Quaerens. — У меня в голове уже мелькала идея, что это могло бы быть именно так. Но тебе было легко убедиться в том, земля ли это или другая планета: для этого стоило только исследовать ее астрономическое положение.

Lumen. — Я так именно и сделал, и такое исследование подтвердило мою догадку. Планета, на которой я увидел четыре события, аналогичных земным, но в обратном порядке, по-видимому, изменила свое первоначальное положение. Маленького созвездия Жертвенника не было, и на той стороне неба, с которой увидел я в первый раз землю, виднелся неправильный многоугольник, составленный из неизвестных звезд. Таким образом, я убедился, что перед моими глазами была не наша земля; сомнение мне не казалось уже возможным, и я был убежден, что предо мной открывался новый мир, тем более любопытный, что он не был землей и, казалось, воспроизводил в обратном порядке историю земли.

Правда, некоторые события, по-видимому, не имели аналогичных себе на земле, но в общем совпадение было замечательное, тем более, что отвращение, которое я чувствую к войне, меня побуждало думать, что на других планетах этого нелепого и странного заблуждения не существует, тогда как большинство открывавшихся предо мною явлений были именно войны или подготовление к ним.

С невыразимым интересом я следил таким образом за событиями, о которых я знал до тех нор лишь но обманчивым рассказам историков, и присматривался к странам, давно уже изменившим свой вид. Я видел пожар Рима, и хотя я не мог различить на террасе Нерона, я был убежден, что предо мною именно пожар 64 года и начало гонений на христиан. Несколько часов спустя, в тот момент, когда я был погружен в созерцание огромных садов Тиберия, где я увидел и самого императора около розовой клумбы, вследствие вращения земли вокруг оси, передо мной очутилась неожиданно Галилея, и я сейчас же узнал Иерусалим и Голгофу…

Когда передо мною снова показался Рим, я увидел Юлия Цезаря. Тело его лежало уже на погребальном костре, и в головах у него стоял Антоний, в левой руке которого, как мне казалось, был свиток папируса.

Как бы то ни было, за Юлием Цезарем я увидел консулов и первых царей Лациума. Я был рад, что мне удалось стать очевидцем похищения сабинянок, так это событие характеризует античные нравы. Историки вообще сильно приукрасили истину, и я убедился, что большинство исторических событий, воспроизведенных нашими художниками, в действительности совершалось совершенно иначе, чем можно думать но картинам. В тот же момент я увидел царя Кандавла Лидийского, во время известной тебе сцены в бане, затем — завоевание Египта эфиопами, олигархическую республику Коринфа, восьмую олимпиаду в Греции и Исайю, пророчествующего в Иудее. Я видел, как армии рабов, среди которых разъезжали на дромадерах надсмотрщики, строили египетские пирамиды. Передо мною прошли друг за другом великие династии Бактрианы и Индий, и я мог удостовериться в том, что Китай обладал высокой степенью культуры задолго до начала истории Запада. Я отыскал даже платоновскую Атлантиду и убедился, что предположения Байли относительно этого исчезнувшего континента не лишены основания. В Галлии в это время я видел только леса и болота; даже друидов не было видно, и обитатели весьма походили на современных туземцев Океании. Предо мной был каменный век, открытый новейшими археологами. Я заметил, что количество людей все более и более уменьшалось и что господами земли сделались крупные породы обезьян, пещерный медведь, лев, гиена, носорог. Наконец, наступил момент, когда не только люди, но и всякие следы человеческого существования совершенно исчезли. Землетрясения, извержения вулканов, потопы уничтожали всякую возможность присутствия человека… Мне пришлось в заключение моего осмотра натолкнуться на чудовищных животных, оспаривавших друг у друга морской берег. Тут были гигантские змеи, вооруженные грозными лапами, крокодилы, летавшие по воздуху на огромных крыльях, которые превышали длиною их тела, безобразных рыб, которым не составляло бы труда проглотить целиком быка, хищных птиц, вступавших в ожесточенные битвы на пустынных островах. Я видел целые материки, покрытые дремучими лесами, деревья с огромными листьями, растущими один на другом; это были мрачные и суровые растения, ибо растительное царство не имело еще тогда ни цветов, ни плодов. Горы изрыгали огненные потоки, течение рек преграждалось водопадами, почва равнин раскрывалась подобно гигантской пасти, в которой исчезали бесследно холмы, леса, реки, деревья, животные. Но скоро очертания суши стали сливаться. Безбрежное морс затопило ее, растительный и животный мир мало-помалу исчез. Перед моими глазами была однообразная зеленоватая поверхность, которую там и сям прорезывали молнии и белые дымки. Мир умирал. Я присутствовал при последних трепетаниях его сердца. От времени до времени показывались прерывистые желтоватые вспышки. Потом мне показалось, будто на всей поверхности полил дождь, ибо лучи солнца освещали лишь серые тучи и полосы дождя. Полушарие, не освещаемое солнцем, мне казалось не столь мрачным, как прежде. Сквозь тучи стали показываться светлые пятна. Увеличиваясь и показываясь все чаще и чаще, эти светлые пятна захватили, наконец, всю поверхность планеты. Огромные ноля сделались красными, как раскаленное железо. И подобно тому, как железо, если положить его в раскаленную печь, становится светло-красным, потом оранжевым, потом желтым и, наконец, ослепительно белым, точно также и планета прошла через все эти степени накаливания. Ее объем увеличился, вращение вокруг оси участилось. Таинственная планета стала походить на огромный шар из расплавленного металла, окутанный металлическими испарениями. Под непрерывным действием своей внутренней печи и элементарных столкновений она приобрела огромные размеры и из огненного шара превратилась в дымный. С этой минуты она стала все более расширяться и терять свои очертания. Солнце, освещавшее эту планету вначале, теперь не превосходило ее своей яркостью. Вместе с тем оно стало увеличиваться в объеме, так что для меня стало очевидно, что шарообразная планета утрачивала свое существование и терялась в нарастающей атмосфере солнца.

