Лукавое лицо Ирины, проходившей мимо с посудой, появилось в двери:

– Как, Антонина Андроновна? Как его звали?

– Кого? – гордо спросила Антонина Андроновна, чувствуя, что у неё краснеют уши.

– Ну, вот того, кто сидел и думал?.. Стократ? Может, Сократ?

– Делай своё дело и не лезь, где тебя не спрашивают!

Ирина тотчас скрылась, но Тамара уловила насмешливую улыбку, скользнувшую по её круглому лицу.

– Ступай обедай! – приказала Антонина Андроновна дочери. – Скоро собираться надо – Новый год встречать. Только я и заботься обо всех! Всё я да я. А больше никому и дела нет! Стократ, Сократ – подумаешь, разница!

На улице стемнело. Тамара пообедала и уселась с книгой в уголок дивана. Но ей не читалось. Шум улицы и блеск праздничных огней не проникал в её окна, плотно закрытые шторами. Вечер, от которого она ожидала столько радостей, тянулся медленно и как-то бесцельно и никаких радостей не приносил.

Между тем её мать готовилась к банкету. Новое ярко-фиолетовое платье лежало на кресле, широко раскинув модные рукава. Антонина Андроновна причёсывалась перед зеркалом.

– Тамара, что же ты сидишь? – укладывая крутые локоны, спросила она. – Ты бы хоть платье примерила. А вдруг что не так? Тогда в последнюю минуту и начнётся горячка!

– В последнюю минуту я лягу спать, – ответила Тамара.

Антонина Андроновна чуть не выронила щипцы из рук:

– Что такое? Ляжешь спать?

– Да.

– А что же к Шурочке?..

– Она меня не звала.

– Вон как! – Антонина Андроновна начала яростно накручивать на щипцы прядь волос. – Знаться не хотят! А кого же они позвали, интересно?

– Никого. Они сами к Стрешневым пошли.

– Чудно! – Антонина Андроновна усмехнулась и пожала плечами. – Подходящее общество для директорской семьи! Ну так поедем, как и собирались, к Лидии Константиновне. Я тебя взяла бы на банкет, но это неудобно, неприлично!

– Я не поеду к Лидии Константиновне.

– Как? Но не сидеть же мне с тобой дома?

– Я буду сидеть одна. А ты не сиди.

– Опять фокусы! – закричала Антонина Андроновна.

Тамара заткнула уши.

Мелодично прозвенел телефон. Антонина Андроновна поспешно взяла трубку, но звали не её, а Николая Сергеевича. Она остановилась у двери и стала слушать. Тамара видела, что мать стоит и слушает, и тотчас представила, как она сама не раз подслушивала у двери. Тамара отвернулась.

– Сейчас приехать? – говорил кому-то отец. – А вы тоже у Стрешневых?.. Хорошо. А как же банкет, Владимир Никитич?.. Успеем? Хорошо, Владимир Никитич. А Стрешнева нельзя с собой утащить?.. Хочет побыть с детьми?.. Да, да. Он прав. Хорошо, еду.

– Это куда такое, разрешите спросить? – вскинулась Антонина Андроновна.

– К Стрешневу. А ты бери машину и поезжай на банкет…

– Одна? При живом муже?

– Пригласи Петушковых. Я потом приеду.

Отец оделся и ушёл. Мать, разгневанная, скрылась в спальне.

Тамара сидела в уголке дивана и прислушивалась, что делает мать. Вдруг она сейчас выйдет из спальни в своём домашнем халате, с косой, заплетённой на ночь, и скажет:

«Стрешнев хочет побыть с детьми сегодня. Знаешь, я тоже решила сегодня побыть со своей дочкой».

«Да, да, мамочка! – закричит тогда Тамара, вскочит с дивана и закружится по комнате. – Как я рада, что мы с тобой будем встречать Новый год! Мы накроем стол, поставим всё, что у нас есть, зажжём ёлку. Потом мы с тобой споём песенку, которую ты пела мне, когда я была совсем маленькая. Помнишь? Я ложилась спать, а ты около меня пела, и я засыпала… Такая хорошая песенка! Отец ушёл. Он сказал, что Стрешнев сегодня хочет побыть с детьми. А у нашего отца, значит, нет никого! Ну и ладно. А мы с тобой встретим Новый год, мамочка! Ты со мной не соскучишься, вот увидишь!»

Большие часы в столовой медленно пробили десять. Мать в ярко-фиолетовом платье с золотыми пуговицами и золотым поясом, завитая и надушённая, вошла в комнату. Тамара вскочила, но, взглянув на неё, снова забилась в угол дивана.

– Ты что? – спросила Антонина Андроновна.

– Ничего… – И вдруг спросила: – Мама, а что, если бы ты побыла дома немножко?.. Ещё рано…

Но мать, расстроенная исчезновением отца и озабоченная тем, как сидит её новое платье и не скажет ли кто, что жена главного инженера небогато одета, не обратила внимания на эти слова.

– Глупости, глупости, – сказала она, заглядывая в зеркало. – Ещё рано? Ничего. Я заеду к Петушковым… Запри дверь хорошенько и никому не открывай. Слышишь? Никому. Ирина сегодня не вернётся, а у нас есть ключ. Спокойной ночи, девочка. В буфете торт. Отрежь себе кусочек!

Тамара так и сделала. Заперла за матерью дверь, отрезала себе торта. Но что же делать дальше одной в пустой квартире в такой вечер, когда все люди веселятся?

«Твоя мама ничего не делает и никого не любит, вот и сидит одна!» – сказала ей как-то Зина. Может, и она, Тамара, тоже сидит одна потому, что не любит никого? Она – никого… И её – никто…

Ну и пусть! Тамара будет одна встречать Новый год! Она запустила радио на полную мощность, обошла все комнаты и всюду зажгла свет. Включила разноцветную сеть лампочек на ёлке, отчего ёлка зажглась серебром и блёстками… Хотела достать из буфета вина и хрустальный бокал, во оказалось, что вино и бокалы заперты. Тогда она налила в чайную чашку холодного чая. И, подойдя с этой чашкой к зеркалу, крикнула:

– С Новым годом, Тамара!

Странное отражение взглянуло на неё – растрёпанные волосы, скрутившийся в трубочку пионерский галстук, смятое платье. Тамара Белокурова, у которой сегодня нет ни матери, ни отца, – вот она какая!

Тамара поспешно убрала чашку, погасила огонь, выключила радио. Только разноцветные лампочки на ёлке оставила. И легла спать. Так она встретила Новый год, В этот вечер она особенно остро поняла, что такое остаться одной, когда у тебя нет друзей и когда никто не ждёт и не зовёт тебя…