Другие, стали откровенно медлить, ожидая, пока Прилукские вместе с охранником отъедут подальше.

— Какое счастье, что мы забрали Машу, — произнесла жена, как только машина тронулась. — Если бы она осталась там, она бы запросто попала в лапы к капитану.

— Я всегда говорил: виноваты не люди, а система, — авторитетно произнес муж. — У аппарата ФСБ дурная наследственность, она заражает человеконенавистничеством.

— Зачем же вы тогда согласились на охрану из человеконенавистников? — не выдержал Сергеев.

— А какой у нас был выбор? — спросил, не оборачиваясь, Прилукский. — Менты, извините за выражение? Это вообще легально вооруженные преступники. В ФСБ по крайней мере есть некий процент интеллигентных людей. Беда только в том, что вы и ваши соратники циничны до крайности — отдельная человеческая личность для вас ничтожно малая величина.

— Ну, почему? — возразила жена. — За отдельной личностью они и на край света поедут, чтобы разорвать в клочья.

Сергеев хотел сосредоточиться — каждая встречная и попутная машина на трассе могла внезапно обратиться в угрозу.

— Отложим дискуссию до более спокойной обстановки.

— Надо было никого не слушать и отправить девочку за границу, — не мог никак успокоиться Прилукский.

Дочь отвернулась к окну:

— Зачем мне нужна была их охрана? Папа ездит на «Жигулях»? Нет, потому что это ведро с болтами. Так почему меня должны охранять? :

— Сравнение некорректное, — отец решил все-таки защитить первоначальную свою позицию. — В СССР было три качественные вещи: шоколад, балет Большого и КГБ. Там, за границей…

Я не смог бы устроить, чтобы тебя охраняло Центральное Разведывательное Управление. А частным охранным агентствам я, извини, не верю. Никаким.

— Теперь мы будем пожинать плоды твоего неверия.

Сергеев не уставал удивляться этим людям.

Другие бы кричали, размахивали руками. К примеру, они с женой, если уж дело доходило до серьезной семейной ссоры. Тут повод был серьезней некуда, а никто из членов семьи не повысил голоса.

Он сидел на заднем сиденье рядом с Машей, посматривая во все стороны. Остальные коллеги успешно оставили Прилукских в одиночестве, впереди и сзади в сторону Москвы по трассе катил самый разномастный транспорт: «Икарусы», рефрижераторы, легковушки с прицепами. Встретился пост ГАИ — несколько сотрудников как мухи облепили ярко-желтое такси с раскрытым багажником. Сергееву уже сообщили, что именно на такой машине капитан умыкнул Веронику. Но вряд ли он вот так глупо сунулся с ней на федеральную трассу.

Жена Прилукского что-то прошептала на ухо мужу. Тот кивнул и стал высматривать подходящее место для остановки.

— Никаких остановок, пока я не разрешу, — заявил Сергеев.

— Вы потеряли моральное право давать нам указания, — высокомерно заметил Прилукский. — Мы будем настаивать, чтобы охрану немедленно заменили.

— Пока еще этого не случилось, и я отвечаю за вашу дочь.

— Вот и отвечайте, она никуда не намерена выходить. А мы с женой отлучимся на пару минут.

Увидев зеленые кабинки туалета возле придорожного кафе, мидовец притормозил. «Под кустом ни за что не сядут ни он, ни жена», — с долей уважения подумал Сергеев.

На всякий случай пересел за руль и развернулся вполоборота к Маше, чтобы не выпускать ее из виду, Красивая девушка, а сколько в ней злости.

Может, выйдет замуж, родит ребенка и станет чуточку добрей. А может, наоборот, добавится еще желчи.

Зазвонил сотовый. На табло появился номер Сиверова. Переживает, боится, как бы подчиненный не облажался. От такого человека не зазорно получить лишнее ЦУ.

Эфэсбэшник сидел лицом к шоссе, спиной к кафе возле обочины. Левая рука лежала на ободе руля, правая упиралась предплечьем в спинку сиденья и придерживала в кармане рукоять пистолета. Сотовый лежал на коленях, после секундного раздумья Сергеев взял его левой и поднес к уху.

Несмотря на жару, стекла остались поднятыми — окружающий мир не вызывал особого доверия.

