– Я об этом тебе и толкую! Исполнителя надо искать!

– Мы пытались, – вздохнул Синица. – Была проведена работа с аквалангистами. Я вам уже докладывал...

– Докладывал, что ни хрена не нашел. Да и что ты мог найти? Город приморский, здесь этих аквалангов тысячи, наверное. Лежат по кладовкам, по сараям, никем не учтенные... Да в конце концов, зачем исполнителю засвечиваться, беря акваланг напрокат? Проще приехать со своим.

– Так точно. Но отработать эту линию необходимо, и мы ее отработали. Кстати, получен результат – правда, отрицательный.

Полковник изобразил легкое недоумение.

– В день смерти Гаспаряна Мочалов, этот московский лесопромышленник, наведывался в дайв-клуб "Волна", брал акваланг и изъявлял желание сразу погрузиться в море. Его отправили в бассейн для начинающих, и он в этом бассейне чуть не утонул. Что-то у него такое со средним ухом, что ли, я в этих тонкостях несилен... Словом, персонал "Волны" с уверенностью утверждает, что под водой Мочалов не проплывет и десяти метров – хоть с аквалангом, хоть без него. Полностью сухопутный человек.

– Не понимаю, – проворчал Скрябин, – чего ты прицепился к этому Мочалову. Не спорю, повесить на него мокруху было бы приятно, но мне не козел отпущения нужен, а реальный исполнитель!

– Приметы совпадают, – сообщил Синица. – Свидетели дорожно-транспортного происшествия утверждают, что потерпевший, он же подозреваемый, был как две капли воды похож на Мочалова. Лет сорока, сухопарый, темноволосый...

– Чепуха, – отмахнулся Скрябин. – Тоже мне, приметы! Фоторобот сделали?

– Так точно. Похож.

– Значит, фоторобот хреновый или внешность типичная, распространенная... Да видел я этого Мочалова! Тоже мне, киллер... И потом, ты же сам говоришь, он под водой плавать не может!

– Он мог симулировать, – негромко возразил Синица. – Знал, что мы станем проверять все места, где можно достать акваланг, и постарался, чтобы его там запомнили. Я проверял: в момент смерти Гаспаряна Мочалов в своем гостиничном номере отсутствовал. Я подозреваю, товарищ полковник, что он просто водит нас за нос. Если от вас поступит приказ форсировать это дело, я предложил бы установить за Мочаловым наблюдение.

– Забудь про него, – хмуро сказал полковник.

– То есть как это "забудь"?

Синица был настолько удивлен, что на время с него даже слетел сонный вид.

– У тебя новостей по этому делу нет, – сказал Скрябин. – Я тебя специально позвал, чтобы убедиться. Зато у меня они имеются. Плохо работаем, Синица! Исполнитель все это время был прямо у нас под носом, а мы его проморгали. На, почитай!

Он швырнул на стол перед Синицей стопку листков, которые перед этим читал. Проделано это было с такой силой, что, если бы Синица не поймал листки, в последний момент накрыв их ладонью, те непременно рассыпались бы по полу. Скрябин раздраженным движением сунул в зубы сигарету и прикурил от дорогой газовой зажигалки. Стоявшая на столе у его левого локтя пепельница была полна окурков. На Синицу он не смотрел, уставившись в окно, как будто там, за окном, было что-то интересное.

Майор попытался подравнять рассыпавшиеся странички, сразу же смял верхнюю и решил больше не испытывать судьбу. Он стал брать листки по одному и бегло прочитывать. По мере того как он читал, брови его поднимались все выше, как будто твердо вознамерились спрятаться в шевелюре и больше оттуда не возвращаться.

Бумага, которую ему предложил прочесть полковник Скрябин, была протоколом осмотра места происшествия. Происшествие было знатное: в каких-нибудь пяти километрах от города, на дороге, обнаружили разбившийся вдребезги джип, явно сорвавшийся с верхнего витка серпантина. Из джипа извлекли три трупа, и тут выяснилась любопытная вещь: в пропасть они сорвались уже мертвыми. Все трое были застрелены из какого-то довольно мощного оружия. Оружие, армейский кольт сорок пятого калибра с глушителем, обнаружилось здесь же, в машине. Убийца не потрудился даже стереть с пистолета свои отпечатки – очевидно, он рассчитывал, что, упав в пропасть, машина загорится, как это постоянно случается в кино. Однако машина не загорелась, благо дело происходило не на экране, из чего следовало, что убийца – настоящий баран, место которому разве что на шампуре.

Далее выяснились еще более любопытные вещи. Разбившийся джип принадлежал Гамлету Саакяну, который был известен как правая рука покойного Ашота Васгеновича Гаспаряна. Самого Гамлета в машине не оказалось, зато отпечатки пальцев на орудии убийства принадлежали ему, так же как и отпечатки, оставленные на рулевом колесе джипа. Погибшие числились друзьями и коллегами Гамлета Саакяна; один из них к тому же работал охранником Гаспаряна и присутствовал при его смерти.

– Прочитал? – спросил Скрябин, заметив, что Синица перестал бегать глазами по строчкам и уже некоторое время сидит тупо уставившись в последний лист протокола. – Ну, и как тебе это нравится?

– Саакяна задержали? – спросил Синица, тихо кладя бумагу на край стола.

– Конечно! – воскликнул полковник. – Ясное дело, задержали! Сам пришел. С повинной, мать его... Его давно и след простыл!

– Похоже на бандитскую разборку, – ляпнул Синица и сразу же понял, что сморозил глупость. То есть не глупость, конечно, но явную бестактность.

– Ты бы все-таки выбирал выражения, майор, – неодобрительно произнес Скрябин. – Гаспарян был депутатом городского законодательного собрания, Саакян – его доверенное лицо, а эти... ну, убитые – помощники. Люди уважаемые, хорошо известные в городе. Дело может получить широкий общественный резонанс, а ты – разборка... Не хватало еще, чтоб ты журналистам такое ляпнул!

– А, – сказал Синица и замолчал на добрых десять секунд. Он понимал, что пауза получается слишком красноречивая, но намеренно тянул ее, сколько мог. Скрябин ухитрился-таки его разозлить. Уважаемые люди! Сказал бы уж сразу: авторитетные... – А, – повторил он, когда полковник уже приготовился первым нарушить молчание. – Тогда, конечно, да. Раз вы говорите "уважаемые", значит, уважаемые.

Выходка была хулиганская, совершенно возмутительная. Раньше Синица никогда не позволял себе заходить так далеко. Полковник Скрябин набрал в грудь побольше воздуха, готовясь устроить наглецу разнос по полной программе, ноздри его грозно раздулись, кулаки стиснулись и приподнялись, готовые с грохотом опуститься на столешницу. Но тут Синица вдруг поднял на мгновение глаза и посмотрел полковнику прямо в лицо каким-то очень странным, оценивающим, все понимающим взглядом. Это продолжалось какую-то долю секунды, а потом тяжелые веки опустились, погасив плясавший в глазах майора опасный огонек, и лицо его снова приобрело привычное выражение тупой апатии.