Quaerens. — Учитель! Я внимательно следил за твоими разъяснениями. Но скажи мне, разве земля блестит издали подобно звезде? Ведь она не испускает собственных лучей.
Lumen. — Она отражает в пространство свет, получаемый ею от солнца. Чем значительнее расстояние, отделяющее ее от наблюдателя, тем более наша планета походит на звезду, тем меньше диск, на котором концентрируются лучи, бросаемые на нее солнцем. Таким образом, если смотреть на землю с луны, поверхность земли покажется в четырнадцать раз больше своего спутника. С планеты Венеры земля кажется столь же блестящей, как Юпитер с земли. С Марса земля представляется утренней и вечерней звездой с фазами, как у Венеры при наблюдении с земли. Так что, хотя земля и не светится сама по себе, она блестит издалека, подобно луне и планетам, отражая свет, получаемый от солнца. Но подобно тому, как, например, все перемены в состоянии Нептуна видимы на земле по истечении четырех часов, земные события видимы с Нептуна только через четыре часа, если рассматривать их из орбиты Нептуна. А с Капеллы земля видима с опозданием почти 72-х лет.
Quaerens. — Как ни странны и как ни новы для меня все эти факты, я теперь вполне понимаю, почему ты с Капеллы увидел землю не в том состоянии, в каком она должна бы была находиться в октябре 1864 г., в момент твоей смерти, а в том виде, какой имела она в январе 1793 года. Я понимаю, что это не было ни призрачное видение, ни игра памяти, ни вообще что-либо сверхъестественное или чудесное, а реальный, вполне понятный, естественный и несомненный факт. То, что на земле отошло уже в область минувшего, для наблюдателя, расположенного на столь значительном расстоянии, является настоящим. Но позволь мне сделать один вопрос, учитель: ведь для того, чтобы сделаться очевидцем прошлого, тебе пришлось бы пересечь расстояние, отделяющее Капеллу от земли, с гораздо большей скоростью, чем это возможно для света?
Lumen. — Я ведь уже говорил, что я двигался в пространстве, по всей видимости, со скоростью мысли и что я в самый день моей смерти очутился уже в системе Капеллы, которой я так восхищался в течение моего пребывания на земле и которую я всегда так любил.
Quaerens. — Хотя твое объяснение, учитель, не оставляет желать ничего лучшего, то, что я узнал от тебя, с трудом укладывается в кругозор человеческого ума. Видеть прошедшее, не как прошедшее, а как настоящее и еще незавершенное, не имея в то же время возможности наблюдать действительно происходящее на других небесных телах в данный момент, и не будучи даже в состоянии отнести наблюдения к одному и тому же моменту их существования; чувствовать себя свидетелем совершенно различных эпох в зависимости от расстояния, которое отделяет их от земли — все это совершенно не соответствует нашим представлениям о возможном и натуральном.
Lumen. — Вполне естественное удивление, которое вызывает в тебе мое повествование, будет лишь прелюдией к тем еще более необычным явлениям, о которых я поведу свой рассказ теперь. Тот факт, что удалясь на достаточное расстояние от небесного тела, можно сделаться очевидцем минувших событий и остановить таким образом руку времен, без всякого сомнения, должен поражать воображение. Но если ты хочешь, чтобы я продолжал свое повествование о событиях, последовавших за моею смертью, то я расскажу тебе еще более странные вещи, которые приведут тебя в несравненно большее удивление.
Quaerens. — Продолжай, пожалуйста. Я сгораю от нетерпения.
Lumen. — Отвернувшись от кровавых сцен революции, я почувствовал, что меня что-то притягивает к зданию старого стиля, расположенному напротив Нотр-Дама на том самом месте, где теперь находится паперть. У калитки этого дома виднелась группа из пяти человек, расположившихся на деревянных скамьях с непокрытыми головами под самым солнцепеком. Через некоторое время они поднялись и пошли. В одном из этих людей я узнал своего отца, казавшегося моложе, чем я его когда-либо видел. Тут же была моя мать, тоже помолодевшая еще более отца, и один из моих кузенов, умерший 40 лет тому назад, в один год с моим отцом. Я не сразу узнал их, потому что их лица я видел не со стороны, а сверху, как бы из верхних этажей высокого дома. Я был немало поражен этой встречей и мне тут вспомнилось, что в детстве я слыхал, будто мои родители до моего рождения жили на площади Нотр-Дам.
