Я спрашиваю одного кубу:
— Ходил ли ты когда-нибудь один ночью в лес?
— Да, часто.
— Слыхал ли ты там стоны и вздохи?
— Да.
— Что же ты подумал?
— Что трещит дерево.
— Не слыхал ли ты криков?
— Да.
— Что же ты подумал?
— Что кричит зверь.
— А если ты не знаешь, какой зверь кричит?
— Я знаю все звериные голоса…
— Значит, ночью в лесу ты ничего не боишься?
— Ничего.
— И ты никогда не встречал там ничего неизвестного, что могло бы тебя испугать?
— Нет, я знаю все.
Этим поверхностным восприятием природы, — заключает Фольц, — и гордым и тупым заявлением „я знаю все“ парализуется его воображение. Сверхчувственным существам нет места в его психике».
«Я пытаюсь узнать другим способом, — пишет он далее, — верят ли они в существование души или чего-либо подобного. Я спрашиваю:
— Видел ли ты мертвого человека?
— Да.
— Может ли он ходить?
— Нет…
— У него такие же члены, как и у тебя, но он не может двигать ими. Отчего же это происходит?
— Оттого что он мертв…
— Чем же отличается мертвый от живого?
— Он не дышит…
— А что такое дыхание?
— Ветер.
И все начинается сызнова, потому что я не хочу прямо поставить вопрос о душе.
В другой раз я спрашиваю кубу:
— Видал ли ты молнию?
— Да.
— Что это такое?
— Не знаю…
— Откуда берется молния?
— Сверху.
— Почему бывает молния?
— Не знаю.
— Можешь ли ты сделать молнию?
— Нет.
— Может ли какой-нибудь человек сделать молнию?
— Нет.
— Что же такое молния?
— Не знаю…
— Может быть, молния — животное?
— Нет.
— Может быть, гром — животное?
— Нет.
— Может быть, гром и молнию делает какое-нибудь животное?
— Нет.
В таком же роде были наши беседы о дожде и других явлениях природы, причем я старался узнать, имеются ли у них отвлеченные представления.
О высших существах кубу не имеют ни малейшего понятия… Десятки веков бесследно пронеслись над ними. И человеческие существа захирели и зачахли в грозном сумраке римба».
Так Фольц заканчивает свой рассказ. Очень уж ему, человеку религиозному, хотелось найти у кубу следы религии.
Можно сомневаться в наличии в исторические времена племен без религии. Можно считать, что обнаруженные впоследствии элементы религии у племен, у которых Дарвин, Фольц и другие их не находили, являются не более поздними наслоениями, а ранее незамеченными особенностями этих племен. Но нельзя сомневаться, что у тех конкретных людей, которых изучали указанные исследователи, религиозных верований не было. Значит, если не у целых племен, то хотя бы у отдельных людей не было никаких религиозных представлений. Психологически это и является первичным безбожием, при котором у человека не только нет веры в сверхъестественные силы и явления, но он и не догадывается о возможности такой веры.
Подобное первичное безбожие можно наблюдать у наших школьников. Правда, безбожие это у них не всегда обоснованное и устойчивое. И в этом слабость атеистического воспитания.
Так, Евграф Дулуман, бывший богослов, порвавший с религией, писал, что он, считавший в школьные годы, что «бога нет», но не задумывавшийся над этим, под влиянием соседа священника легко превратился в верующего и стал студентом семинарии.
Пока религия существует на земле как социальное явление, каждый советский школьник должен воспитываться как воинствующий безбожник и знать, с кем и с чем он должен бороться.
Психологические корни вторичного безбожия, или, что одно и то же, свободомыслия, так же как и близкого к нему атеизма, или воинствующего безбожия, заложены в чувстве сомнения. Но при близости понятий свободомыслия и атеизма между ними есть и различия. Для свободомыслия, которое проявлялось во все века и у всех народов, достаточно только чувства сомнения в официально принятых догмах. Атеизму этого мало, так как атеизм — это всегда мировоззрение, не оставляющее места для бога. Уже у самых первобытных народов проявлялось свободомыслие в виде отказа от принятой племенем религии. Правда, здесь часто основным мотивом являлась выгода, примером чему из более позднего времени являются легендарные раздумья князя Владимира перед крещением Руси: какая из предлагаемых ему религий выгодней. О победе меркантильных соображений над религией говорит и фраза Генриха IV «Париж стоит мессы!», принявшего католичество и ставшего фактическим королем Франции ценой отказа от протестантизма.
Сложнее проявление свободомыслия, например, у гавайского короля Камехамеха II (сына основателя королевской династии), который в 1819 году решил отменить все существующие табу, прекратить жертвоприношения, уничтожить святилища и идолов. Начал он с того, что сам, вопреки наиболее строгому запрету религии, вошел к своим женам и начал с ними есть за одним столом. А лет за десять до этого недалеко от островов Самоа и Фиджи, на островах Тонга, был вождь Финоу, которого жрецы считали безбожником, так как он не верил их рассказам о богах и уклонялся от выполнения обрядов.
Наряду с большим количеством памятников религиозных культов Древнего Египта, и в частности погребального культа и магии, сохранилась и «Песня арфиста», написанная около четырех тысяч лет назад. В ней высмеивалась вера в посмертное существование души. Сохранилась и «Беседа разочарованного со своим духом» с пессимистическими сомнениями в загробных благах, обещаемых религией. Были и другие замаскированные атеистические высказывания. Так, в папирусе Нового царства было написано, как бог Ра заявляет богу Осирису:
— Если бы ты и не родился, ячмень и полба все равно существовали бы.
Сохранилась вавилонская рукопись «Разговор господина с рабом о смысле жизни», в которой есть такие слова:
— Не приноси жертвы, — говорит раб, — ибо они бесполезны; разве ты заставишь бога ходить за тобой, как собака?
Гомер высказывал немало весьма вольных мыслей о богах, а Ксенофану, жившему в Древней Греции в VI–V веках до н. э., принадлежат следующие строчки:
Дышат свободомыслием высказывания Эсхила в трагедии «Прикованный Прометей», где Прометей выступает как богоборец.
Эврипид в трагедии «Беллерофонт» писал:
— На небе боги есть… Так говорят. Нет! Нет! Нет их! И у кого крупица хотя бы есть ума, — не станет верить сказаньям старины…
В 307 году до н. э. афиняне посвятили гимн Деметрию Полиоркету, ставшему их правителем:
Лукиан Самосатский во II веке в ряде произведений высмеивал нелепость мифа о богах. Маркс имел все основания сказать, что боги Греции были смертельно ранены трагедиями Эсхила и им пришлось еще не раз умереть в «Беседах» Лукиана.
Римский философ и поэт Лукреций Кар оставил нам дидактическую поэму «О природе вещей», в которой он развивал материалистические и атеистические взгляды. Вот отрывок из нее: