Безуглый рассматривал найденные деньги как еще одно сложное и не совсем понятное пока противоречие. Оно касалось уже установленных отношений между Загоруйко и Курбатовой, а также версии «молодые устраняют старика». Если бы молодые захотели только соединить свои судьбы, то, надо полагать, Курбатов и живой помешать им не смог бы. Зачем убивать человека, когда проще добиться развода.

Другое дело, если бы «молодые» задумали, кроме того, стать наследниками «старика».

Однако поступок Нины Семеновны говорил о другом. И он, косвенно, снимал подозрение и с Загоруйко в причастности к убийству или организации его.

Такая вот получалась «карусель» с этими деньгами.

Но, тем не менее, закончив дела, учинив все подписи в протоколе обыска и акте об изъятии денег, Тимур официально, в присутствии понятых, от имени государственных органов, поблагодарил Нину Семеновну «за бескорыстие и личный вклад в проведение следствия по делу Виктора Сергеевича Конопли-Курбатова».

Нина Семеновна ответила, что она поступила «так, как ей подсказывала совесть…» и вновь посмотрела на соседок-понятых, как будто приглашая их запомнить ее скромные слова и достойное поведение, когда соберутся разносить по дому молву о находке в ее квартире.

От Безуглого не ускользнула несколько странная манера Нины Семеновны: произносить слова, предназначенные одному человеку, а обращаться при этом к другим. Первый раз она поступила так, вроде бы успокаивая мать, а второй раз вот только что, отвечая ему, Безуглому, но адресуясь к понятым.

Странная манера! И что самое главное — она могла свидетельствовать о том, что Нина Семеновна поступает не искренне, а по расчету, ведет какую-то сложную игру и действует, скорее всего, по заранее продуманному плану.

И Безуглый решил эту мелочь запомнить, взять на заметку.

Вернувшись в управление, оперативники собрались в его кабинете. Капитан всмотрелся в лица товарищей испытующим взглядом и спросил Пряхина:

— О чем задумался?

Тот прищурился и качнул головой.

— Подозрительно мне. Все у нас уж очень легко, одно к одному складывается.

— Вот и хорошо! — воскликнул Левин.

— Хорошо-то хорошо, да ничего хорошего. Подозрительно, — качнул подбородком Пряхин.

«Подозрительно…» — мысленно повторил Безуглый и ему вспомнился второй допрос Загоруйко, когда администратор кафе очень легко изменил первоначальные показания.

— Сказать по правде, гражданин капитан, я действительно в то проклятое утро в лесу, около дороги на Ключаровские дачи был, — заявил он, очутившись в кабинете Безуглого и не ожидая, когда Тимур соберется задать ему первый вопрос. — Понимаете? Каюсь, был!

Безуглый от неожиданности вскинул брови:

— А умолчали об этом почему?

— Со страху, гражданин капитан, со страху. Прикинул: то да се, получается некрасиво. Пожалуй, думаю, так и меня к этому делу припутать могут, потому как биография у меня, вы же знаете, основательно подпорченная.

— Биография биографией, Загоруйко, но скажите, пожалуйста, зачем вас в такую рань в лес потянуло? Ну, к Нине Семеновне, скажем, это понятно, а в лес?

— Жадность фрайера сгубила, гражданин капитан, — развел самокритику Загоруйко. — А дело-то проще простого. Пригляделся я к обстановке и заметил: каждый день, только-только рассветет, от дач тянутся «несуны». Это я так называю тех, кто чужие дачи от лишних хлопот по сбору урожая освобождает. Ведь оно как получается? Хозяева дач вечером — домой, а они с последним автобусом на дачи. От последнего рейса до заката еще времени — ого! Вот они попасутся вечером, попасутся ранним утром и у них два ведра свежей «Виктории». А это по базарной цене — больше, чем на полсотни.

— Ну, а вы-то тут при чем? — не выдержал Тимур.

— Но ведь два ведра десять километров нести надо, гражданин капитан. Вот тут и появляюсь я. Освобождаю «несуна» от одного ведра. Намаявшись, он мне его уступает уже за пятнадцать, а то и десять рублей. Выгодно? Выгодно! И ему и мне. Вот я и начал ездить поутрянке. Припаркую машину в сторонке и жду. И еще ни разу пустым не возвращался. Так было и в тот день, десятого.