Потрясенный до глубины души, я почувствовал, что мой взор застилается туманом и что очертания сливаются перед моими глазами. Париж скрылся у меня из виду, как бы окутанный облаками. Одно мгновение мне казалось, будто меня охватил какой-то вихрь. Впрочем, о времени, как я уже говорил, у меня не осталось ни малейшего представления.
Когда я снова стал различать предметы, я увидел толпу детей, бежавших на площади Пантеона. Это были школьники, судя но тому, что все они были нагружены книгами и тетрадями, только что вышедшие из класса и направлявшиеся с шумом и шалостями домой. Двое из них особенно привлекли мое внимание, между ними, по-видимому, завязался какой-то спор, и они, было, затеяли драку. Здесь подошел к ним третий, чтобы разнять их. Но в тот же момент получил такой удар в грудь, что повалился на землю… Тут я увидел, что к мальчикам подбежала какая-то женщина. Это была моя мать.
Нет!.. Никогда в течение семидесяти двух лет земного существования, среди всевозможных испытаний, превратностей и непредвиденных ударов судьбы, среди всех событий жизни, всех ее случайностей, всяческих передряг, которые мне случалось испытывать, никогда еще я не испытал такого удивления, как в этот момент, когда я увидел… самого себя.
Quaerens. — Самого себя?
Lumen. — Самого себя! Можешь себе представить, сколько разнообразных чувств должно было пробудить во мне это зрелище? Итак, этот мальчик никто иной, как я. Таким я был, действительно, до шести лет. Я видел себя столь же хорошо, как видели меня все другие присутствовавшие в саду. Тут не было ничего фантастического, ничего такого, что выходило бы за пределы факта. Это была сама действительность: я видел самого себя, свои поступки и свое тело. Если бы мои другие органы чувств у меня были столь же совершенны, как зрение, то я мог бы осязать самого себя и услышать звук собственного голоса. Я видел, как я сам же прыгал но саду и бегал вокруг окруженного балюстрадой бассейна с водой. Затем мой дед взял меня к себе на колени и дал мне какую-то большую книгу.
Так проносились передо мною годы. Следя за самим собою в моей семейной жизни, в многих поступках, в отношениях к другим, занятиях и т. д., я становился точно также свидетелем исторических событий.
Следя за событиями своей жизни я, наконец, достиг последних лет ее, замечательных по тому радикальному превращению, которое испытал Париж за это время. Я увидел своих друзей, себя самого, мою дочь и ее милых детей, свою семью и своих знакомых. Наконец, наступил и тот момент, когда я увидел себя на ложе смерти, и когда я мог присутствовать при погребении моего тела.
Нужно сказать, что к этому времени я был уже на земле.
Привлеченная всецело представлявшимся зрелищем, моя душа быстро позабыла гору старцев и Капеллу. Подобно тому, как это бывает иногда во сне, она устремилась к объекту своего наблюдения. Я сначала не заметил этого: до такой степени необычайное видение овладело моими чувствами. Я не могу сказать тебе ни того, на основании какого закона души могут так быстро перемещаться, ни определить той силы, которая двигает их. Но так или иначе я вернулся на землю менее, чем через день, и попал в свою комнату как раз в момент моего погребения.
Quaerens. — Размышляя о результатах концентрации мысли на каком-нибудь отдельном предмете и о неудержимом влечении, которое ее охватывает в данном случае, я начинаю думать, что такова главная пружина механизма снов.
Lumen. — Ты сказал истину, мой друг, и я могу ее подтвердить, так как в течение многих лет сновидения были объектом моего наблюдения и изучения. Когда душа, освободившись от телесных впечатлений, забот и волнений, видит во сне предмет, очаровывающий ее и приковывающий ее внимание, все другое исчезает и стушевывается перед этим предметом, и только он остается, превращаясь в центр целой вереницы образов; душа отдастся своему влечению всецело и безраздельно; сновидение делается как бы ее частью. Реальный мир исчезает, уступая место созданию сновидения. Подобно тому, как случилось и со мной во время моего возвращения на землю, душа во время сновидения видит только привлекающий ее внимание образ и доступна только для тех мыслей и ощущений, которые так или иначе связаны с этим образом.