– Он в отпуске, может приходить, может не приходить. Видимо, в Питер уехал.

– Да, он говорил об этом, – рассеянно произнесла Ирина и сжала в кармане куртки связку ключей.

Испуг нарастал. Она не могла поверить, что Виктор Кругловский внезапно ее бросил, ничего не объяснив и ничего не сказав на прощанье. “Может быть, ему плохо стало и он дома?” По дороге она забежала в его кабинет, открыла дверь своим ключом. Тот оказался пуст. На кресле лежал смятый халат. Так бросают вещи, когда знают, что скоро вернутся. Она взяла халат, бережно повесила его на плечики и спрятала в шкаф.

"Пойду схожу к нему домой. Может, он там”. Ирина, конечно же, рисковала, идя среди белого дня на квартиру любовника. Другого выхода у нее не было. Ей было плевать, увидят ее соседи или нет. Ключами, которые ей дал Кругловский, она открыла два замка и вошла в квартиру. Хозяин скорее всего ночью сюда не заходил.

– Сволочь, – шептала она, рассеянно бредя по улице, но при этом ее сердце тревожно сжималось от недобрых предчувствий.

Глава 14

Кирилл Андреевич Кривошеев провел бессонную ночь. Он часто вскакивал с кровати, ходил на балкон, нервно курил, пил холодную воду. Под утро не на шутку разболелась голова, и Кирилл Андреевич счел за лучшее принять таблетку. Он долго держал ее на ладони, пристально глядя на маленький белый диск, затем поднес ко рту, пересохшими губами взял ее, запил минералкой и, поперхнувшись, закашлялся.

– Будь ты неладна, – пробормотал полковник налоговой полиции.

Рука потянулась к пачке с сигаретами. Небо хмурилось, плыли тяжелые низкие тучи, на западе то и дело вспыхивали молнии, изредка долетали звуки далекого грома, глухие, едва различимые в шуме оживающего города.

"Дождь – это кстати. Дождь – это к удаче”, – подумал Кривошеев, заходя в ванную комнату.

Он тщательно выбрился, затем долго одевался, расчесывал поредевшие пепельные волосы.

"Ну и вид у меня, – подумал Кривошеев, глядя в зеркало, – словно я выбрался из гроба, восстал из преисподней, а может, я и есть мертвец. Нет, Кирилл Андреевич, ты не покойник, ты станешь счастливым человеком, ты будешь обладателем миллионов, и весь мир ляжет у твоих ног”.

Кривошеев облизал пересохшие губы, сглотнул слюну, потуже затянул узел галстука. Рубашка, костюм, галстук, башмаки, часы – все было куплено накануне в двух экземплярах. Серый плащ висел на плечиках в коридоре. Рядом висел такой же. “Как братья-близнецы”, – подумал о плащах полковник налоговой полиции, надевая один из них и спускаясь вниз к машине.

Странное дело, волнение, раздражение и даже головная боль куда-то ушли, лишь пересохшие губы то и дело приходилось облизывать. “Перегорел, наверное”, – подумал Кирилл Андреевич, прогревая двигатель “Волги”.

Брат, уже одетый в ботинки, лежал поверх одеяла. Он лишь скосил глаза, когда Кирилл открыл дверь спальни.

– Чего лежишь, надо вставать.

– Вы приказали лежать.

– А теперь я приказываю встать. Ничего не забыл из вчерашнего, Кирилл?

Собственное имя он произнес с трудом, словно что-то в горле мешало. Евгений стоял у кровати, опустив руки по швам.

– Вид у тебя никчемный, – произнес Кирилл Андреевич.

Евгений громко похлопал себя по груди, пригладил волосы.

– Пошли, только очки надень.

Кирилл Андреевич специально хотел, чтобы брат хоть что-то делал сам. Евгений надел очки с темными стеклами и, уже привычно, взглянул в зеркало на свое отражение. Кирилл Андреевич отошел в сторону, чтобы брат не увидел его отражение в зеркале.

– Иди за мной. Ничего не забыл?

– Нет, все помню. Болит голова, очень болит, но теперь после лекарства…

– Что после лекарства?

– Стало лучше, сейчас пройдет. Брат говорил деревянным голосом, как робот. “Ничего, сойдет”, – решил Кирилл Андреевич и, придерживая брата за локоть, вывел его на лестничную площадку.

– Иди вниз, садись в машину.

Сам Кирилл Андреевич двинулся следом, следя за походкой брата. “Неужели я так выгляжу со стороны? Вид, прямо скажем, неприглядный. Деревянный Буратино какой-то”.

