Вечером мы берем такси, таксист нам травит байки о курортных приколах, но как-то все неинтересно он рассказывает, до Бати ему далеко. Наконец, мы выходим возле условленного кафе, заказываем себе пока сок, потом коньяк, потом водки, а девчонок все нет и нет. Че говорит, что слава богу, потому что на вид им лет по пятнадцать, не больше, и что я с ними собирался делать?! Проходит уже час, мы просто сидим и смотрим на публику, мы давно не были на людях, нам все интересно, здесь своя, совсем другая жизнь, жизнь типичного маленького курортного городка, от которой мы добровольно отказались в пользу самих себя. Но понаблюдать со стороны интересно, все эти танцы-шманцы, крутяки в белых носках и босоножках, с золотыми цепями на шеях, расфуфыренные девки, в общем, все, как и положено в это время и в таком месте, но много молодых людей на колясках, особенно чеченцев, они достаточно веселые и очень молодые, сидят в своих тачках за столиками, рядом девчонки, они о чем-то говорят, и я думаю, что это ужасно. Мне становится грустно, но Че вдруг напрягается и пытается стать меньше. Неужели? Они пришли, только вот зачем все это действительно? Девчонки очень быстро обнаруживают нас, подсаживаются за столик (хоть бы хрюкнули что по поводу опоздания!) и просят «Ром-колу». Все, аут. Женщины, которые пьют «Ром-колу», для меня не существуют. Они о чем-то пытаются с нами говорить, но мы-то понимаем, что вечер безнадежно испорчен, наши шутки так и остаются нашими, нам жаль, обе они вполне симпатичные, но мы говорим, что хотим отвести их к мамам. «Мы так и знали», — говорят они. Что же вы знали, интересно? «Да то, что вы гомосексуалисты!» Уже совсем темно, и мы провожаем их домой, пытаясь выяснить, почему же они так думают, неужели из-за нашего внешнего вида? Они отвечают, что не только, еще и из-за того дедка на пляже. «Так вы видели?» — изумляемся мы. «Конечно, видели, ля-ля-ля!» — чуть ли не дуэтом поют они. И мы понимаем, что нам действительно пора.
Мы возвращаемся в санаторий с тем же таксистом, он уже успел пару раз обернуться, и, правда, езды-то тут максимум пятнадцать минут. Таксист спрашивает, как прошло свидание, и мы рассказываем ему о том, как нимфетки приняли нас за голубых. Таксист тоже смеется, но становится менее разговорчивым. Почему-то.
Мы идем в «вечерний» бар. Марины и Наташи нет, намаялись, бедняги, по экскурсиям-то, спят, небось, без задних ног, да и без передних тоже. А народ вокруг веселится, я наблюдаю много уже знакомых лиц, они мне машут руками, они уже хорошие.
За соседним столиком пьянствуют две девицы. Я знаю, что они — из Беларуси, откуда точно — не помню. С белорусскими девушками у меня с самой юности связаны исключительно положительные воспоминания, но эти две — немного великоваты для меня, и я почему-то вспоминаю Жана Жене и его пьесу «Служанки», которую мы ставили и играли с сестрой в студенческом театре, а белоруски тем временем произносят следующий текст: «Мальчики, у нас день рождения. Поэтому маленькая просьба к вам: если что, отнесите, пожалуйста, нас после закрытия во второй корпус. Комната 319, хорошо?» Мы думаем, что это шутка, но белоруски говорят совершенно серьезно и совсем не похоже, что они нас таким образом клеят. «Да вы не волнуйтесь, с баром мы уже расплатились наперед!» Их стол обильно заставлен едой и выпивкой, за него то и дело снуют разные мужики, а девчонки вдруг с громкими криками сбрасывают туфли и идут танцевать, задирая платья выше ушей. С эстрады в сто пятьдесят пятый раз за две недели звучит «Владимирский централ». Да, это, конечно, по-нашему.
Какое-то время мы гуляем по санаторию, затем идем в соседний, в кафе с африканским названием «Заир». Че добавляет, что не только «за Ир», но еще и за Свет, за Татьян и за Лен — в общем, за кого угодно, лишь бы они были. Я вспоминаю борхесовскую монетку.
