- Есть, товарищ генерал, - и я, сопровождаемый молчащим Сеоевым, пошел на свою, европейскую сторону дома.
- А-а, привет милейший Александр Петрович, уже вернулись? - идя мне навстречу, весело сказал генерал. - Обедали или еще нет?
- Нет, товарищ генерал, да что-то и не хочется, - ответил я.
- Ну, в таком случае, выпьем чайку, а вы тем временем рассказывайте, как вас встретила ваша журналистка. Кто был, какое оставила впечатление хозяйка, чем угощала? Словом, выкладывайте все, как на духу, - и он напоминающе указал мне пальцем на ножку письменного стола. Я молча кивнул.
- Чаек попью с удовольствием, тем более, что госпожа Барк угостила меня, по ее мнению, русским чаем, но это было каким-то подобием чая, черным как вакса и вдобавок не заваренным, как у нас, а прямо сваренным в кипятке, словно суп.
- А-а, английский «ти», - сказал генерал, - они так и пьют его. Хорошо еще, что не дали вам зеленого чая. Они и его тоже варят, ужасная дрянь! Ну бог с ним, с чаем… Вы о ней расскажите… Что, эта сирена обольщала вас или она действительно скромная журналистка?
- Бог знает, кто она такая, товарищ генерал. С первого раза трудно сказать, однако вела себя очень тактично, гостеприимно, ни одного слова о политике, никаких вопросов. Мне лично, прямо скажу, понравилось ее обхождение… Я ожидал совсем иного.
- Передали ей книжку?
- Передал. Вы даже не представляете себе, как она обрадовалась. Еще немного и расцеловала бы меня.
- Смотрите, Александр Петрович, как бы действительно не кончилось у вас это знакомство поцелуями. Ведь кто-кто, а я-то знаю, что вы от любой юбки начинаете таять…
Я разинул рот от изумления. Этот неожиданный поклеп возмутил меня, но генерал вдруг подмигнул и, давясь от душившего его смеха, так же серьезно продолжал:
- Жениться вам надо, дорогой мой, а то первая же смазливая баба собьет вас с толку…
Говоря это, он быстро черкнул мне карандашом:
«Отрицайте, возмущайтесь, черт возьми!»
- Что вы, товарищ генерал! Ей-богу, мне это даже странно слышать… Где, ну скажите на милость, где, когда я проявил такую слабость? Ну, а если что и было, так разве дело от этого пострадало? В конце концов, товарищ генерал, некий доппинг, так сказать подбадривающее средство, нужно в каждом деле, а в нашем тем более.
- Ладно, ладно, - перебил меня генерал, одобрительно кивая головой, - все это я говорю вам любя, чтоб греха не вышло. Сами ведь знаете, какая может тогда случиться для всех нас история… А так, поухаживать, развлечься - пожалуйста, только не очень… А все-таки женю я вас на какой-нибудь доброй девушке, когда вернемся к себе, - шутливо закончил генерал. - Ну, а теперь рассказывайте дальше обо всем, что было на вашем файф-о-клоке.
Я вкратце рассказал ему о том, как провел время у мистрис Барк, о ее наряде, гостеприимном внимании, поглядывая на указательный палец генерала, которым он все это время водил по воздуху, напоминая мне о микрофоне и подслушивающих нас людях.
- Чудесная женщина! Ей-богу, что там ни говорите, но есть в этих европейских дамах что-то такое неясное, почти неуловимое, чего, к сожалению, нет в наших женщинах. Вот даже ее горничная Зося, честное слово, товарищ генерал, в десять раз лучше самой хозяйки!..
- Договорился, - иронически протянул генерал, - еще этого не хватало!.. Что ж, у них три ноги или полтора глаза, что ли? Те же самые особы женского пола, только разница в том, что ваша журналистка далека от быта, от военных и трудовых тягостей, в которых живут и которые разделяют с нами наши жены…
Генерал одобрительно подмигнул мне и сердито продолжал:
- Ваша леди и понятия не имеет о том, как работают и как добиваются победы над немцами наши сестры и жены… «Что-то особенное, неуловимое»… - передразнил меня генерал и снова подмигнул, - подумаешь, великое дело, пьет с утра в постели шоколад, три раза в день принимает ванну, обливается духами, тут не то что она, а любая хавронья покажется богиней.
