Глава XII Поединок

Было уже семь часов утра. На гауптвахте нас давно хватились. Не было никакого сомнения, что полиция Севастополя была мобилизована для розысков. Но и побег наш организовали опытные подпольщики.

Товарищи предусмотрели всё до последней мелочи.

Для всех троих были заранее заготовлены костюмы: для меня — форма гимназиста, для Бурцева и Штрыка — штатские костюмы.

Попросту забавна была телеграмма, посланная в Петербург начальником севастопольских жандармов:

«Обвиняемый по бунту на «Потёмкине» Константин Фельдман совместно с караульным рядовым Белостокского полка Штрыком и сторожем гауптвахты ефрейтором крепостного батальона Бурцевым сегодня, в четыре часа утра, с крепостной гауптвахты бежали, одеты в летнюю форму — шинель виленского полка без погон, бежавшие с ним нижние чины одеты в том же обмундировании своих частей, продолжающиеся розыски безрезультатны. Сообщено Одессу и по линиям железных дорог».

Телеграмма эта была подана 13 августа в шесть часов утра, а в восемь часов все мы, переодетые и гладко выбритые, шагали по улицам Севастополя, направляясь каждый в приготовленную для него заранее квартиру.

Само собой разумеется, в первые дни, когда всё было поставлено на ноги для нашей поимки, когда вокзалы были наводнены шпиками, когда у всех пассажиров проверяли паспорта, а багаж их безжалостно обыскивали, когда у застав стояли солдатские пикеты, останавливая каждого проходящего, мы отсиживались на конспиративных квартирах Севастополя.

«Но предательство Схиртладзе? Что же сделал капитан Олонгрэн, своевременно извещённый о готовящемся побеге?» — спросит читатель.

Мы действовали в обстановке революционного 1905 года. И в эти дни мы неожиданно в самом лагере царизма открывали друзей, у которых хватало решимости в необходимый момент протянуть нам руку помощи. Таким неожиданным другом оказался капитан Олонгрэн. Из донесения севастопольского жандармского отделения следует, что капитан Олонгрэн был извещён дважды — 6 и 12 августа — о готовящемся побеге.

«Капитан Олонгрэн прибыл лишь 13-го, после обнаружения побега», — коротко заявляет автор того же донесения.

Теперь он уже мог явиться к Схиртладзе без риска помешать мне.

Капитана Олонгрэна предали военному суду. Но на суде он заявил:

— Заключённые вечно доносят друг на друга. И доносы, как правило, после проверки оказываются ложными. Поэтому я не придал особого значения сообщениям Схиртладзе, полагая, что и тут налицо обычная ссора заключённых.

Он упрямо стоял на своём. Его нельзя было сбить с этой позиции. Капитан Олонгрэн принадлежал к лучшим штабным офицерам. У него были научные военные труды. Его приговорили к лишению чинов и к шести месяцам заключения в крепости. Для штабного офицера того времени это было серьёзное наказание. Что с ним было дальше, не знаю. Я потерял его из виду.

Через полчаса после нашего ухода из квартиры Канторовича туда явились жандармы. Не найдя здесь Канторовича, они решили, что Канторович — вообще конспиративное имя, революционная кличка какого-то таинственного лица, передававшего для меня в тюрьму книги.

В Севастополе я прожил ещё дней пять. За это время мне пришлось переменить несколько квартир. Оставаться всё время в одной квартире было опасно.