— Да, — сказал Сергеев в трубку.

Вместо ответа он услышал свободным ухом судорожный Машин вдох и сразу понял, что его подловили на простом трюке. Звонивший знал номер сотового Глеба и имел в своем мобильнике генератор ложного номера вызова.

— Не оборачивайся, — произнес голос по ту сторону дверцы.

Сергеев мог сейчас поклясться, что капитан стоит в легкой куртке, держа руку в боковом кармане. Пистолет направлен ему в затылок, но капитан не станет стрелять на убой. Он не убивает своих, он вообще не собирается никого убивать. Его списали в мусор, утиль, в отходы. В усушку и утруску. А он воскрес из мусора, чтобы возместить моральный ущерб.

— Я на работе, я выполняю задание, — произнес Сергеев, медленно оборачиваясь, несмотря на запрет.

Одновременно он вел навстречу цели дуло служебного «ПМ». Казалось, все происходит очень медленно — вот-вот нечто взорвет невыносимую для него ситуацию.

— Тогда стреляй.

— Мне поручили ее охранять.

— Правильно. А ты рискуешь ее жизнью.

Противник действительно стоял в куртке без рукавов из тонкой светло-бежевой ткани. Одна ее пола слегка задиралась; судя по выпуклости, на прицеле была Маша — в классических традициях захвата заложников.

«Вы ведь не сможете в нее выстрелить, товарищ капитан», — Сергеев с усилием поднял глаза, чтобы взглянуть противнику в лицо и молча выразить суть своей мысли. На знакомом по фотографиям лице не было обреченности преступника, отрезавшего себе все пути назад. Капитан смотрел на Сергеева скорее как старший на младшего по званию, которого другие поставили в дурацкое положение.

— Вылезай, — сказал Веденеев Маше. — Вдруг твоему охраннику взбредет в голову выстрелить? Неизвестно, что сделает мой палец на спусковом крючке, когда пуля продырявит мне голову.

Глава 27

Стоя у окна гостиничного номера, Сиверов видел сквозь жалюзи оживленный кусок Тверской-Ямской и Триумфальную площадь с памятником Маяковскому. В гостинице «Пекин» не было ничего китайского, кроме ресторана на первом этаже. Сталинская высотка с лепниной и шпилем — один из немых, но красноречивых памятников эпохи.

Для троих номер вроде был достаточно просторным. Но массивные предметы интерьера давили на мозги — кровати с фундаментальными полированными спинками, пузатый графин из толстого стекла, тяжеленная пепельница, которой с легкостью можно было бы проломить череп.

Общее настроение было подавленным. Обоих Глебовых подчиненных отстранили от дела, замены им не прислали. Родители Мирона и Лены возражали против продолжения «охранных мероприятий» в прежнем виде, и МИД поддержал их на самом высоком уровне. Как все организовать дальше, еще не решили и в преддверии такого решения Сиверова пока оставили исполнять свои обязанности.

Как только заселились, Лена напилась в номере и не хотела вылезать из ванны. Она могла захлебнуться в воде, Сиверову пришлось открыть дверь, запертую изнутри на нехитрую задвижку, вытащить безвольную девушку, которая превратилась в большую куклу, неспособную держаться на ногах, обтереть ее насухо гостиничным полотенцем и уложить в кровать.

Лена материлась по-русски и по-английски, кричала, что она устала и не желает больше никого видеть. Несколько раз попыталась пнуть Слепого ногой.

— Пусти, урод! Я скажу, что ты пытался меня изнасиловать, а Мирон подтвердит, — Прекрати ломать комедию, — мрачно ответил Мирон, занятый строительством карточного домика.

Сейчас, по прошествии полных суток, Лена продолжала дрыхнуть, а Мирон был поглощен прежним делом. Выше четвертого этажа сооружение никак не поднималось — беззвучно разваливалось. Словно один и тот же заснятый на камеру эпизод прокручивали бесконечное число раз. Эпизод, символизирующий полный провал сиверовской миссии.

Почему так случилось? Потому что его обманывали свои и чужие? Обманывал Каланцов насчет отъезда с места. Обманывали Машины родители, кощунственно хороня давно умершую бабушку. Правда, сами они не стали унижаться, отправили врать Мирона.