А теперь еще один танец — танец насекомого. Когда встречаются два паука-скакунчика, они разыгрывают небольшой спектакль. Вздымают в ярости кверху «руки» — передние свои ножки, раскрывают пошире челюсти, грозя друг другу страшной расправой, переходят в наступление, шаг за шагом сближаются — голова к голове; гневно блестят шестнадцать выпученных глаз (восемь у одного и столько же у другого). Все ближе и ближе их «лбы». Вот, упершись ими, словно бараны, все плотнее и плотнее прижимаются раскрытыми до предела ядовитыми крючками. Потом… мирно расходятся. Драки не ждите. Ее никогда не бывает. Это пантомима — бескровная битва самцов. Она символизирует схватку, которая не может состояться, потому что иначе все самцы-пауки в первые же весенние дни быстро бы истребили друг друга и их род прекратился бы…

Все три описания танцев я почти дословно переписал из книги биолога И.И. Акимушкина «И у крокодила есть друзья». В описании первого танца — журавлей я лишь вместо слова «крылья» написал «руки», а в описании второго танца — гремучих змей только опустил некоторые фразы. И эти чисто редакционные изменения создали полное впечатление, что речь идет о религиозных ритуальных танцах первобытных народов.

Основываясь на подобных впечатлениях, некоторые буржуазные ученые (например, Жан Гюйо) пытались утверждать, что религиозные чувства есть и у животных, от которых они будто бы перешли по наследству к человеку. Но журавль, гремучая змея и паук не связаны никакой общей наследственностью танца. Нет общей наследственности и у человека с журавлем и пауком. Значит, их танцы не гомологичны, как говорят биологи, а аналогичны. Как известно, рука человека, копыто лошади, крыло птицы и ласт дельфина гомологичны, т. е. общи по наследственному происхождению, но крылья птицы и бабочки аналогичны, т. е., не имея общего происхождения, выполняют одинаковую функцию; они сформированы одинаковыми требованиями среды. Так же аналогичны инстинкты строительства гнезда у рыб, птиц, ос и осьминога.

Явления аналогии более сложны, чем гомологии, и потому еще мало изучены, они существуют не только в биологии, но и в этнографии, в психологии. Для психологии религии очень важна историческая преемственность различных религиозных проявлений. «…Раз возникнув, религия всегда сохраняет известный запас представлений, унаследованный от прежних времен, так как во всех вообще областях идеологии традиция является великой консервативной силой», — писал Энгельс.

Ритуальные танцы племен североамериканских индейцев и африканских племен, имеющие очень много общего, возникли по исторической аналогии. Ведь никакого общения между этими племенами не было. Поэтому преемственность в происхождении этих танцев предположить труднее, чем предположить аналогию.

Но сейчас меня интересует другой вопрос: есть ли вообще что-либо общее между ритуальными танцами различных племен, возникших независимо друг от друга, и ритуальными танцами животных?

Такая общность есть. Общим является психофизиологический механизм ритуального танца — нейродинамический стереотип. Именно он объединяет определенные движения, как правило, незаконченные и утратившие свой первоначальный, прямой смысл. Журавль в своем танце как бы начинает взлетать, паук — как бы начинает кусаться, человек — как бы бросает копье. Во всех случаях это обломки когда-то целесообразных, законченных двигательных действий, это двигательный сон наяву.

Так что же, правы те буржуазные ученые, которые наделяют животных религиозностью? Конечно, нет! Бесспорно, танец животных ничего общего с религией не имеет. Да и у человека не любой ритуальный танец связан с религией. Но главное различие между танцами животных и людей в том, что у животного нейродинамический стереотип биологически обусловлен и прирожден, а у человека он социально обусловлен и требует научения. Журавль, вылупившись из яйца в инкубаторе, будет уметь танцевать, а человек учится ритуальному танцу из поколения в поколение. Ошибка тех, кто говорит о религиозности животных, заключается в подмене аналогии, притом аналогии только в поведении (и в его психофизиологическом механизме) животных и человека, гомологией.

По лесу шли пять женщин. Неожиданно раздался удар грома, и каждая из них, не думая, что делает, по-своему отреагировала на него. Одна вскрикнула, вторая схватилась за голову, третья побежала к дереву, а четвертая и пятая стали креститься. Но крестились они по-разному: одна «тремя перстами», а другая — по-староверски — двумя.

Каковы же были психологические механизмы этих различных реакций?

У первой «сработал» безусловный рефлекс; даже малый ребенок может дать подобную реакцию. Реакции остальных были приобретены. У второй это был оборонительный условный рефлекс. Еще более сложной была оборонительная реакция третьей, которая состояла из серии условных рефлексов, сложившихся в определенную систему, которую И.П. Павлов назвал нейродинамическим стереотипом.

Такими же нейродинамическими стереотипами по механизмам, но религиозными по содержанию были реакции крестящихся женщин.

Религиозные условные рефлексы, если они систематически повторяются в определенном порядке, могут складываться в определенную систему и становиться нейродинамическим стереотипом. Когда они сложились, достаточно одного пускового раздражителя, чтобы «сработала» вся система.

Все религиозные обряды и ритуалы, крестное знамение, как трех-, так и двухперстное, земные поклоны, все обряды и ритуалы церковной службы, так же как и религиозные танцы и камлание шаманов, — все это по своим механизмам нейродинамические стереотипы. Вот несколько высказываний И.П. Павлова, которые позволяют глубже их понять.

Раскрывая механизм образования нейродинамического стереотипа, И.П. Павлов отмечал в своих «Лекциях о работе больших полушарий головного мозга», что человеку, как и животному, постоянно приходится реагировать на повторяемые системы внешних воздействий, т. е. на так называемые внешние стереотипы.

— В окончательном результате, — говорил Павлов, — получается динамический стереотип, т. е. слаженная, уравновешенная система внутренних процессов. Образование, установка динамического стереотипа есть нервный труд чрезвычайно различной напряженности, смотря, конечно, по сложности системы раздражителей, с одной стороны, и по индивидуальности и состоянию животного — с другой.

А в докладе на X Международном психологическом конгрессе в 1932 году, специально посвященном динамической стереотипии мозга, он говорил:

— Мне кажется, что часто тяжелые чувства при изменении обычного образа жизни, при прекращении привычных занятий, при потере близких людей, не говоря уже об умственных кризисах и ломке верований, имеют свое физиологическое основание в значительной степени именно в изменении, в нарушении старого динамического стереотипа и в трудности установки нового.

Вся дальнейшая разработка учения о высшей нервной деятельности подтвердила эти мысли Павлова.

Образование нейродинамических стереотипов облегчает дальнейший «нервный труд». Их выполнение создает у человека положительные эмоции и чувство спокойствия; задержка же или тем более перестройка всегда вызывает отрицательные эмоции.

В религиозной же психологии роль динамического стереотипа очень и очень велика. Не только ритуальные танцы, но и вообще все религиозные ритуалы и обряды по своим механизмам — это нейродинамические стереотипы.

Однажды после лекции о психологии религии я получил в числе других две записки.

«Примерно сто лет назад английский этнограф-самоучка Эдуард Тэйлор в своей книге „Первобытная культура“ писал о дикарях-философах, которые, раздумывая над происхождением сновидений, обморока, смерти, додумались до идеи души и создали религию. Не противоречат ли излагаемые вами взгляды марксистскому взгляду на религию как на социальное явление и не повторяют ли они ошибок взглядов Тэйлора?» — было написано в одной из них.