— Нет, я не отказываюсь подписать государственное направление, — в тон ему отрезал Яшко и тоже подчеркнул слово «государственное».

— В таком случае, что же вы нам, извините, морочите голову? — рассердился Кобылянский.

— Я не морочу вам голову, — спокойно возразил Яшко.

— Доро-гой товарищ! — вскипел Кобылянский. — Прекратите лишние разговоры! Вам дали образование, специальность, возможность работать. Вам дали, мне кажется, даже больше, чем вы заслуживаете!

— Да, дорогой товарищ декан, — все так же спокойно сказал Яшко. — Пожалуй, вы правы. В том месте, куда вы меня направляете, действительно нужны, очень нужны хорошие специалисты. Так не поехать ли мне туда вместе с вашим зятем, дорогим товарищем Аркадием?

Декан побледнел.

А Яшко все с тем же демонстративным спокойствием взял со стола ручку, подписал направление и не спеша вышел из зала.

Комиссия замерла.

Мне никто уже ничего не предлагал: было не до меня. Я молча подписал какое-то направление, так и не решившись спросить, куда именно.

— Там кто-то еще есть? — спросил секретарь комиссии.

— Не было, — начал я, — но один человек вот-вот должен прийти… — и я напомнил об Аркадии.

Кобылянский махнул рукой: не беспокойтесь, мол.

— Вы свободны… — проворчал он.

Когда мы, невеселые, шли по улице (было тепло, многолюдно, шумно), я сделал попытку успокоить Яшка, хотя, честно говоря, трудно было понять, переживает он или нет.

— Не печальтесь, дорогой товарищ, — попробовал я пошутить, копируя Кобылянского, — поработаете, завоюете доверие, а потом и в аспирантуру…

— Нет! — сказал Яшко. — Я в аспирантуру поступать и не хочу. Это я нарочно, чтобы Кобылянского проучить… — И, помолчав, точно взвешивая, стоит ли такое говорить, все-таки добавил брезгливо: — Гибрид скорпиона и вонючки! — Потом, прищурившись, взглянул на меня и спросил: — Как ты смотришь на это? — хотя хорошо знал, что смотрю я так же, как он…

Итак, Яшко поехал туда, где, как утверждал Кобылянский, он будет очень нужен.

А Аркадий, как потом оказалось, остался в аспирантуре. Наверно, Яшко знал об этом еще до комиссии.

Я не ошибся — на почте, у окошка, где выдают денежные переводы, стоял он.

Сперва я обратил внимание на папку, висящую под мышкой, и приподнятое правое плечо.

Уловил в этом нечто давно знакомое и невольно перевел взгляд на лицо — Яшко!

И словно не прошло уже более десяти лет с того времени, как мы, будучи студентами, путешествовали по Закарпатью и мне запомнилась эта странная привычка Яшка носить под мышкой потрепанную папку.

Яшко тоже сразу узнал меня, но долго рассматривал, точно не верил своим глазам. Потом долго не выпускал мою руку, на его близоруких глазах заблестели прозрачные капельки. Такого я раньше за ним не замечал.

Я почувствовал, что спазмы перехватили горло.

Рассматривая лицо Яшка, я заметил, что он очень изменился. Под глазами темные круги, лицо обрюзгшее, на носу — фиолетовые прожилки.

— Кто бы мог подумать, что мы здесь встретимся! — сказал Яшко и дыхнул на меня спиртным. Вот оно что!.. И я остро почувствовал, как постарел, точнее — увял мой Яшко.

Я сделал вид, что ничего не заметил, спросил только, живет ли он здесь.

— Да нет, — вяло улыбнулся Яшко. — Должны перевести мне деньги. Я в командировке. В министерстве. Надо возвращаться обратно, а на билет денег не осталось… Встретил приятеля, одолжил ему, он обещал отдать — не отдает. Я дал телеграмму, чтоб выслали. И вот жду.

— Давно?

— Да… неделю уже, — признался Яшко.

Значит, он неделю с утра до вечера толчется здесь, возле окошка, не имея денег на обратный билет, а выпить где-то успел.

— А что же ты… того? — спросил я.

— Всего кружку пива. Беру в долг на пиво, на пирожки. Кого встречу… знакомого, — добавил поспешно, чтобы я не подумал, что он нищенствует. — Может, и у тебя найдется немного? — оживился он, ухватившись за неожиданную мысль — взять и у меня. — Я сейчас же отдам… только получу перевод, — он все еще наивно верил, что ему с места работы пришлют деньги.

— А где же ты ночуешь?

— Да…

— Ну-ну!

— Разве ты забыл, где ночуют студенты в чужом городе?

— На вокзале?

— Да. Как видишь, я до сих пор веду жизнь транзитного пассажира, — и он невесело засмеялся.

По какой-то непонятной ассоциации всплыло у меня перед глазами, как мы тогда, по окончании института, получали направления и как Яшко публично высмеял декана Кобылянского. В моих глазах мелькнуло, наверно, что-то веселое: Яшко насторожился и заморгал.

— Ты что? — кажется, он истолковал выражение моих глаз как насмешку над ним.

— Да ничего… — улыбнулся я.

— Нет-нет! — нахмурился Яшко. — Ты скрываешь что-то касающееся меня. А я ведь знал тебя как человека откровенного.

Я напомнил ему давнюю историю. Яшко повеселел.

— Был грех…

— А сейчас не бывает?

Яшко покачал головой:

— Не-ет… Просто я уже устал показывать кукиши демагогам. Такая встреча! — сказал он и снова посмотрел на меня, словно все еще не верил, что увидел меня.

— А все-таки, где ты работаешь? — спросил я.

— Такая встреча… — повторил Яшко, и я понял, что ему не хочется отвечать на мой вопрос. И вдруг он оживился: — Что же мы здесь теряем время? Такую встречу надо отметить!

— Но тебе же не прислали еще денег, — улыбнулся я.

— На стакан вина найдем, — сказал Яшко и, словно убеждая меня, что деньги у него есть и он не собирается пить за мой счет, начал обшаривать карманы. Его папка едва держалась под мышкой. — Один хруст, — показал он рубль. — Вот еще один… — разгладил он помятую бумажку, и его пальцы мелко задрожали. Я вновь почувствовал: Яшко очень изменился.

Мы стояли на залитой солнцем улице, а мимо нас спешили куда-то люди. И должно же было так случиться, чтобы среди этих людей мы увидели Аркадия!

Он шел уверенной, степенной походкой.

Я не мог не узнать его: мы с ним изредка виделись в эти годы.

Он был уже кандидат наук. Встречаясь, мы для приличия приглашали друг друга в гости, хотя он не называл, своего домашнего адреса, а я — своего. Я ждал, чтобы Аркадий дал адрес первым, чувствуя, что он не хочет этого делать. Так и повторялось каждый раз.

Я собирался окликнуть его, но Аркадий, может быть интуитивно почувствовав на себе мой взгляд, посмотрел в нашу сторону. На какое-то мгновение в глазах его мелькнуло что-то похожее на удивление или заинтересованность, но потом он резко отвернулся и спокойно пошел дальше.

Он мог не узнать Яшка. Но меня ведь он не мог не узнать!

Неужели пройдет мимо?..

Он приближался к нам. Поравнялся с нами. Вот-вот пойдет дальше.

В это мгновение Яшко преградил ему путь и схватил за рукав:

— Ученому мужу — салют!

Аркадий остановился.

— Извините, не узнаю! — сказал он, хотя не было ни малейшего сомнения в том, что Яшка он узнал.

Свежевыбритый, румяный, в белоснежной накрахмаленной рубашке. Черный галстук с большим узлом — видимо, мода изменилась.

— Извините, я, кажется, ошибся… — робко пробормотал Яшко, но в робости его было столько боли и иронии, что этого не мог не заметить даже Аркадий. Он посмотрел на Яшка внимательно и протянул ему руку.

Но Яшко сделал вид, что не заметил ее. Он стоял и покачивал головою, как бы осуждая бывшего однокашника за то, что тот притворился, будто не узнал его.

Аркадию это не понравилось. Он нахмурился, опустил руку с ослепительно-белым манжетом и заторопился:

— Ну, пока! Бегу. Надо еще успеть расписаться в табеле. Дисциплина.

— Да погоди же… — попробовал я его удержать.

— Нет-нет, бегу! — и он замахал руками точно так, как тогда, в Закарпатье, когда сердито доказывал, что в современных условиях надо ездить, а не ходить пешком.

И ушел.

Исчез, затерялся в толпе.

Я хорошо знал, что у Аркадия на работе никаких табелей нет.

— Как ты на это смотришь? — спросил Яшко, вкладывая в свою привычную фразу неповторимую интонацию, какой мне никогда еще не приходилось слышать. Интонация эта очень точно показывала, как мы постарели, изменились и насколько при этом остались такими, какими были в молодости.