И тогда в Пекине прежде всего появились большие лозунги по разгрому «китайских Хрущевых».
А председатель страны Лю Шаоци на съезде представителей специальных учебных заведений и средних школ — активистов революции, проводившемся через два месяца новым, прошедшим исправление пекинским городским советом, сказал: «Как проводить революцию? — Я честно отвечаю вам, я отвечаю вам искренне, я не знаю. Я думаю, что многие товарищи из ЦК тоже не знают».
Лю Шаоци, конечно же, дольше всех находился в неведении, что именно на него укажут как на «самого большого китайского Хрущева». Его личная трагедия как председателя страны началась с этих слов Мао, от злого рока уйти трудно. Если бы даже он знал, все равно бы от судьбы не ушел.
То, что многие другие члены ЦК тоже не знали, без сомнения была правда. Но они, оставаясь в неведении, все равно обязаны были только повиноваться всем распоряжениям председателя Мао.
В соответствии с такими установками ЦК позиция народа страны стала более решительной.
В этой ситуации вся партия, вся армия и весь народ страны «должны высоко поднять знамя пролетарской революции, до конца разоблачить антипартийную, антисоциалистическую, реакционную буржуазную позицию так называемых научных авторитетов, до основания раскритиковать реакционную буржуазную идеологию научных кругов, деятелей просвещения, информации, культуры и искусства, издательских кругов, отобрать руководящую власть в этих областях культуры» — гласили призывы.
И тогда из Пекина отправились люди во все учреждения, заведения, органы власти всех провинций, городов, национальных районов, чтобы вывести на чистую воду «хрущевцев» всех мастей и рангов.
Во всех сферах в области культуры руководящие должности начали занимать пролетарские революционеры.
Ученых, специалистов, профессоров, деятелей литературы и искусства, всю интеллигенцию и всех деятелей культуры Китая постигло несчастье.
Газета «Жэньминь жибао» опубликовала важную передовицу, в которой говорилось: «Ты обязан выразить свое отношение к пролетарской культурной революции таким, какое оно есть у тебя на самом деле: либо ты искренне одобряешь социалистическую революцию, либо ты прикидываешься, что одобряешь, или ты вообще выступаешь против.
Кто, кроме хрущевцев, кроме обладающих властью и идущих по капиталистическому пути, кроме помещиков, кулаков, реакционеров, вредителей, правых, кроме ученых, обладающих властью, кто не мечтал или не хотел конкретными действиями доказать, что он искренне одобряет социализм?»
Искренне одобряешь? Тогда ты можешь «проявить» себя лишь в одном, один у тебя выбор — выводить людей на чистую воду, критиковать, томить, арестовывать. Другого пути у тебя нет.
Вся партия, вся армия, весь народ сделали один выбор — «искренне одобрили социализм». Каждый китаец до конца проявил себя. Доказал, какой он есть.
И тогда весь Китай забурлил и пришел в ярость, как от раскатов грома, как от урагана все содрогнулось.
В это время центральный комитет горячо поддержал дацзыбао, написанную группой из семи человек с кафедры Пекинского университета под заголовком «Так что же в конечном счете сделали для культурной революции Сун Ши, Лу Пин, Пэн Пэйюнь?», содержание которой быстро передали по радио для всего Китая и всего мира.
Потом, 5 августа, председатель Мао во дворце Чжуннаньхай написал и вывесил свою дацзыбао «Огонь по штабам!», указав, что «контрреволюционный буржуазный штаб, возглавляемый «китайским Хрущевым» — Лю Шаоци, стоит на реакционных буржуазных позициях, осуществляет диктатуру буржуазии, подавляет бьющую ключом пролетарскую культурную революцию... Лю считает, что добился цели, довольный собой приобрел величественную буржуазную осанку, в нем угас пролетарский дух, но он чувствует себя хорошо!».
После этого вся партия, армия, весь народ страны, «не жалея себя, смело стащили императора с лошади!» «Если выкорчуешь все вредные элементы, станешь непобедимым»
А дальше во всем Китае «небо перевернулось и земля опрокинулась, все возмутилось и возбудилось».