Допрашивал Тимур администратора кооперативного кафе уже после того, как переговорил с задержанным Трегубовым. Его удивило, как легко дал признательные показания убийца. А когда стал допрашивать Загоруйко, его удивило не то, что тот вновь изменил показания, а скорее какая-то схожесть в обрисовке подробностей, встречавшихся в рассказах и Трегубова и Загоруйко.

«Сказочки, конечно, — подумал он еще тогда, но сказочки придуманные, пожалуй, одним и тем же автором».

И вот Сергей Пряхин произнес свое: «Подозрительно…», еще больше обострив его собственные подозрения, и поэтому Безуглый продолжал смотреть на него вопросительно, принуждая высказаться определеннее. Тот продолжал:

— Все складывается так, чтобы снять подозрение с Загоруйко. А я нутром чую…

— Нутро — не доказательство, — на этот раз раздумчиво заметил Левин.

— Сам знаю, — беззлобно огрызнулся Пряхин. — И все-таки интуиция, Глеб, это дело тоже серьезное.

— И что тебе подсказывает твоя интуиция? — спросил Тимур.

— Сколько времени Трегубов находился в следственном изоляторе до твоего прихода на работу? Час, два, три? — вместо ответа спросил Пряхин.

— Что-то около этого.

— И он сразу дал признательные показания о том, что «следил», что «видел» и что «пришил». Так?

— Так.

— А после этого Загоруйко изменил свои показания и тоже признался, что был в лесу. Теперь вот Курбатова выдала «кассу» мужа и этим сняла подозрение с себя — получается, в наследницы она попасть не собиралась.

— Не только с себя, но и с Загоруйко тоже снимает, — добавил Тимур.

— Вот-вот. Я и говорю: все у них одно к одному.

— Думаешь, связь между Трегубовым и Загоруйко, между ним и Ниной Семеновной есть? Ты это имеешь в виду? — неожиданно оживился Левин, поняв намек товарища.

— Вот именно!

— Но ведь такое может быть только в том случае, если кто-то из наших им помогает, — возразил Безуглый.

— Как будто мы не знаем таких случаев, Тимур! — живо отозвался Пряхин.

И тогда Безуглый почему-то вспомнил сержанта Конышева, еще недавно так некстати вмешавшегося в действия Левина во дворе кафе «Южное». Он посмотрел на Левина.

— Сержант Конышев, Глеб, в каком райотделе числится?

— В Октябрьском, Тимур Иванович!

Безуглый заглянул в тоненькую книжечку служебного телефонного справочника и набрал номер начальника Октябрьского РОВД, извинился и попросил начальника сказать, в какой должности состоит сержант Конышев.

— Сержант Конышев, — ответили ему, — три дня назад откомандирован в распоряжение отдела кадров управления для оформления на должность старшего контролера следственного изолятора.

— Понятно, — отозвался капитан и, позабыв поблагодарить абонента, положил трубку на место.

Пряхин и Левин с интересом и нетерпением смотрели на него.

— Такое дело: Конышев переведен к нам и работает теперь старшим контролером следственного изолятора.

— Понятно, — так же, как и Безуглый за минуту до этого, протянул Пряхин, а Левин только досадливо стукнул кулаком по коленке — новость всем показалась пренеприятнейшей.

Лидочка Перевозчикова

Удивительно, удивительно, удивительно!.. Каким эгоистом, я сказала бы, черствым эгоистом оказался Глеб. Он ни в грош не ставит, что я, лично, сама приходила к нему уже дважды и оба раза не заставала дома: он, видите ли, еще не возвращался с работы.

Он теперь, должно быть, считает меня пропащей и продажной, потерявшей совесть, поддавшейся силе «больших денег» хозяев. А я совсем не такая. Мне просто хотелось, чтобы он еще больше уговаривал меня бросить кафе.

Ах Глеб, Глеб! Знал бы он, как опротивело мне это кафе! Эти «чаевые», лакейское положение. И родители недовольны! Нет, они не знают, как опротивело мне здесь. Особенно после того, как я пригляделась к хозяевам.