Единственно, в чем преимущество было на стороне фашистов, — это в артиллерии. У рабочих не было ни одного орудия, у фашистов было одно, только одно, правда, но все-таки орудие, настоящее, легкое полевое. Пока фашистские отряды находились вплотную у баррикад, это орудие обстреливать баррикады не решалось и ограничивалось пусканием снарядов в воздух на предмет моральной поддержки своих и устрашения противника. Но такое занятие для артиллерии мало подходит и скоро командир батареи, если можно так назвать одно орудие, запросил штаб, когда ему разрешат приступить вплотную к делу.

В штабе посовещались, подумали и решили, что артиллерийская подготовка атаки баррикад может иметь решающее влияние на исход сражения, а поэтому намеренно распорядились, чтобы командиры отрядов отвели подчиненные им части на почтительное расстояние от предположенной к обстрелу местности и послали на батарею ординарца с приказом начинать.

Все, что случилось дальше, было совершенно неожиданно не только для фашистов, но и для рабочих отрядов. Первый же выстрел батареи снес шпиль центрального собора, а второй прямехонько угодил в расположение главных фашистских сил.

Чтобы понять, как это случилось, нам придется вернуться несколько назад.

Спасшись от одних фашистов, Дикки, Женя, Виктор и Бинги все-таки попали в руки других. Им пришлось спланировать в районе, занятом черными бандами, и выдать себя за иностранцев, бегущих из объятых восстанием районов. Все трое сошли за американцев, а Бинги, бедный Бинги должен был на время превратиться в черного лакея. Фашистский генерал, к которому доставили всю компанию, после крайне подробного допроса не усмотрел ничего подозрительного и предложил им свое фашистское гостеприимство. Наши герои пытались уклониться от этой чести и просили дать им возможность двинуться дальше, но генерал ответил, что он ручается за их безопасность только в своем районе и не советует в это тревожное время пытаться пробраться куда бы то ни было.

Посоветовавшись между собой, они решили, что и в самом деле лучше будет остаться на некоторое время на месте и попытаться завязать связи с местными рабочими организациями, после чего сообщили генералу, что не смеют оскорбить его отказом.

В дальнейшем главную роль сыграл Дикки. Когда он сообщил генералу, что он репортер американской прессы, тот положительно обомлел от удовольствия. Его подвиги в борьбе с красными будут расписаны на страницах заокеанской прессы! Кто знает, какую можно сделать на этом карьеру. Ведь Америке тоже нужны специалисты по усмирению всякой сволочи. И Дикки получил неограниченное право присутствовать на всякого рода совещаниях, собраниях и парадах. Он старательно узнавал и записывал все, что хотел показать ему генерал, прибавляя в этому также и то, что генерал рассказывать не собирался, но чего он не умел скрыть от ушей и глаз опытного работника американской прессы. В скором времени, в распоряжении Дикки имелось огромное количество сведений, и он старался придумать способ, каким можно было бы передать их рабочим организациям. Однако такого способа не подворачивалось до того дня, когда, проснувшись утром, Дикки услышал стрельбу на улицах.

— Эге, — сказал он остальным. — Дело началось, придется раскрыть карты.

— Придется просто перебежать на другую сторону баррикад.

— И попасть под пули, направленные тебе в спину?

— А как же иначе? Мы должны принять участие в борьбе и быть на стороне рабочих.

— Мы примем участие в борьбе, но только на стороне фашистов.

— То есть?

— Мы будем стрелять фашистскими снарядами из фашистских орудий.

— И разбивать рабочие отряды?

— Зачем? Разве на войне артиллерия редко лупила по своим частям?

— Значит?..

— Значит, я пойду и оборудую дело. В остальном положитесь на меня.

Положиться на Дикки можно было спокойно. Он отправился в штаб, нашел генерала, заявил ему, что желает дать подробнейшее описание этой битвы и просит у него разрешения, вместе со своими друзьями, из которых один фотограф, другая художница, а третий просто помощник, быть на батарее, которая несомненно займет удобное для наблюдения место.

Генерал согласился со всей генеральской любезностью и просил господина Реда не забыть, что его, генерала, фамилия не Мюллер, а Миллер и что именно он является душой сегодняшнего дельца.