Двойник, как и учили, подошел к “Волге”, открыл заднюю дверцу, сутулясь, сел на заднее сиденье и подвинулся так, словно рядом с ним собирались расположиться еще двое.

"В точности выполняет указания, – довольно усмехнулся Кривошеев, – недаром я время убил, дрессируя придурка. Он мне не брат, он животное, овощ. Евгений погиб, прав был отец. И могила, значит, у него самая настоящая”.

Когда подъехали к дому, Кирилла Андреевича охватило волнение. “Черт подери, а вдруг Евгений признает двор, дом, лестницу, квартиру, обстановку. Что-нибудь в голове щелкнет, закоротит, потом разбирайся”.

Но Евгений Кривошеев действовал как заведенный, к окружающему миру относился безразлично, потому что имел о нем весьма примитивное представление: на стул можно сесть, на стол можно поставить локти, на вешалку можно повесить свою одежду…

– Значит, так, – приглядываясь к двойнику, произнес Кривошеев, – ты должен делать вот что.

Он взял его за локоть и повел в спальню.

– Сядешь на кровать и будешь ждать меня. Очки не снимай, – плащ он предусмотрительно повесил на плечики. – Ты меня понял?

– Конечно, понял, я все понимаю.

– Очень хорошо, – похвалил Кирилл Андреевич.

Он вышел из спальни, вернулся через несколько минут. Евгений за это время даже позы не изменил. Он смотрел в стену.

– Ты умеешь улыбаться?

– Могу, – сказал Евгений, и его рот растянулся в ужасной гримасе.

– Лучше не надо.

– Понял, не буду.

– Ничего не говори, кроме того, чему я тебя уже научил.

– Голова болит, лекарство помогло, сейчас уже лучше…

– Молодец, – подбодрил двойника Кривошеев. – Вот с этим чемоданчиком будешь сидеть.

Он положил ноутбук на колени брату.

– Руку.., правую…

Евгений подал руку, на запястье защелкнулся браслет наручника.

– Сиди, жди меня, ящик не вздумай открывать.

– Не буду.

Кириллу Андреевичу еще хотелось дать наставления, но он себя сдержал. Чем больше говоришь, тем скорее слова теряют цену.

– Сиди здесь, отсюда никуда не уходи, голоса не подавай, тебя сейчас нет, ты исчез.

И Кирилл Андреевич захлопнул дверь спальни. На своей “Волге” он приехал на работу и, подымаясь по лестнице, пытался копировать брата, рассеянно здороваясь с сослуживцами, потирая лоб и виски, дважды пожаловался на непроходящую головную боль. Ему, конечно же, посочувствовали, предложили таблетку. Он сказал, что совсем недавно принял, поэтому пока воздержится от препаратов.

– И так я какой-то заторможенный стал, и глаза подводят, резь какая-то с самого утра, будто песком сыпанули.

На работе он провел последнее короткое совещание, связался по телефону с Даниловым.

– Ну вот и настал день “X”, – грустно рассмеялся в трубку олигарх, – завтра вы отдохнете. Надеюсь, и я тоже.

– Вы-то, может, и отдохнете, а мне надо будет докладывать начальству, – сказал Кирилл Андреевич.

– В офисе у Спартака Ивановича уже все готово, нас там ждут.

– Тогда, как договорено, – уставшим голосом произнес Кривошеев, – жду вас у себя в управлении.

– Не люблю я вашу контору, Кирилл Андреевич. Даже подыматься не стану.

– Дело ваше, но, – сказал Кривошеев, – знаете пословицу: заплатил налоги – и спи спокойно.

– Вам бы все шутки шутить, а если бы вы со своими кровными расставались? Неужели у вас сон был бы сладкий и крепкий?

– Не знаю, не пробовал. Я налоги плачу своевременно, исправно.

Кривошеев слышал в трубке, что Данилов говорит с ним на ходу. До него доносились шаги по лестнице, затем мягко хлопнула дверца автомобиля, заурчал мотор.

– Дайте от вас отдохнуть, хоть пять минут.

– Завтра отдохнете, – отключив телефон, произнес олигарх.

Данилов сидел, раскинувшись на заднем сиденье “Мерседеса” и полуприкрыв глаза, сердце судорожно дергалось под дорогим пиджаком и не менее дорогой рубашкой. Впереди и сзади шли машины с охраной – два черных мерседесовских джипа. “Мерседес” Данилова, тяжелый, бронированный, шел ровно и мягко, словно парил на воздушной подушке. Чуть слышно поскрипывала кожа сиденья, в салоне пахло дорогим одеколоном.