«Невиданная в истории» неудержимая сила «великой культурной революции» бешеным вихрем закрутилась по земле, как буйные водяные валы билась о берега, как река, прорвавшая дамбу, бурно устремилась вперед. Ее стремительное развитие побудило нас, учащихся средней школы — первого поколения юношей и девушек республики — кричать, орать, прыгать, преследовать, штурмовать, и в конце концов пережить позор своего падения. Мы разожгли фанатизм в десятки раз более сильный чем прежде, подняли в сотни раз более бесстрашный энтузиазм, старались показать, что в борьбе с буржуазией по-настоящему одобряем социализм...
Прежде всего мы выгнали из школы рабочую группу. Само собой разумеется, каждого из них сначала избили, оставив по себе дурную славу.
Заодно мы, наконец-то, взяли под стражу нашего директора школы, вывели его на помост для политического суда, посадили на «столб позора». Трудно было подобрать наказание директору школы, который доверял рабочей группе, проводившей «контрреволюционную буржуазную линию», и которую он тем не менее поддерживал и был для нее опорой. Только благодаря этому он столько времени продержался на плаву и, наконец, стал контрреволюционером.
Это был блистательный успех нашей классовой борьбы и борьбы линий. Мы, наконец-то, нашли новый объект революции, причем самый большой в нашей школе. С такой новейшей игрушкой, которую получили дети, очень трудно расстаться, если она попала в руки. Мы добрались до такого объекта, меняя судьбу которого, получали свежие ощущения. Взрослые давно дали понять детям, чтобы они не мечтали позабавиться этой игрушкой, им не разрешали не только развлекаться с нею, но даже прикасаться, и вот теперь, приобретя силу, они в свой интерес к игрушке вложили и месть взрослым. Анализируя и объясняя культурную революцию, мы часто берем во внимание лишь политическую ее сторону, забывая об обычной психологии, из-за чего не можем дать ей всеобъемлющего объяснения.
Директору школы мы надели самый большой колпак, повесили самую большую и тяжелую дощечку, побрили дьявольскую голову, измазали лицо, несколько раз вволю поколотили его.
Во время одного из избиений несколько «революционеров» из учащихся настолько сильно возбудились, что уже затруднялись в выборе самого «выразительного» способа издевательства, и тогда они повалили директора на пол и стали топтать ногами.
— Скажи, ты контрреволюционер?! — кричали они.
— Да! — едва оторвав голову от пола, громко, с подобострастием соглашался он, ползая по полу как черепаха с раскинутыми руками и ногами.
— Ну что, топтание помогло?
— Помогло!
Его еще несколько раз потоптали ногами.
В тот миг, когда его повалили на пол, у помоста наступила полная тишина. Что означал в тот миг, каждый человек, переживший эту сцену, вероятно, сегодня может высказать множество мыслей, которые ни в коем случае не мог поведать тогда. Такой миг с подобной сценой я испытывал несколько раз. Эта конкретная сцена вызвала в моей памяти эпизод из «Истории французской революции». «Когда 12 монархистов было выведено на эшафот, и их перед приведением смертного приговора в исполнение хотели раздеть донага, чтобы посрамить, они презрительно, высоко подняв головы глядя на толпу, выкрикнули: «Да здравствует король!».
Возмущенные французские революционные массы в этот момент молчали...
Автор резюмирует: в этот момент истинными победителями были монархисты, а не народ.
Нет, этот комментарий не верный. В это мгновение монархисты тоже не были победителями, а победили человеческая природа и гуманность.
Двенадцать монархистов после того момента мертвой тишины вовсе не испытали позора от раздевания.
Французский народ, а также человеческая природа и гуманность победили вместе. Хотя, как обычно, 12 отсеченных голов монархистов одна за другой скатились с эшафота.
После мертвой тишины, возникшей в момент, когда директор школы был повален на пол и семь или восемь ног наступили на его тело, в радиомикрофоне раздался голос соученицы, читавшей «высочайшие указания»: