Но была еще одна ложь — главная. Контуры этой лжи начали проступать для Сиверова, пока он смотрел сквозь жалюзи на Триумфальную площадь. Зрение окончательно восстановилось, он четко различал выражение лиц людей и все перипетии движений птиц, клюющих крошки у подножия бронзового памятника.

— Держу пари, нам с Ленусей теперь вряд ли что-то грозит, — прервал наконец Митрохин многочасовое молчание. — Троих ему вполне хватит, чтобы не поперхнуться. Он уже выставил требования?

— Не знаю, — пожал плечами Сиверов.

— Сколько он запросит, по-вашему? Миллиона два-три?

— В каких единицах измерения? — уточнил Глеб, думая о своем.

— Конечно, в евро. Дураком будет, если потребует в долларах… Жалко, я не умею обращаться с оружием. Сам бы взял в заложники компанию вроде нашей. А можно было бы и наших, их-то я знаю как облупленных. Важно понимать, кто из заложников на что способен.

— Не подскажу, не пробовал, — Глеб отошел от окна, запустив вращаться на полированном столе массивную круглую пепельницу.

— Значит, это служебный номер? — сменил пластинку Мирон. — Интересно, во сколько он обходится за год? Место для встреч с любовницами и внештатными сотрудниками — стукачами и осведомителями разного пошиба.

В дверь решительно постучали.

— Не волнуйся, Глеб, это я, — раздался голой подполковника Звонарева.

«Приехал лично изучить обстановку? Да уж, после таких неприятностей трудно усидеть в кабинете», — подумал Слепой.

Звонарев вошел в сопровождении двух младших офицеров. Быстро огляделся по сторонам и неопределенно хмыкнул. Сейчас он был в форме, в отличие от первой встречи на свадьбе. Выглядел еще более моложавым и подтянутым.

— Прочитал твой отчет. Нужно поговорить.

Сам выбирай место, ты здесь хозяин.

Вышли на крохотный балкончик, облитый лучами закатного солнца. Младший офицер услужливо притащил откуда-то два раскладных стула.

Плотно закрыл за собой дверь, и начальник с подчиненным остались вдвоем.

— Важно понимать, что предстоят нелегкие объяснения с МИДом и твой отчет будет фигурировать как один из главных документов. В сопроводиловке ты проходишь под кодом, как секретный агент, но сути дела это не меняет. Копать они будут основательно — и под тебя, и под меня.

— Вряд ли они сочтут отчет объективным.

С самого начала решат, что я защищаю честь мундира.

— Вот-вот. Потому и не надо пытаться быть объективным. Все равно они сделают поправку в минус. Важно, каким будет твой материал; если «плюсовым», получим нейтральный, близкий к объективному итог. Нужно изложить нашу версию событий. Почему не написал, что тебя злонамеренно обманули в связи с похоронами?

— Это меня не оправдывает. Я ведь не работал на гуманитарную миссию ООН. Значит, не имел права отпускать Прилукских до возвращения Каланцова с Денисом.

— В моих глазах в самом деле не оправдывает.

Но на разборе полетов мне надо иметь в руках все аргументы. Короче, надо будет подкорректировать отчет. Не волнуйся, нам известны истинные обстоятельства дела. Себя не выгораживай, но ведомству жизнь облегчи.

— Можно вопрос, товарищ подполковник? Мне ведь не все истинные обстоятельства известны.

Звонарев снова неопределенно хмыкнул, но кивнул:

— Слушаю.

— Это ведь вы помогали Веденееву, это от вас он имел полную информацию?

— Ну-ка, ну-ка? Такую мысль надо развить, так что будь добр.

— Я заподозрил это еще в ресторане, когда вы выразили недовольство моим самоуправством в использовании «маячков». Потом оказалось, что Веденеев четко использовал единственное слабое место в работе этой системы. Каланцов со Смольским не имели достаточно опыта, чтобы так быстро все просечь и передать капитану. Они с начала и до конца добросовестно старались, но не могли прыгнуть выше головы. Вы поддерживали с ними контакт через мою голову и знали каждый очередной шаг. Вы разрешили журналистке снимать в коттедже, чтобы Веденеев мог четко представить себе внутреннюю планировку. Вы специально затянули дело с моим удостоверением. Вы все знали про казино, но сознательно не брали трубку, чтобы разъяснить ОМОНу ситуацию. Скорей всего они так быстро примчались не без вашего содействия.