Присутствовать при конце целого мира — зрелище не частое. В моем энтузиазме я не мог удержаться, чтобы не вскричать в порыве суетного чувства: «И это конец?! Такова участь всех миров!»

«Это не конец, — послышался какой-то голос в глубине моей души. — Это только начало».

«Начало, это — начало?» — подумал я.

«Начало самой земли, — отвечал тот же голос. — Ты видел всю историю земли, удаляясь от нее с большей скоростью, чем распространяется свет».

Это объяснение не поразило меня в такой степени, как первые события моей неземной жизни. Ибо я уже ознакомился с законами света и был подготовлен к удивительным эффектам, создаваемым ими. К тому же некоторые подробности уже ранее заставили меня предположить это, я их опустил, чтобы не нарушать единства рассказа, но они еще более поразительны, чем общая последовательность событий.

Quaerens. — Я не подумал об этом неизбежном изменении перспективы по ту сторону Капеллы. Таким образом, ты видел саму землю, и ее история развернулась перед тобою в обратном порядке событий. Ты видел события древней истории после новых. Каким же образом свет дал тебе возможность проследить до самого начала реку времени?

Этот новый эффект законов света я понимаю лишь наполовину, и я был бы благодарен тебе, если бы ты дал мне его объяснение.

Lumen. — Я уже дал его, сказав тебе, что я удалялся от земли с большей быстротой, чем распространяется свет.

Quaerens. — Но скажи мне, каким же образом, при таком удалении от земли можно видеть события в порядке, обратном действительному?

Lumen. — Объяснить это не трудно. Предположим, что ты удаляешься от земли со скоростью равной скорости света; в таком случае, земля сохранит для тебя во время твоего движения тот же вид, какой она имела в момент отправления, так как ты двигаешься с тою же скоростью, с какой распространяется в пространстве световое изображение. Даже если бы ты двигался таким образом тысячу или хотя бы сто тысяч лет, это изображение будет передвигаться вместе с тобой, сопровождая тебя на всем пути подобно фотографии, которая сохраняет одно и то же изображение.