— Подойдите, — приказала она географу. — Мы правильно понимаем, что добраться до замка они смогут через этот узкий каньон? Отвечайте честно.

Мужчина жался и потел, но согласился, что королева права.

— Тогда нам нужно построить баррикаду, — заявила София, ее ноготь стукнул по бумаге, — вот здесь. Китайские императоры так защищались от монгольских орд, так защитит стена и нас. Эта конструкция будет гордостью нашего народа.

София с энтузиазмом принялась продумывать стену Фердинанда, как она окрестил ее. Она хотела, чтобы гробницу ее мужа закончили к осеннему празднику. Она отправила в горы шахтеров, укладчиков кирпичей, строителей, кузнецов и прочих рабочих высоко в гору, приказав, чтобы все их семьи приложили усилия для задания. Так не было свободных губ и шпионов. Жалуясь на головную боль, она требовала одиночества и неделями была в своих комнатах, хотя на деле она была на месте стройки и спала в небольшой палатке.

Я надеялась на стену по другой причине. Я хотела показать стране тело отца и последние слова, в которых он обвинял Дракенсбетт, и чтобы его перенесли к маме. Я не могла объяснить им, откуда я знала, что принц Уолтер — король — погиб на вершине Аншиенны. Я молилась, что строители как-то обнаружат его, ведь его пещера в половине дня пути от следа Дракенсбетта. Но они не лезли так высоко, опасаясь, что их заметят люди Дракенсбетта. Отец оставался в вечном сне в той пещере, один. Я была разочарована, держала это в себе, но сам процесс укрепления защиты меня радовал.

Стройка оказала на меня больший эффект, чем это, ведь София была занята защитой Монтани, так что забросила дела в замке. Решения в замке — меню, цикл уборки, хранение еды на зиму, дисциплина слуг — теперь зависели больше от меня, все чаще ко мне обращались за вердиктом, ведь больше им было не к кому обратиться.

У меня было много ошибок, и перечислять их было долго, зато я посоветовала не подавать мятный соус с говядиной. Но я была рабом у армии Дракенсбетта, так что я напоминала себе, что меня ждет, если я не справлюсь как принцесса, и я сжимала зубы и приступала к заданию.

Я быстро превратилась из гадкой куколки в бабочку, и во дворе шептались, что я зачарована. В ответ королева в один из кратких визитов сообщила, что, если это магия, то она пошла на пользу, и это нарушать нельзя. Это повлияло на мои отношения со слугами. Я не знала, с чего они все это придумали. Я нечаянно узнала, что мое изменение потрясло не только обитателей замка, но и всю страну.

Это началось однажды утром, когда Гильдеберта вошла в мою комнату и чихнула так громко, что я боялась, что ее голова оторвется.

— Бростите, Ваше высочество, это дичего, — она шмыгнула.

Я не согласилась и в платье повела ее на кухню (это точно не пропустили сплетницы) и устроила в комнате слуг. Я сделала ей чай с чесноком, перцем и корнем имбиря, такую смесь мне часто делала мама, я принесла ей чай и сказала не вставать с дивана остаток дня.

Странно, но чай вызывал сильные и теплые воспоминания о маме, может, дело было в запахе, ведь запахи часто пробуждают воспоминания. Я снова и снова варила это для моей служанки. Отдых помогал, и женщина быстро выздоравливала, сказалась и моя забота, и вскоре другие слуги начали искать у меня совета насчет мелких проблем со здоровьем — боли в горле, спине, ожоги. Пекарь с опаской спросил, могу ли я помочь его ребенку с болью в животе. Я почесала голову и предложила мятный чай и яблочное варенье (тоже советы мамы), и пекарь через неделю сообщил, что сработало идеально.

Я вскоре начала выезжать в долину, ведь настояла, чтобы уроки проходили и вне стен замка, мне махали жены фермеров, иногда меня звали дети, если взрослые стеснялись. К седлу моего пони была пристегнута сумка для таких случаев, часть я положила по воспоминаниями, но не знала, как использовать. Но мои скромные усилия приводили к хорошим результатам, и меня стали знать и уважать люди Монтани. Впрочем, утверждать об уважении я не могла, но они не выглядели плохо в моем присутствии и ценили мою помощь. Я подарила котенка страдающей старушке, я подозревала, что причиной ее страданий было одиночество. Она обняла меня костлявыми руками и со слезами на глазах сообщила, что не зря мое имя означало милосердие. Помогая жителям Монтани я стала известна, как моя мама.

В те летние месяцы я помирилась с двумя людьми. С первым человеком мне, как ни странно, помогла наладить отношения Гильдеберта. Мы шли с ней по рынку утром, и я услышала, как ссорятся мужчина и женщина.

— Как несчастно они звучат! — воскликнула я. — Может, я могу помочь.

— Нет, Ваше высочество, вам лучше к ним не лезть. У некоторых людей прошлое затмевает будущее.

Ее слова, как оказалось, объясняли отношения между моей мамой и королевой. Они не любили друг друга, это я знала, и моя враждебность к Софии во многом происходила из верности маме. Мое мнение о королеве улучшалось, я беспокоилась при этом, не обижаю ли маму. Мудрость Гильдеберты успокоила меня. Может, если бы мама увидела королеву сейчас, строящую защиту с пылью на юбках, она бы передумала… Теперь мне оставалось будущее с королевой, маму я могла лишь вспоминать.

А еще я помирилась с собой. Когда я пробудилась, замок решил, что мой новый облик не продержится и месяц. Я грела сердце воспоминаниями о маме, а голод утихал, и я начала довольствоваться малым, хотя на это ушло больше времени и сил, чем я думала.

— Ты кормишь живот, а не душу, — говорила мама, щелкая меня по носу, пока смотрела, как я поглощаю фруктовую корзинку. Она была мудрой, она знала, хоть и любила готовить, что еда была лишь символом любви, а не самим чувством. Теперь я понимала ее слова.

Я все еще не была худой, изящной, тонкой, как описывались дочери королей, моя фигура была женственной, но мало страдала от холодных сквозняков. Мне не нравились разговоры о моей фигуре, и, услышав это, я мягко напоминала человеку, что у того, о ком они говорят, есть много других качеств, хороших и плохих, кроме комплекции. Эта попытка изменить отношение требовала много усилий, но я радовалась, что такие разговоры больше при мне не происходили.

Мои дни были полны работы с утра до ночи, почти не оставалось времени на магию. Когда я вернулась в замок, я даже думать о магии не хотела, чтобы не вернулась зимняя истерика. Я много раз просыпалась от ужасного сна, где принц Флориан сообщил, что я — ведьма (странно, что во сне он шептал это мягко, гладил мои волосы и склонялся для поцелуя). Почему он не рассказал всем в Дракенсбетте, я не знала. В спокойные моменты я напоминала себе, что у него нет доказательств. А потом я вспоминала его презрение и понимала, что вызывала у него только отвращение. Было больно думать об этом, его мнение не должно было так влиять на меня.

Мои чувства — насчет магии, а не Флориана — успокоились со временем, но я не ходила в Башню мага. Каждую ночь, устраиваясь в кровать, я вспоминала, что давно не была в комнате мага, обещала скоро прийти туда, а потом засыпала. И на следующий день мне приходилось быть в стольких местах, думать и решать, что я не могла заменить себя двойником. Магии мне пока что хватило, ведь я понимала, что к магии нельзя прибегать урывками, а мое внимание сейчас было не на ней.

СЕМНАДЦАТЬ 

Дракенсбетт продолжал давить с передачей трона. Лорд Фредерик оттягивал момент, применяя все, что умел, как дипломат. Головные боли королевы мешали обсуждению. Потом сказали, что видели принца Уолтера или человека, похожего на него, в Фарине. Туда сразу отправили отряд. Оказалось, что это моряк, убегающий от долгов, он не был связан с принцем Уолтером или нашим народом…

Лето прошло, расцвел сентябрь. Дипломаты ждали в тронном зале, требовали ответа. Я скрывалась за порталом в комнате и кусала костяшки в тревоге.