— Жениться — не напасть, как бы после не пропасть.

— Бери жену попроще — и будет с нею рай, а будет жена с тещей — ложись и помирай.

— А ты бы ее на луну!

— На спутник лучше!

Ребята острили и в то же время давали серьезные советы, говорили: если что не так (в семейной жизни чего не бывает!), то пусть вспомнит о них, своих друзьях, об их общем доме, который так же, как их сердца, всегда будет для него открыт.

Митько вместо ответа выделывал руками какие-то кренделя, словно отмахивался от пчел, во весь рот улыбался и смущенно бормотал:

— Пустое! Перемелется — мука будет.

— Смотри, чтобы из муки му́ка не получилась.

— Не получится. Если теща будет ворчать, приемник включу. На полную катушку.

С приходом Митька к Кузякиным в их комнатах внешне ничего не изменилось, разве только на подоконнике появился приемник, в который Митько вложил все, что может вложить завзятый радиолюбитель. Он ведь работал на радиозаводе и учился заочно в техническом вузе на факультете связи. Чувствовалось, что он возлагал на свой приемник большие надежды и в случае чего рассчитывал на его помощь.

Правда, места для приемника не нашлось — Александра Викентьевна заявила, что она не станет ради какого-то барахла нарушать в своей квартире идеальный порядок.

Но Митько подвинул на подоконнике горшок с цветами и там пристроил приемник. Его вполне удовлетворяло это место хотя бы потому, что рядом была розетка.

Однако проблемы не кончились.

Митько любил, чтобы радио работало все время, — он привык к этому, как привыкает футболист к шуму стадиона. Мог под музыку спокойно читать, разговаривать и даже напевать.

А Александре Викентьевне это не нравилось и казалось чем-то ненормальным. Поэтому она попросила Митька (но таким категорическим тоном, каким скорее приказывают, чем просят), чтобы, когда она дома, никакого шума не было. Мол, хватит с нее шума на кухне.

Митько обещал, что при ее появлении будет немедленно выключать приемник, но часто забывал делать это своевременно, или, может быть, просто хотелось ему дослушать интересную передачу — и радио продолжало работать до того самого момента, пока сама Александра Викентьевна демонстративно его не выключала.

Уже на почве этих мелких стычек между зятем и тещей сразу же возникла взаимная антипатия, которая, постепенно разрастаясь, как раковая опухоль, грозила метастазами организму всей семьи.

Но у Митька были на удивление крепкие нервы и ласковый, покладистый характер, поэтому он продолжал жить, как и в общежитии, тихо и скромно. Все свободное время копался в своем приемнике — что-то ломал, что-то чинил и налаживал.

К тому же была у него теперь Ляля, которой был он увлечен не меньше, чем радиотехникой. Он был теперь семьянином, но вовсе не предполагал, что это требует отказа от устоявшихся привычек и пристрастий и налагает на него какие-то особенные, иногда неприятные обязанности.

Как и раньше, он обедал с друзьями в заводской столовой, как и раньше, сам стирал свои носовые платки, а носки донашивал до такого состояния, что их уже ни стирать, ни штопать не имело никакого смысла.

Александра Викентьевна пыталась поссорить его с соседями, натравив на своих врагов, но Митько только пожимал плечами.

И как-то так получилось, что соседи полюбили его за простодушие и доброту, несмотря на то что он был зятем всем ненавистной Кузякиной.

А с некоторых пор тетя Маруся стала называть его не иначе как сыночком.

Однажды, когда она стирала в ванной, горячая вода неожиданно сорвала старый, сто раз перекрученный кран и, быстро заполнив ванну, хлынула в коридор, грозя за короткое время залить всю квартиру. Густой белый пар, как предрассветный туман над озером, мгновенно заполнил места общего пользования и начал проникать в комнаты.

Тетя Маруся, растерянная и растрепанная, металась по ванне, не зная, что делать, с чего начать. Попробовала заткнуть трубу тряпкой, но вода была под таким давлением, что ничего сделать не удавалось. Тогда тетя Маруся бросилась черпать воду ведром и выливать ее в раковину, но и это не помогало.

