Поверх рубашки накидывались либо жилет, либо куртка, в зависимости от погоды. Верхняя одежда украшалась яркой вышивкой в голубых и синих тонах.

Полностью синей одежды, кстати, тут не было – дурной тон. Синий – цвет морских королей, надеть синее, как бы посягнуть на пустующий трон. Нехорошо получается. Женская мода Алаис восхитила настолько, что она твердо решила уезжать с Маритани – женщиной. И в местных платьях!

Вот!

Женщины на Маритани носили простые приталенные платья, без корсета, нижней юбки и прочих материковых радостей. Облегающий лиф – и юбка-солнце длиной до середины икры. И правильно – не поработаешь по дому в длинной юбке. Талия перетягивалась ярким кушаком. На шею вешались украшения из монет, добавьте распущенные или подхваченные яркой лентой волосы, белозубую улыбку – и у многих из жителей яркие синие глаза.

Почти как у Морского Короля из видения Алаис.

Яркие-яркие, синие-синие, впитавшие в себя цвет моря.

Впрочем, нет.

У короля они и были – морем. Изменчивым, волнующимся, словно через зрачки мужчины смотрел мировой океан. Бушевал, ежесекундно изменялся, пытался выплеснуться наружу. А маританцы взяли от него лишь цвет. Яркую синеву. У кого-то темнее, у кого-то светлее, но и только. Статичный цвет, неизменный.

Красиво, но не то.

А еще на Маритани было необычно чисто. Ни грязи, ни вони, ни крыс – ничего. Каменные мостовые блестят в лучах солнца.

Тим рассказал Алаис, что когда маританцы только поселились на острове, их мучили болезни. А потом боги смилостивились. Послали шторм, который бушевал несколько дней. Отмыл город до блеска, а эпидемии прекратились. Жители намек быстро поняли.

С тех пор на Маритани грязи не найти.

Золотари вывозят отходы на поля, а если кто посмеет насвинячить на мостовой, будет мыть всю улицу. Соседи проследят. Или получит двадцать палок на площади.

За плевок на мостовую – могут заставить его вытирать своей же рубашкой.

За попытку нагадить в укромном уголке – тоже палки. И плюс мытье улицы. Понимали все и быстро.

Впрочем, маританцам помогала сама природа. Их город был большой гаванью, протянувшейся на берегу. Шторм ли, буря, дождь – и считай, улицы отмыты.

Вглубь острова никого не пускали.

Дворец Короля должен был оставаться в неприкосновенности до его возвращения.

Таверна нашлась рядом с портом, и Алаис почти пинком распахнула дверь.

Не по хамству – просто руки были заняты.

- Я приехал издалека, я вам песенки привез

За моей спиной историй, побасенок целый воз

Я от тяжести шалею, вам надеюсь рассказать

Что увидел и услышал, чтобы дальше передать.

Не гоните менестреля, я хороший и не злой

Я пройдусь по скуке тряпкой и по затхлости водой

Я веселье преумножу, разгоню тоску и грусть

Не гоните менестреля, все равно я к вам вернусь…

Сопровождалось сие действие глазками кота из 'Шрека', гитарным перебором и широкой улыбкой. И Алаис не прогадала.

Хозяин, вознамерившийся, было, кивнуть вышибале, ухмыльнулся, и отставил в сторону кружку, которую протирал. Самый обычный трактирщик, в меру умный и хитрый. И таверна, как и в Сенаорите. Стойка, столы, скамейки, разве что там в качестве декора использовался лук и чеснок, а здесь – гирлянды из ракушек. Оно и правильно – лук и чеснок тут статья экспорта, глупо их впустую переводить, а ракушки под ногами валяются. Хоть ешь, хоть нижи…

– Ну, проходи, менестрель. Потешь душеньку.

– А молочка нальете? – нахально осведомилась Алаис. Не из вредности, просто менестрелям в эту эпоху было позволено достаточно много. А что?

Радио нет, телевидения нет, хоть так развлечься. А если развлечение – товар, то и стоит он дорого. И доступен не каждому. Попробовать-то может хоть кто, но в местном обществе очень качественная и действенная критика.

Сколько бы поп-групп остались на плаву, если бы их можно было критиковать, закидывая гнилыми помидорами и тухлыми яйцами, Алаис предугадать не бралась. А особо отличившихся менестрелей могли и вовсе вынести с почетом – до ближайшего нужника.

