старуха и разбитое корыто

беседуют в душе моей открыто

и горестно: никто из нас не злой.

— меня сжирает медленное пламя,

оно больными хлопает крылами,

оно что хочешь сделает золой.

прости меня, — старуха говорит,

ты самое родное из корыт,

— естественно, — оно кивает хмуро, —

киношная рассохлая фактура,

и линия, и трогательный кант.

мой мастер был немного музыкант,

но я тебе по-прежнему постыло,

не правда ли.

— проклятая труха.

— а это карма, матушка. плоха

история, где сильный без греха.

я все тебе заранее простило.

02.02.2017

Из цикла «Девять писем из Гокарны»

I. dream mail

утреннее воркованье ребенка с резиновою акулой

прерывает сон, где, как звездный патруль сутулый,

мы летим над ночным Нью-Йорком, как черт с Вакулой

то, что ты живешь теперь, где обнять дано только снами,

слабое оправдание расстоянию между нами.

ты всегда был за океан, даже через столик в «Шаленой маме»

это не мешает мне посвящать тебе площадь, фреску,

рыбку вдоль высокой волны, узнаваемую по блеску,

то, как робкое золото по утрам наполняет короткую занавеску

всякая красота на земле есть твоя сестра, повторяю сипло.

если написать тебе это, услышишь сдержанное «спасибо»

из такой мерзлоты, что поежишься с недосыпа

это старая пытка: я праздную эту пытку.

высучу из нее шерстяную нитку и пьесу вытку.

«недостаток кажется совершенным переизбытку»

как я тут? псы прядают ушами, коровы жуют соломку.

в Индии спокойно любому пеплу, трухе, обломку:

можно не стыдиться себя, а сойти туристу на фотосъемку

можно треснуть, слететь, упокоиться вдоль обочин.

ликовать, понимая, что этим мало кто озабочен.

я не очень. тут не зазорно побыть не очень.

можно постоять дураком у шумной кошачьей драки,

покурить во мраке, посостоять в несчастливом браке,

пропахать с матерком на тук-туке ямы да буераки

можно лечь на воде и знать: вот, вода нигде не училась,

набегала, сходила, всхлипывала, сочилась,

уводила берег в неразличимость

никогда себе не лгала — у тебя и это не получилось

скоро десятилетье — десятилетье — как мы знакомы.

мы отпразднуем это, дай Бог, видеозвонком и

усмешкой сочувствия. ну, у жанра свои законы.

как бы ни было, я люблю, когда ты мне снишься.

если сердце есть мышца, то радость, возможно, мышца.

здорово узнать, где она, до того, как займешься пламенем,

задымишься.

23.01–13.02.2017

II. mangalore tiles

садись поближе и глаза прикрой:

тут воздух сам лирический герой,

и псина, плесень, прозелень скупая,

и масло, и лимон, и дым, вскипая,

с тобой щекотной заняты игрой.

и облака как спелая папайя

медовая разбились над горой

такой густой, что требует труда,

такой с железным северным несхожий;

еще вода — как сходится вода

прохладная с разгоряченной кожей —

стоишь под ней, случайный выдох божий,

и думаешь: тебя, тебя сюда.

смотреть под утро: бледная стена,

по крыше ходит медленная птица

и рыжая грохочет черепица,

по краешку едва озарена.

вот прядь в луче горит и золотится.

вот мраморная долгая спина.

так старики, покуда им не спится,

перебирают дни и имена.

когда-нибудь, когда мы все умрем,

я угощу тебя копченым ячьим

соленым сыром, чаем с имбирем,

и одеяло на берег утащим,

и звезды все проедем дикарем,

и пальмы под рассветным янтарем

единственным назначим настоящим,

а не вот эту муку и тоску.

должна же быть еще одна попытка.

где раздают посмертье по куску,

там я прильнула, сонная улитка,

губами ноющими к твоему виску.

смеется Шива — вон его кибитка,

покачиваясь, едет по песку.

14.02.2017

III. lake view

выбери себе одну

из крутых щербатых лестниц —

на закате лучший свет:

в озере идет ко дну

молодой тяжелый месяц,

как серебряный браслет.

сом плеснет, а может, карп;

в воду к ним со свежей стиркой

не столкнуть бы рюкзака;

несколько десятков кальп

тишине над Коти-Тиртхой:

она старше языка.

времени бывает тьма.

времени бывает толща.

вот и первая звезда.

кроны, облака, дома

рыба потревожит, морща, —

и расставит на места.

в городе сейчас толпа:

ищет люд иногородний

развлеченья и жилья.

это тайная тропа,

чтобы выйти подворотней

прямо в горние края,

где стоит такая тишь —

от летучей мыши эхо.

камень стоптан и нагрет.

где однажды ты сидишь.

ты услышал. ты приехал.

так не может быть.

привет.

21.02.2017

IV. full power

связь мерцает. контакт искрит.

падая, ветки кокосов кровлю

крошат вдребезги, как бисквит.

вещи не подлежат контролю.

мы, заводы большой вины,

в Индии спасены.

дом почуешь за двадцать ям.

в дом заходят гекконы, мыши.

сахар нравится муравьям.

ворон играет с утра на крыше.

хриплый кашель соседа слышен

так, как будто он спит в мешке

прямо в твоей башке.

то, как переживаешь грязь,

как бежишь ее, — главный вызов.

как уйдешь в нее, матерясь,

как ее разгадаешь, вызнав:

псы, коровы, жуки — цари.

грязь у тебя внутри.

как стыдишься своих темнот,

нетерпимый к чужим помоям:

индия лечит мгновенно от

ложных эго дерьмом и морем.

всюду Бог. ты его омоним.

это — храмы и алтари.

и — у тебя внутри.

все изведай и отрази,

все, что здесь вызывает ярость:

разгляди на свету, вблизи,

как чудесное состоялось:

вот растаскивают усталость,

яд гордыни, яд нелюбви

мыши и муравьи.

это принцип. ты ни при чем.

тот, кто вечно был виноватым,

ощущает, что вдруг прощен.

он услышан. он только атом:

в два сосновых ствола охватом,

вооружившийся до бровей

бешеный муравей

Бог начнет с твоего лица,

как поедешь в тук-туке с рикшей,

как увидишь кокос, возникший

в шаге от своего крыльца:

он найдет тебя, стервеца,

он как молнией голубой

вспыхнет перед тобой

22.02.2017

V. message in a clay pot

перевитое таблами пенье юное

заставляет звенеть хитро

целый пляж, сияющий в полнолуние