Дочурка тети Маруси, восьмиклассница Зоя, побежала к телефону-автомату, чтобы вызвать слесаря из аварийной службы. Там долго допытывались, какая вода заливает квартиру — холодная или горячая, будто бы от температуры воды все зависит. Убедившись, что вода горячая, записали адрес и сказали ждать.

А вода хлестала и хлестала, а пар все густел и густел, и люди выныривали из него, как привидения.

Поэтому никто и не заметил, как появился Митько. Ни о чем не спрашивая, он вошел в ванную, присел и, прикрывая лицо от горячих брызг, внимательно присмотрелся к тому, откуда била вода и как ее сподручнее остановить.

Потом молча ушел и минуту спустя появился снова. Теперь голова его была, словно чалмою, обмотана полотенцем, а на руках были такие резиновые перчатки, какие носят электромонтеры. В одной руке он держал молоток, а в другой — какую-то деревяшку.

Он быстро и ловко воткнул деревяшку в трубу и принялся забивать ее — так быстро и ловко, что даже не верилось, что это всегда медлительный и вялый Митько. Горячая вода не желала покоряться, упрямо рвалась во все стороны, острыми струйками обжигала руки, лицо. Но вот наконец она угомонилась, и все в квартире поняли, что с аварией покончено и это дело рук не кого-то из старожилов, а молодого и застенчивого Митька.

Потом Митько достал из кармана кусок проволоки и привернул им деревяшку — для большей надежности.

Пар начал быстро таять.

Тетя Маруся повеселела и теперь уже совсем с другим настроением принялась вычерпывать воду ведром, а Митько исчез так же незаметно, как появился. Только у себя в комнате он сообразил, что его здорово огрело горячей струей по щеке — щека горела, и он вспомнил: чтобы не вскочил волдырь, надо приложить к ошпаренному месту что-нибудь холодное. Подошел к приемнику и плотно прижался щекой к прохладной пластмассе. Почему-то не хотелось, чтобы Александра Викентьевна, вернувшись домой, заметила ожог. Начнет допрашивать, городить всякую чепуху.

Но Александре Викентьевне тетя Маруся еще на пороге все рассказала и добавила, что если бы не Митько, то пришлось бы всем плавать в кипятке, потому что слесарь из аварийной пожаловал только после обеда.

У Кузякиной этот рассказ не вызвал энтузиазма, она нахмурилась и проворчала:

— Очень нужно! Если бы он без глаз остался, никому до него не было бы дела!

Александру Викентьевну больше всего раздражало то, что Митько ни с того ни с сего делает соседям добро. Ей давно уже не давало покоя, что к Митьку, как только неполадки с электричеством или радио, так и бегут соседи. Давно собиралась прочесть ему за это нотацию, а на этот раз не выдержала и спросила с издевкою:

— Тебе хоть на пиво дают или так, за спасибо, работаешь?

Митько добродушно улыбнулся, потому что вообще не умел не улыбаться, особенно когда его смешили.

Кузякина вспыхнула:

— Нашли Ваньку. Все делает даром, а у самого даже лишних трусов нету!

— А зачем они — лишние? — наивно поинтересовался Митько.

— Вот что, — отрезала Александра Викентьевна, — Я запрещаю тебе слоняться по соседям. Пока еще я здесь хозяйка, понятно?!

— Смените, пожалуйста, диапазон, — не переставая улыбаться, добродушно посоветовал Митько.

— Сам ты диапазон! — закричала Кузякина.

Больше всех подружился с Митьком Филиппович. Этот милый парень — из тех, кого называют симпатягами, — очень напоминал старику его собственного сына, который окончил геологический факультет университета и теперь бродил по тайге в поисках новых богатств Сибири.

Старик гордился своим сыном и мог часами рассказывать о нем все, что знал и чего не знал, а каждое письмо из Сибири было для него не меньшей радостью, чем для кого-нибудь, скажем, выиграть автомобиль по лотерейному билету.

Особенно трогало старика, что Митько, так же как и его сын, шагая по коридору, сидя над книжкой во дворе или стирая свои носовые платки на кухне, всегда напевал популярную песенку: