Глава VIII План побега

Однажды, передав мне записку с воли, Бурцев лукаво подмигнул и сказал:

— Ну что же, господин Студент, бежать надо?

— Не мешает, — спокойно ответил я. — А разве отсюда уйдёшь?

— Уйти-то можно, только бы деньги были, чтобы солдат подкупить.

— Ладно, — ответил я. — Переговори сегодня с «вольными».

Снова начались тревожные дни подготовки побега. Караул на гауптвахте менялся ежедневно. Но, кроме часовых, здесь были ещё сторожа, исполнявшие чисто хозяйственные функции. Они приносили арестованным обед и ужин, гасили свет, убирали коридоры.

Сторожа эти (всего их было шесть человек) жили на гауптвахте, а начальником их был Бурцев, состоявший в чине ефрейтора. Сторожам запрещалось подходить к камерам арестованных в отсутствие унтер-офицера. Благодаря этому сношения со мной были крайне затруднительны, и понадобилась вся изворотливость и смышлёность Бурцева, для того чтобы наладить частую переписку и продолжительные переговоры.

Бывало в двенадцать часов ночи я просыпался от стука. Передо мной стояли унтер-офицер и Бурцев с чайником кипячёной воды в руке.

— Вам фельдшер приказал на ночь кипяток; получите, — обращался он ко мне, ставя чайник на стол и ловким движением подкладывая под него записку. Приходилось начинать чаепитие.

Утром надо было просыпаться с зарёй, чтобы не пропустить удобного момента для передачи ответной записки. И целый день проходил в ожидании.

После двухнедельной переписки было намечено несколько планов. Один из них состоял в следующем. Я уже говорил, что утром арестованных выводили умываться. Умывальники были расположены в небольшом коридоре, который соединялся с караульным помещением. Против же самых умывальников находилась небольшая комната, служившая цейхгаузом[58]. Рядом с ней находилась надзирательская — помещение для сторожей. Сторожа носили особую форму и благодаря этому могли свободно входить и выходить из гауптвахты. За короткое время дежурства часовые не могли узнать в лицо сторожей. На этом последнем обстоятельстве мы и построили довольно простой план побега.

В то утро, когда будет дежурить «хороший» унтер, Бурцев устроит проветривание тюремных постелей. Арестованные выносили их в эти дни в цейхгауз, из которого сторожа таскали их во двор гауптвахты.

Выйдя в этот день умываться вместе с несколькими арестованными, я должен был незаметно, в тот момент, когда Бурцев отвлечёт внимание часовых, войти в цейхгауз, быстро переодеться в заранее приготовленную форму тюремного сторожа, накинуть на голову тюфяк и выйти на улицу.

Однажды вечером Бурцев сказал мне, что завтра этот план можно будет осуществить. На другой день, действительно, уже в шесть часов утра открыли камеры, и арестованные толпой пошли умываться. Открыли и мою камеру; сквозь решётчатую дверь, отделявшую наш коридор от другого коридора, я увидел сторожей, выносящих тюфяки, и Бурцева, показывающего солдатам какие-то открытки. Я готов был двинуться, но Бурцев не дал мне условного пароля. В ожидании я занялся уборкой своей камеры, кончил и это дело, а Бурцев всё не давал пароля. Мне и в голову не приходила мысль, что Бурцев мог забыть об этом. Когда он опомнился, было уже поздно.

На другой же день мы наметили новый план побега.

Принцип его был одинаков с вышеописанным. Я должен был выйти из гауптвахты под видом тюремного сторожа. Но для этого мы решили воспользоваться другим моментом — тушением фонарей. Фонари эти находились перед входом в здание гауптвахты и во дворе.

Обыкновенно перед рассветом один из сторожей выходил для этого на улицу и, завернув за угол здания, входил через ворота во двор.

Таким же образом, переодевшись в форму сторожа, должен был выйти и я.

Однако и этот план был затруднён тем обстоятельством, что в караульном помещении находились все свободные от дежурства солдаты караула во главе с унтер-офицером. Они легко могли узнать меня, тем более, что караульное помещение было хорошо освещено.

Поэтому наш план несколько видоизменился.

В три часа ночи я должен был выйти в большой коридор, повернуть направо, в небольшую комнату, войти в цейхгауз, переодеться там и, выйдя снова в коридор, пройти через офицерскую комнату, находящуюся против цейхгауза. Офицерская комната выходила в караульное помещение около самой двери на улицу. Таким образом, я мог пройти через караульное помещение так быстро, что находившиеся здесь солдаты не имели бы времени узнать меня.

На пути осуществления этого плана были три трудности: во-первых, по коридору, где находилась моя камера, день и ночь шагал часовой; во-вторых, моя камера была постоянно заперта и ключ от неё находился у дежурного унтер-офицера; в-третьих, наконец, в офицерской находились караульные офицеры. Часовой, отсутствие ключа, офицеры — таковы были препятствия, которые нам надо было преодолеть.

Однажды Бурцев напоил дежурного унтера и снял на воск профиль ключа от одиночных камер. На воле товарищи без особых затруднений приготовили по этому профилю ключ.

Ещё проще «обошёлся» Бурцев с офицерами. Он заявил, что офицерская нуждается в ремонте. Офицеров перевели в другую комнату. Нам осталось решить одну только задачу: как обойти часового в коридоре. Но эта задача была почти неразрешима.

Военная гауптвахта — не гражданская тюрьма, где тюремщики не сменяются годами. Каждый день на гауптвахту являлась другая рота гарнизона. Следовательно, на сговор с часовым в нашем распоряжении было всего двадцать четыре часа. Однако фактически мы не располагали и этим временем, так как каждый пост обслуживался тремя сменами, по два часа в каждую. Таким образом, для того чтобы завязать знакомство с часовым, договориться с ним о помощи и организовать побег в его смену, в нашем распоряжении было всего шесть часов, и то урывками, по два часа в каждую смену. Предприятие это было почти безнадёжным. Надо было оставить мысль о сговоре с часовым.

О том, чтобы связать часового, нечего было и думать: малейший шум во внутреннем коридоре должен был вызвать тревогу.

Поэтому решено было его усыпить. Товарищи приготовили наркотические папиросы, которыми Бурцев должен был угостить часового. Сначала Бурцев сочувственно отнёсся к этому плану, но когда надо было приступить к делу, он под разными предлогами стал откладывать его выполнение. В конце концов он заявил, что считает этот план рискованным, и стал настаивать на необходимости сговора с часовым.