В коридоре раздался робкий звонок. Антон бросился открывать. Несмело, словно в первый раз, в комнату вошла Фатьма. На лице у неё не было улыбки, а широко открытые глаза сегодня особенно напоминали цветы.

– Фатьма! – обрадовалась Зина и, взяв её за руку, ввела в комнату.

Фатьма с опаской взглянула на бабушку Устинью. Но отец, заметив этот взгляд, ласково сказал:

– Входи, входи, чего боишься? К чужим, что ли, пришла!

Девочки уселись в стороне и принялись было шептаться. Но отец никак не захотел сегодня оставаться в стороне.

– Шептунов на мороз! – сказал он. – Ты что же, Фатьма, за подругой не усмотрела? Вон как ей в отряде-то досталось сегодня!

– А мне тоже досталось… – хлопая своими большими, загнутыми ресницами, сообщила Фатьма.

– Да ну? – удивился отец. – А тебе за что же?

– За непионерское поведение.

Ответ Фатьмы прозвучал еле слышно, будто мышь пропищала.

– Эге! – сказал отец. – Ишь какой голосок-то у тебя тоненький… А во время этого твоего «непионерского-то поведения» он небось погромче был, а?

Фатьма и Зина переглянулись: они обе вспомнили и кулаки и «крысу» – и ничего не ответили.

– Эх, вы! Штрафники, значит, – сказал отец и, сунув руки в карманы, принялся ходить по комнате. – Эх, Зина, а ведь на тебя малыши смотрят – ты ведь у них старшая сестра! Как же это так, а?

Бабушка, вспомнив, что у неё в кухне и чай, и кулич, и Анна Кузьминична дожидается, отправилась туда. Изюмка немедленно забралась на колени к Фатьме. А Антон стоял около Зины, тихонько сопя носом, и, не зная, как выразить своё сочувствие, теребил ленту в её косе.

– Да, товарищи, – помолчав, сказал отец, – жизнь – это вещь сложная. Жизнь прожить – не поле перейти. И ошибки бывают, и промахи, и тяжёлые дни. На ошибках нам учиться надо. А тяжёлые дни переносить стойко. Что ж поделаешь!

Отец вздохнул. Он-то знал, как нелегко быть стойким в тяжёлые дни. Горе, которое было недавно пережито, потеряло свою невыносимую остроту, но легче не стало. Оно ушло в глубину сердца и напрочно поселилось там.

– Ну и галстук-то свой пионерский надо беречь. Как это там в стихах-то говорится?

подхватили в два голоса Фатьма и Зина.

– Вот то-то – цвета одного. Частица этого нашего знамени-то. Вот ведь как крепко его беречь-то надо!

– Мы будем беречь! – тихо сказала Зина.

– Мы будем беречь! – повторила Фатьма, не поднимая ресниц.

Изюмка обняла Фатьму за шею и прижалась щекой к её щеке. Все примолкли, задумались.

А за окнами стоял уже по-весеннему голубой вечер, падали и разбивались подтаявшие сосульки, звякала весёлая капель. И тонкая веточка с чуть набухшими почками легонько постукивала в окно, стараясь напомнить о том, что скоро весна, что впереди очень много света, солнца и радости.