- Ну, это вы уже напрасно обижаете ее. Она и умна, и работает немало. Каждый день, по ее словам, пять часов она отдает журналистике.
- Ну, да бог с ней, вы лучше расскажите, какое она на вас произвела впечатление. О чем говорила, чем интересовалась? У меня все-таки большое подозрение… Кто она и что она?
- Смешно сказать, но она… - я фыркнул, - «космополитка», любит жизнь и весь мир. Восток и интерес к русской литературе - вот основные темы нашей беседы.
- Она не спрашивала вас о вашей работе?
- Что вы! Да и откуда она может знать о ней? Вы, товарищ генерал, начинаете здесь, за границей, болеть шпиономанией.
- Ну, не скажите… а забыли дом с «привидениями»? Тоже воображение?
- Нет, конечно, но это было на фронте, в другом конце земли. Перед нами стояли немцы, а тут…
- Ну, а как материалы?
- Я их еще не совсем обработал. На этих днях закончу доклад.
- Ну, ну, заканчивайте. Прячете его надежно?
- Еще бы! Можете быть спокойны, товарищ генерал! - ответил я. - Вот тут, в сейфе.
- А что это за книжка? - беря со стола подаренную госпожой Барк книгу, спросил генерал.
- Подарок, - многозначительно сказал я, - один из трудов моей новой знакомой.
- О-го-го! - засмеялся генерал. - Быстро у вас идет дело, дорогой друг, если темпы, - он иронически протянул, - дружбы будут столь же стремительны, то через месяц вы будете иметь полное собрание сочинений госпожи Барк. Однако что она настряпала в этой книжке, воображаю, какой это идиллический бред, судя по ее газетным статьям…
Тут он вдруг сделал изумленное лицо и, хитро улыбаясь мне, продолжал:
- Э-э, батенька мой, портрет да еще с надписью!.. А хороша, надо признаться, если только ей не польстил фотограф.
- Она еще лучше, уверяю вас, товарищ генерал, я редко видел таких красивых женщин, - вставил я.
- Готов! - с сокрушением сказал генерал. - Пошел на дно и даже не барахтается, нет, положительно, вам нельзя больше видеться с этой сиреной!.. - сказал он.
Все это было разыграно так ловко и натурально, что слушавшие нас где-то за пределами нашего дома люди, несомненно, были в восторге от этой сцены.
- Что же она вам пишет такое? - сказал генерал. - Я что-то не разберу ее почерка, типично женский, мелкий, кудреватый и неразборчивый…
- Давайте я…
- Нет, нет, голубчик, разберусь… А-а, вот что-о, вот что… - и он медленно и внятно прочел написанные госпожой Барк слова: - «Может быть знакомому, может быть другу, а может быть и… На память об Иране. Август 1943 года». А может быть и… - повторил генерал. - Что означают эти многоточия?
- Не знаю, - сказал я.
Я действительно не знал, так как не успел еще даже раскрыть подаренной книги.
- А я знаю, - засмеялся генерал, - все ясно… а может быть и… - Он сделал паузу и громко произнес: - …и возлюбленному. Вот чего не договорила ваша журналистка, мой уважаемый Дон Жуан.
Говоря это, он взял со стола карандаш и быстро написал на бумаге:
«А может быть и… врагу… Умная и опасная особа эта Барк».
Я прочел написанные слова и молча кивнул головой.
- Ну, а как объяснила ваша леди эту фамилию в ее записной книжке?
- Очень просто, она, оказывается…
Но тут генерал перебил меня.
- Знаете ли что? Пойдемте лучше в сад… Страшно душно. Мы там, на веранде, посидим до обеда, а то я буквально истекаю потом.
И мы, шумно поднявшись, пошли к выходу.
- Черт побери, а я и не знал даже, какой в вас пропадает замечательный актер! - усаживаясь под апельсиновым деревом, сказал генерал. - Даже лицо, я уж не говорю об интонациях, переменилось.
- Постановочка такая, ведь какой режиссер-то! - сказал я. - Вы, пожалуй, любой спектакль можете поставить не хуже, чем в МХАТ, - и мы оба рассмеялись.
- Такое уж у нас дело, что надо уметь все и не теряться в любых условиях. А вы все это верно рассказывали о китайце, о нарядах хозяйки и прочем?