Еще раз оглянувшись, ученый окончательно выбрался из своего укрытия и, стараясь не смотреть на Тараса, обошел его и заглянул в дом. Возможно, он все же надеялся на то, что Федору удалось скрыться, но то, что он увидел, заставило его содрогнуться. Внутри все было перевернуто, словно здесь свирепствовал ураган – разбитая посуда валялась на полу вперемешку с остатками еды, стены были забрызганы кровью. Ольга лежала на спине, раскинув руки в сторону и глядя в потолок широко раскрытыми глазами, в которых застыло выражение недоверчивого удивления, а рядом с ней, согнувшись, сидел сын. В первый момент историку даже показалось, что он жив – настолько естественной была его поза. Однако, приглядевшись, он понял, что парень был мертв. С трудом переборов подкатывающую тошноту, Марсель уложил его рядом с матерью и закрыл женщине глаза. Больше всего в этот момент ему хотелось бежать из этого страшного места, не оглядываясь, но он помнил о том, что его ищут – и, возможно, именно это стало причиной гибели Тараса и его семьи. Конечно, их и так нашли бы рано или поздно, однако сознание собственной причастности к произошедшему заставило его сердце сжаться от жалости. Заставив себя не думать о мертвецах, лежащих рядом, ученый прошел в часть избы, где могли храниться личные вещи покойных. После непродолжительных поисков ему, наконец, удалось отыскать нужный сундук, и, открыв его, Марсель быстро нашел для себя подходящую одежду. Обличье Кирилла было слишком опасным для того чтобы расхаживать в нем по Киевской Руси.

Переодевшись, мужчина остался доволен результатом – теперь он мог легко сойти за местного. Единственное, что его волновало, был шрам, который выделял его из толпы. Неожиданно историку в голову пришла удачная мысль, и он, искоса взглянув на хозяйку, попытался представить, где на ее месте держал бы средства гигиены. Несмотря на то, что на женщине не было заметно ни белил, ни румян, сложно было представить, чтобы у нее ничего такого не было. Потратив на поиски несколько минут, Марсель радостно вскрикнул – в одном из сундуков оказалась шкатулка, в которой он обнаружил несколько небольших коробочек. Задумчиво глядя на белый порошок, он почесал затылок – если замазать этим шрам, будет еще хуже. Если только… Заглянув в остальные коробочки, он добавил в порошок румяна и какую-то коричневатую кашицу, назначение которой было ему неизвестно. В результате получился состав неопределенно цвета, который вполне мог сойти за естественный оттенок. Взяв в руки металлическое блюдо и глядясь в него, как в зеркало, мужчина неуверенными движениями принялся замазывать шрам. Результат неожиданно оказался таким хорошим, что он мысленно похвалил себя за находчивость и довольно улыбнулся, однако тут же, вспомнив о том, где находится, устыдился – сложив в дорожную сумку все, что могло ему пригодиться, ученый вышел за дверь.

Когда Игнат, гончар из Житомира, возвращающийся на телеге с рынка, догнал одинокого путника, который бодрым шагом топал в том же направлении, что и он, тот, обернувшись, помахал ему рукой:

– Здравствуй, добрый человек! Подвезешь?

– А что, садись. Вместе, небось, веселее. Ты куда?

– Да в Житомир.

– Так и я туда же. Только вот я тебя там не видел. По делам едешь, или родня там?

– Не то и не другое. Хочу себя показать, на людей посмотреть.

– Странник, что ли?

– Ну, да.

– Так бы сразу и сказал. Этого добра у нас достаточно, места-то вон, какие красивые.

– А ты – из Киева возвращаешься? Что там нового?

– Да что… А ничего. Князь дурит, народ терпит. Сейчас вот нового врага себе придумал – говорят, всех дружинников на уши поставил, ищет повсюду какого-то грека. В остальном все как обычно, даже лучше. Я-то – вон, весь свой товар сегодня продал, в последнее время такая удача редко выпадает. Я гончар местный. Горшки, кувшины, крынки. Эх, налетай, народ, разбирай! Видать, готовятся к какому-то празднику люди. Может быть, свадьба намечается. Заказали еще, через три дня снова поеду.

– А что за грек? – Марсель сделал вид, что впервые слышит об этом.