Мы идем вдоль берега и добираемся до базы отдыха с любопытным названием «Голубой прибой». Шум стоит потрясающий. Пара «клеток» с танцами, кафе, киоски со жвачками, сигаретами и презервативами, пьяные разборки, в общем, все, что душа пожелает. Вокруг нас бродят разные подозрительные личности нетрезвого содержания с неутихающим в мутных глазах намерением нарваться на драку. Я их понимаю, им скучно. Нам здесь тоже скучно, но мы присаживаемся досмотреть, чем все закончится, а чем это все может закончиться, кроме мордобоя? Тут мы быстренько сваливаем. Мы идем по берегу моря, светит почти что полная луна, превращаясь в лунную дорожку, и мне хочется по ней просто побежать, потому что во мне полно сил и энергии, я совсем, кажется, не устал, поэтому мы с Че совершаем терренкур № 1. Мы подходим к «вечернему» бару, но уже полночь («А меня все нет») и бар закрыт, а на лавочках лежат два тела. Мы подходим ближе и узнаем белорусок. «Я же говорила, что порядочные пацаны. Пообещали, значит, придут!» — достаточно внятно произносит одна из них. Мы, не веря, что они не могут идти сами, пытаемся поставить их на ноги, но они валятся, как снопы. Черт, да они действительно нализались в стельку! Мы взваливаем девчонок на плечи и несем, точнее, мы их с трудом тащим. Дежурная старушка открывает двери корпуса и даже не спрашивает у нас курортно-санаторных книжек, настолько она поражена этой сценой. Мы молча проносим на горбах тяжеленных именинниц мимо нее и еле заволакиваем на третий этаж, комната 319. «Ключ!» — из сумочки выпадает ключ, и я открываю двери. Мы ставим девчонок возле стены, они говорят «спасибо», и мы уходим, желая на обратном пути обалдевшей старушке спокойной ночи.
Мы садимся на лавочку, закуриваем сигареты и ощущаем, что наконец-то смертельно устали. Над нами — черное звездное небо Крымского полуострова. Нам было интересно прожить сегодняшний день.
Утром меня ждут процедуры. Я лежу, закутанный в брезент, почти как фараон в саркофаге, весь в лечебной грязи, и размышляю о счастье всех людей на земле. Пока я вот так лежу, оно кажется очень близким.
Че все утро торчит около входа, он ждет свою жену. Все мы ждем его жену. Он так переживает, что становится совсем грустный и озабоченный. Жена все не едет и не едет, видимо, окончание конкурса парикмахеров, на который она приехала в Симферополь, задерживается.
Она приезжает только во второй половине дня, сразу после обеда, и не одна, а с подругой. Подруга просто экстракласс, очень модная девушка, коротко стриженная и очень раскованная, но немного не в моем вкусе, погремуха — Фикус. Мы идем в «дневное» кафе и начинаем пить.
Че очень заботлив, трогательно заботлив, он все предусмотрел, уже договорился с медперсоналом о нелегальной ночевке, потом мы идем в «вечерний» бар, опять пьем, все танцуют, даже я. Звучит «Владимирский централ», но мне, кажется, уже все равно. Видимо, напился и/или привык. Никогда бы не поверил. В первом часу все собираются спать, Фикус выжидательно смотрит на меня, но меня что-то останавливает — может, она слишком громко подпевала Кругу? Не помню. В общем, спать я иду один, засыпаю быстро. Мне снятся самолеты и Мэри. Очень странный сон.
За завтраком я узнаю, что все уже уехали. «Тебе привет передавали, — говорит Че. — Ты чего это Фикуса не полил?» — «Не знаю, — отвечаю я, — как-то не пошло». Че вздыхает и говорит, что будет скучать по жене. Мы все будем скучать по его жене.
После обеда мы решаем пройтись по близраскинувшимся пляжам. Идем в сторону Евпатории, рассматриваем пляжный народ, которого совсем немного: один человек на десять квадратных метров песка. Четыре раза наблюдаем местного фотографа в сопровождении трех подростков, обезьянки, попугая и пальмы. Они почему-то каждый раз идут нам навстречу и кричат: «Уважаемые отдыхающие! Предлагаем вам сфотографироваться с дрессированной обезьянкой, говорящим попугаем и пальмой. Недорого! Уважаемые отдыхающие…» Мы пытаемся понять, как им удается все время оказываться впереди нас, но у нас ничего не получается. Мистика, местное вуду.
Вдруг я замечаю загорающую девушку с обалденной грудью. Она загорает топлесс, что само по себе для этого пляжа смело. Она тоже смотрит на нас и улыбается. Че после встречи с женой равнодушен к случайным связям, поэтому инициативу беру на себя я.