— Тут ты явно оговорился, в их оперативности моей заслуги нет.

— Не буду спорить. У меня и так достаточно эпизодов. Вы ни разу не упрекнули, что Веденеев ускользнул.

— У тебя были другие обязанности:

— Зачем вы поставили меня старшим? Могли ведь найти более подходящую кандидатуру.

— По многим соображениям. На таком месте умный человек больше устраивал меня, чем профан. С умным человеком можно разрулить любой вопрос, даже если он окажется слишком проницательным. О твоего предшественника молодежь вытирала ноги. Я вовремя заменил его, и сейчас никто не может обвинить меня в плохом подборе кадров.

И второе, если уж взялись говорить начистоту. Я не хотел портить никому из моих офицеров карьеру. Дело было обречено на провал, такое жирное пятно не украшает послужной список. С тобой все по-другому. Ты секретный агент за штатом, с твоим личным делом можно поступить как угодно. Изъять страницы или вовсе их не добавлять.

Сиверов не ожидал такой прямоты. Кому-то она могла показаться циничной, но его, наоборот, подкупила. Услышанное, конечно, не обрадовало, но все-таки ему полегчало. Похоже, Звонарев готов был раскрыть карты задним числом.

— Лучше бы с самого начала…

— Я не был уверен в твоих актерских способностях. Эти милые мальчики и девочки могли заподозрить неладное. Вы ведь были рядом круглые сутки — хватило бы случайной интонации, а она могла проскочить рано или поздно.

— Теперь я больше не нужен?

— Теперь-то ты стал нужен по-настоящему.

Сперва надо расставить все точки над i. Ты ведь прочел, что капитан Веденеев организовал взрыв в Грозном девятого мая. Разозлился настолько, что решил в отместку оприходовать Кадырова и создать нам кучу проблем.

— Вот почему никто не захотел лично озвучить «справку». Я смутно догадывался, что это не его рук дело. Он не мог так далеко зайти.

— Мы все патриоты: во-первых, России, а во-вторых, своего ведомства. С Веденеевым обошлись подло. Ты мог испытать те же чувства, что и я, встать на его сторону, самостоятельно выйти на контакт. Это меня совсем не устраивало. Дезу изобрел не я, — Звонарев недвусмысленно показал пальцем вверх. — Я просто не счел нужным просвещать тебя раньше времени.

Глеб вспомнил, с какой неохотой, необычно скупо говорил с ним о деле генерал Потапчук. Похоже, в ФСБ не было единого мнения по вопросу капитана с его незапланированным побегом из плена. Кто-то придумал пресечь на корню сочувствие личного состава, приписав Веденееву теракт. Кто-то не мог развенчать эту фальшивку, но относился к ней с брезгливостью.

— Подло обошлись? Но почему? Как начальство допустило?

— Мы проиграли дело в президентской администрации. Там состоялось нечто вроде третейского суда: мы защищали свою правду, МИД свою. Легальные возможности были исчерпаны, эмир уперся рогом. Мы предлагали хирургическое вмешательство силами трех-четырех человек, операцию освобождения, рассчитанную по минутам. Мидовцы активно возражали. Напирали на серьезные проколы по Яндарбиеву. Меня там не было, но наши, насколько я знаю, не остались в долгу. Если считать мидовские проколы за последние пятнадцать лет, нужно на руках и ногах пальцы загибать. Все-таки они настаивали, что момент неподходящий. Хорошо, когда он по прогнозам станет подходящим, какие для этого должны сложиться условия? Распад НАТО, принятие эмиром иудаизма? Тут они выложили на стол свой главный аргумент.

— Предварительную договоренность с катарцами?

— Совершенно верно. Это же их стихия — закулисные контакты. И не где-нибудь по месту жительства. Все мидовцы на свете — даже если они из какой-то паршивой страны, где нет ни черта, кроме борделей и зарослей дурной травы, — все мидовцы контачат в Женеве, Брюсселе или Стокгольме. Снимают за государственный счет номера в пятизвездочных отелях, выкидывают деньги в трубу на представительские расходы.