– А ты с губ слизни, чай, там еще не обсохло, – посоветовал хозяин.

– У-у… жадина, – фыркнула Алаис. Но на высокий стул рядом со стойкой вспрыгнула без раздумий. – Значит так. Поймал дед рыбу. Вот такую. Нет! Вот таку-ую…

Спектакль по мотивам сказки 'Ух ты, говорящая рыба' прошел на 'ура', пара песен развеселила и трактирщика и вышибалу, а 'песня рыбака' вообще оказалась вне конкуренции. Кое-какие слова пришлось заменить, но Алаис постаралась так извернуться с ритмом, чтобы песня ничего не потеряла. И вроде бы ей это удалось.

Алаис посмотрела на довольные лица – и прихлопнула ладонью струны.

– Так как – заработал я свое молоко?

– Заработал. И даже на ночлег пущу, но с отработкой, – решил трактирщик. – Вечером с восьми склянок до полуночи – народ потешишь?

– Я-то смогу, – прищурилась Алаис. – А что мне за это будет?

– Что заработаешь – то и будет?

– Плюс ночлег и трехразовая кормежка за счет заведения.

– А не слишком ли заламываешь?

– Ну… на тухлые яйца всегда разориться несложно. Если захотите.

– Самоуверен ты не по годам…

– Так ум и умения не от лет зависят. Кто и в старости дураком останется, – пожала плечами Алаис.

– Наглый. Тебя звать-то как?

– Алекс Тан.

– Ладно. По рукам, Алекс. Но если тебя гнилыми помидорами закидают – я спасать не стану.

– Не закидают, – ухмыльнулась Алаис.

Не закидали.

Маританцы там – или нет, а музыка нравилась всем. И песни тоже. И даже испанские гитары.

Алаис из своего времени знала кучу мелодий, и на Маритани они пошли влет.

Слушали, топали ногами, хлопали в ладоши в такт задорному ритму… Алаис десять раз порадовалась, что взяла медиатор. Да и кожа на пальцах рук стала чуть погрубее, но все равно пальцы ныли.

К концу вечера недовольных не было. В том числе и трактирщик, который хлопнул девушку по плечу и предложил:

– Не хочешь на площади подыграть? В конце пятидневья танцы, там такие как ты всегда нужны.

– Пятидневья?

– Через два дня. Наши ребята там тоже играют, но не так. У нас другие песни…

– Внесем разнообразие, – усмехнулась Алаис.

Уже в час ночи, вытягиваясь на кровати, она уткнулась носом в подушку.

Пахло не перьями, нет. На острове маританцы набивали подушки чем-то вроде гречневой шелухи. Другой запах, другие ощущения, но главное осталось прежним.

Чистота.

Пусть постельное белье было застирано до потери всякого цвета, а одеяло кололось, но все было безупречно чистым. Хорошо-о…

Жаль, она не сможет остаться на Маритани.

Далан понял, когда причалил корабль. Качка стала иной, изменилась, поутихла. Да и звуки жизни портового города послышались.

Купец спустился в трюм.

– Так… Норс, делайте все, как обычно. Понял?

– Ночью?

– Что ж нам – завтрашний день терять? Помост я оплачу, так что работай!

И начался кошмар.

Рабов по одному отцепляли и выводили наружу. Там им давали в руки кусок мыла и окатывали водой. После того, как человек полностью смывал грязь со своего тела, его осматривали с ног до головы. Осматривали зубы, глаза, половые органы – рабов с дурными болезнями нельзя ввозить на Маритани, за это крупный штраф. Заставляли промывать волосы чем-то едким – рабов с насекомыми тоже не продавали.

Расспрашивали, кто что умеет.

Потом человеку выдавалась набедренная повязка, и он опять приковывался к цепи. На этот раз уже на причале. В трюме грязно, не затем их мыли.

Когда очередь дошла до Далана, мальчишка не сопротивлялся. Ни к чему.

Чтобы сбежать, ему надо не отличаться от маританцев, то есть быть чистым. Не сдержался он только когда его полезли щупать грубые пальцы. И тут же получил сильный удар по ягодицам.

– Стой спокойно!

Далан ответил грязным ругательством, и в следующий миг его ударили еще и под дых. Мальчишку скрутило вдвое. Было бы чем – еще бы и стошнило.