– У Елены Петровны воспаление лёгких, – ответила Вера Ивановна, – и вернётся она в класс тогда, когда будет здорова.

Вера Ивановна прошлась от стола к окну, от окна к столу. Класс молчал.

– Надеюсь, вы каникулы не пробегали зря, – сказала она. – Полагаю, что вы читали, повторяли пройденное, готовились к занятиям? Наша главная задача – овладеть знаниями. И я надеюсь, мне не придётся напоминать вам об этом. А теперь начнём урок.

Зина слушала, поджав губы и опустив ресницы. Елена Петровна больна! Милая, добрая Елена Петровна! Зина только сейчас почувствовала, как ей нужно, как необходимо тёплое внимание их дорогой учительницы, и поняла, что эта учительница действительно дорога её сердцу. Уже напуганная одной страшной катастрофой в своей жизни, она ждала и здесь какой-то беды. Скучными, мрачными показались ей грядущие дни. Елены Петровны не будет у них. А Вера Ивановна, которую Зина боялась и сжималась в комок, когда та вызывала её отвечать, и от взгляда которой делалось холодно, – эта Вера Ивановна теперь будет всё время у них. Всё время, каждый день!

Зина оглянулась на девочек и увидела на их лицах то же выражение печали и разочарования. Казалось, родной класс утратил свою приветливость, и даже в «Берёзовой роще» на стене словно потускнело солнце В тот же день Сима Агатова, Шура, Фатьма и Зина побежали к Елене Петровне.

Дверь открыл долговязый подросток, с белокурыми волнистыми волосами, с торчащим на макушке завитком и тёмно-карими, такими же, как у Елены Петровны, глазами. Весь он был немножко несуразный – широкоплечий не по возрасту, ноги он ставил как-то носками внутрь, из рукавов вязаной курточки далеко вылезали крупные руки, с широкими запястьями – сразу видно, что курточка становилась ему мала. Он снисходительно, с высоты своего роста, поглядел на девочек:

– К Елене Петровне?

– Да! – ответила за всех Сима.

– Она в больнице. Только вы туда не ходите – к ней вас не пустят.

Девочки молчали, переглядывались. Так и уйти, ничего не узнав?

– Вам ясно? – осведомился подросток и поглядел на девочек – на каждую по очереди.

У него была какая-то своя, особая манера глядеть: ясные глаза ничего не выражали, губы складывались без улыбки – маленькая верхняя губа плотно прилегала к толстой нижней губе. И ничего не понять было по его лицу: рад ли он, что девочки пришли к Елене Петровне, или, наоборот, досадует на это. И тон такой категорический, что поворачивайся да уходи.

Но Зина никак не могла уйти, ни о чём больше не спросив.

– А как же нам узнать о здоровье? – нерешительно произнесла она. – Нам очень нужно!

– Нам очень нужно! – повторила и Фатьма, испугавшись, что он сейчас выпроводит их, ничего не ответив.

– Можете позвонить. Мы с мамой… Вернее, то я, то мама каждый день бываем в больнице.

– А как вас зовут? – осмелев, спросила Сима. Даже на неё подействовало это холодное, сдержанное обращение. – Вы родственник?

– Меня зовут Артемий. Я брат. Ещё вопросы будут?

Тот же ясный, ничего не выражающий взгляд, те же плотно сложенные губы. Только широкая бровь с маленьким шрамчиком у виска чуть приподнялась, словно спрашивая и ожидая ответа.

– Нет, не будут! – ответила Сима. Что-то сердило её в этом человеке, и она, резко повернувшись, распахнула дверь.

Шура и Фатьма, пробормотав «до свиданья», поспешили за нею. Но Зине было всё равно, как смотрит и как разговаривает этот суровый «брат». Она думала только об Елене Петровне.

– Скажите, а она очень больна? Очень сильно?.. А может, всё-таки в лёгкой форме?.. – спросила она, заглядывая ему в глаза.

– Мы с мамой думаем, что поправится. Она должна поправиться… – ответил он.

И вдруг Зина заметила, что в его лице что-то жалобно, по-ребячьи, дрогнуло.

– Я буду звонить вам. Ладно?

– Звони. – Он поерошил рукой свои пепельно-светлые волосы, словно собираясь сказать ещё что-то, но только нахмурился чуть-чуть и повторил: – Звони.

И закрыл за девочками дверь.

– Ну и воображала! – возмущалась дорогой Сима. – А сам-то что? Ну, восьмиклассник – и всё. А воображает!

– Смешной какой-то, – добродушно улыбалась Шура. – Неуклюжий!

– Косолапый медвежонок! – вторила ей Фатьма. Зина молчала. Артемий понравился ей. У него глаза совсем такие же, как у Елены Петровны.

Вскоре и ещё одна перемена произошла в жизни: Зина стала плохой ученицей.

Как же это случилось? Как произошло, что у круглой пятёрочницы Зины Стрешневой появились тройки? И чем дальше, тем больше троек, они постепенно вытесняли последние пятёрки из её табеля.

Случилось это не сразу. Дни шли за днями, и в классе, где шла своя кипучая жизнь, постепенно отошло на какой-то далёкий план тяжёлое событие, которое ворвалось в жизнь ученицы Зины Стрешневой. Бывает так: попал человек в яму – его вытащили. Может быть, ценой больших усилий, но вытащили. И беда кончилась. Или заболел человек тяжело: его вылечили, выходили – и опять беда кончилась. Но то, что случилось у Зины, не могло кончиться. И, может быть, легче совершить ради друга героический поступок, даже подвиг, чем изо дня в день помнить о каких-то мелочных заботах и неурядицах, которые твоего друга одолевают. У каждого человека свои дела и свои заботы. То надо готовить уроки, то надо помочь маме – помыть посуду, сходить в магазин. То слишком хороша погода на улице и слишком заманчиво блестит лёд на катке – ну как же не сбегать, не покататься! А там – пионерские поручения, школьные дела… Да мало ли…

Так понемножку всё реже и реже стали приходить к Зине подружки помогать ей в хозяйстве.

Ирина Леонидовна в первые дни очень горячо интересовалась жизнью Зины, забегала к ней домой, подбадривала её. А потом тоже остыла – у старшей вожатой ведь так много дел, в школе такая большая пионерская дружина! Дела эти шли, как шумный, пёстрый поток: то сборы, то приём в пионеры, то стенгазеты, то экскурсии… Где же ей взять времени для Зины?

«Время всё лечит, – повторяла она старую пословицу, успокаивая себя. – И ведь Зина не одна. Зина в коллективе!»

А Елены Петровны, которая каждый день спрашивала: «Девочки, а не забыли вы Зину Стрешневу?», у них уже не было.