошел домой. Было еще только четыре часа. Медленно поднимаясь по лестнице, он встретился с миссис Горнштейн, спускавшейся вниз. Ей пришлось повернуться боком, чтобы пропустить его, но и сбоку она оказалась не менее полной. Миссис Горнштейн что-то сказала, но он, не расслышав, прошел мимо, и она послала ему вдогонку: «Сумасшедший!»

Войдя к себе в комнату, Бен включил радиолу, поставил «Иберию» Альбениса и нажал пусковую кнопку. Радиола была единственной дорогой вещью в этой меблированной комнате и стоила ему двести долларов в рассрочку, не считая процентов на просроченные взносы. В течение всего прошлого года Бен ежемесячно платил за нее по 10 долларов 25 центов. Коллекцию пластинок, собранную после войны, Блау приобрел таким же путем — за счет желудка и гардероба.

Прислушиваясь к первым тактам сюиты, напоминавшей ему об Андалузии, Наварре и столь характерной хоте, он попытался думать о Сью. На ум ему пришла фраза, брошенная много лет назад его учителем психологии в средней школе: «Едва ли один из десяти человек может мыслить логически более двадцати секунд подряд». Бен лениво задал себе вопрос: так ли это?

Он с раздражением подумал, что в его связи с Сью каким-то образом виноват Фрэнсис К. Лэнг. (Поразительно, как этот человек постоянно появляется на моем пути!) Если бы она не оказалась в тот вечер, год назад, в квартире Лэнга на Юниверсити-плейс, никакого романа у них не было бы. Какой-то писака с претензиями, заискивающий перед известными литераторами и стремящийся поддерживать знакомства с ними, привел ее с собой, что вряд ли можно было поставить Лэнгу в вину. «Виноват я сам», — подумал он.

Почти весь вечер Сью сидела в противоположном конце комнаты. Бен сразу же заметил, что она привлекательна, и решил не думать о ней. Девушка тоже не уделяла ему особого внимания. Бен вообще старался не думать о девушках: в прошлом слишком уж часто ему указывали на нелепость его ухаживаний, и его вовсе не соблазняла перспектива получить еще один щелчок. Кроме того, она, вероятно, была связана с человеком, который привел ее сюда и сейчас всякий раз, когда Лэнг что-нибудь изрекал или когда знаменитая журналистка Вильгельмина Пэттон подчеркивала то или иное преимущество, якобы достигнутое ею в споре с Блау, механически, словно кукушка в часах, кивал головой.