Дикки поклялся, что он никогда этого не забудет, и, получив пропуск на четверых, отправился в сопровождении остальной компании на батарею.

Много ли людей надо к одному орудию? Да еще к легкому полевому. На батарее было всего три человека, включая и командира, которого Дикки сразу очаровал своими артиллерийскими познаниями, приобретенными в прошлую войну. Виктор оказался тоже понимающим в этом деле человеком, и они вдвоем дали пару выстрелов в воздух к великому удовольствию фашистов.

Дальше все шло, как по маслу. Дикки убедил командира, что сидеть ему без дела не годится, что он может сделать себе карьеру при умелой и меткой стрельбе, и вместе с ним пошел в землянку поговорить по телефону со штабом. Делом одной минуты было связать незадачливого артиллериста и крепко заткнуть ему глотку, а при наличии Бинги, совершенным пустяком оказалось справиться с двумя солдатами. А потом…

Потом фашисты дрогнули и в панике побежали. Рабочие отряды преследовали их, недоумевая, кому они обязаны удачной стрельбой по врагам, и скоро овладели всем городом. На батарее, к их величайшему изумлению, развевался красный флаг и четыре совсем не фашистского вида человека распевали Интернационал, приветствуя бойцов.

Раз дрогнув и побежав, фашистские отряды уже не могли остановиться. Рабочие преследовали их по всем улицам и переулкам; огонь единственного орудия громил базарную площадь, место, где можно было бы задержаться и привести себя в порядок. Посланная на линию железной дороги разведка донесла, что там все в руках пролетарских сотен, и штаб черных отрядов отдал распоряжение двигаться к зоологическому саду.

Генерал и его свита рассчитывали, что этот звериный парк, расположенный на естественном возвышении, окруженный солидной решеткой, окажется труднодоступной для противника крепостью. Они полагали, что цепь опытных стрелков, подкрепленная полдюжиной пулеметов, удержит рабочих на почтительном расстоянии, и ординарцы носились по району боевых действий, передавая: всем! всем! всем!

— К зоосаду!

Если жесток и труден уличный бой, то отступление но узким каналам, сжатым двумя рядами домов, поистине ужасно. Приходится бежать от угла до угла, пользуясь каждым подъездом, каждым выступом, чтобы, остановившись на секунду, послать никогда не достигающую цели пулю в преследователей. Град выстрелов, направленных на вас, кажется сильнее и опаснее, чем он есть в действительности, благодаря рикошетам и осколкам штукатурки, сбиваемой пулями. Вы бежите и не знаете, что встретит вас за первым поворотом — свои или чужие? Может быть, вы столкнетесь с такими же, как вы, разбитыми, убегающими людьми и, присоединившись к ним, почувствуете некоторое облегчение, но может быть и так, что успевший совершить обход, противник встретит вас смехом пуль и отрывистым лаем нескольких пар кольтов. Минутами вам кажется, что лучше не торопиться и двигаться как можно спокойнее, через каждые пять-десять шагов останавливаясь и не спеша прицеливаясь с колена. Раза два вам это удастся, но первая же прожужжавшая около вас пуля приводит вас в состояние отчаянной паники и вы, забыв о своем решении, кое-как подхватываете винтовку и летите, как вихрь, спотыкаясь о ступеньки парадных подъездов, поскальзываясь в лужах крови и с размаха налетая на водосточные трубы. Когда вы падаете, то никогда не знаете, сможете или не сможете встать. Порою вам кажется, что вы ранены и, лежа на земле, вы начинаете шарить руками по своему телу, боясь попасть в липкую и теплую струю крови. Порою вы действительно ранены, но совершенно не замечаете этого и несетесь вперед с бессильно повисшей рукой или делаете несколько твердых и уверенных шагов в то время, когда ваша нога уже перебита. Вдруг вы начинаете кричать. Ваш крик тонет в хаосе звуков, но он помогает вам бежать дальше. Иногда вам в голову, неведомо откуда, врезается когда-то слышанный мотив скабрезной песенки, и вы пытаетесь заглушить им поднимающийся внутри ужас.