– Да пес его знает, – неопределенно пожал плечами Игнат. – Какой-нибудь бедняга, который нашему князю не угодил. Но когда я уезжал, его еще искали, так что, возможно, он успел унести ноги.

– И часто такое здесь происходит?

– Да уж не редко. Но раньше было чаще, в последнее время Владимир как-то остепенился. Уж не знаю, что тот грек ему сделал, раз он так рассвирепел и за старое принялся.

– Отходчивый?

– Чего?

– Отходчивый, говорю, князь?

– Э, нет, брат, – усмехнулся мужик. – Этот долго обиды в памяти хранит. Помню, один воевода его чем-то задел, так тот целый год ждал удобного случая, чтобы отомстить. И когда тот уже и думать забыл об этом случае, приказал удавить его. Конечно, народу сказали, что он во сне умер, но мы-то не дети малые, все понимаем. Так-то.

Что ж, подумал Марсель, возможно, это и к лучшему – не придется ломать голову над тем, чтобы попытаться улучшить отношения с Владимиром. Еще одной проблемой меньше. Наладить связь с Курьяном – дело времени, да и Маруся может подождать, не до нее сейчас. Убитые Тарасом дружинники не успели обшарить его карманы, вероятно, намереваясь сделать это после казни, так что у него было достаточно денег для того чтобы продержаться какое-то время. Нужно было только не попасться, а там, глядишь, и до Польши можно будет добраться, если повезет. Что там сейчас? Историк нахмурился, пытаясь вспомнить события того периода, в котором находился. Болеслав Храбрый? Неспокойное время, но славное. Почему бы и нет?

– Есть, где остановиться?

– Что?

Марсель, увлекшись своими мыслями, не сразу понял, о чем его спрашивает попутчик, и тот повторил:

– Остановиться, говорю, есть где?

– Аа… Нет, пока нет.

– Мы приедем к ночи только, так что можешь заночевать у меня, – кивнул мужик. – Меня Игнатом зовут.

– Марсель, – историку пришло в голову, что он имеет полное право называться своим собственным именем. Действительно, не Баламошкой ведь представляться.

– Марсель? – удивился гончар. – Это что за имя немецкое? Или ты фрязин?

– Нет, я здешний, – отозвался ученый, тут же пожалев, что не придумал какое-нибудь более подходящее имя. – Просто отец мой тоже странствовал много, вот и подобрал имя из тех, что больше приглянулись.

– А у самого-то детки есть? У меня вон целая дружина, мал мала меньше. Уже и устал от них, а баба моя все рожает, остановиться не может. Я уж ее и к знахарям водил, они какую-то водицу дали, говорят, мол, станет пить ее – не понесет больше. Ага, как же. Опять пузатая ходит. Дитя, конечно, это всегда хорошо, но сколько можно?!

Улыбнувшись, Марсель посочувствовал многодетному отцу и, в свою очередь, покачал головой:

– Нет, семьей я так и не обзавелся.

– Породицей.

– Чего?

– Породицей в наших краях семью называют. А чего ж ты так? Бабы подходящей рядом не оказалось в нужный момент?

– Можно и так сказать, – отозвался историк, автоматически запоминая новое слово. – То бабы не было, то времени.

– Вот так наша жизнь и проходит, – глубокомысленно вздохнул мужик. – Думаешь, что успеешь все, а там глядишь – и седина в бороде появилась, и работать уже не можешь, как раньше. И старость незаметно подкрадывается. А потом… Эх, не будем о грустном.

– Не будем, – согласился историк. – А что, в Житомире, говоришь, есть на что посмотреть? Живет город?

– Да куда он денется? – махнул рукой Игнат. – Живет, конечно. Вот только в последнее время как-то неспокойно у нас. Народ волнуется.

– Что такое? – насторожился Марсель, для которого эта новость стала неожиданной.

– Да волхвы наши чего-то мутят воду, – сердито махнул рукой куда-то в сторону мужик. – То сидели веками в своих лесах, носа не показывали, а то вдруг стали слухи распускать о том, что, мол, движется на нас опасность великая. Веру, говорят, хотят у нас отнять. Я же говорю: глупости сплошные. Кто ее у нас отнимет? Наши отцы и деды Роду поклонялись. Сварог да Макошь – наше всё. Князь Владимир – и тот покряхтел-покряхтел со своими новыми порядками, да успокоился. Понял, что нас так просто не проймешь. А тут – такое.