– Я.., понимаешь…
– Я же тебе сказал, ты должен заниматься картинами, скульптурами, иконами, контейнерами – всем тем, что необходимо для переправки партий за рубеж. А ты решил нажиться по мелочевке, подзаработать немного левых денег?
– Понимаешь, Владимир Владиславович, я должен как-то прикармливать художников, хоть как-то… Не могу же я им давать деньги.
– А тебя никто и не просит давать им деньги. Твое дело – покупать их сраные картины, а ты взялся продавать им наркотики.
– Знаешь, я…
– Хватит! – остановил своего партнера Владимир Владиславович Савельев и ударил кулаком по столу Затем щелкнул портсигаром, извлек сигарету, прикурил и глубоко затянулся. – Давай об этом забудем, – вдруг абсолютно другим тоном и совершенно неожиданно для своего собеседника предложил Савельев, – забудем Всего этого не было – Хорошо Конечно! – обрадовался Альберт Прищепов, и его лицо даже порозовело.
– Расскажи мне о Федоре Молчанове. Что это за человек и чего он хочет?
Альберт Прищепов пожал плечами, блеснул шелк халата, узоры начали переливаться.
– Ну как тебе о нем рассказать…
– Расскажи все, что знаешь. Кем представляется?
Откуда взялся? Чем занимается? Чего хочет от тебя?
– Да от меня он, собственно, ничего и не хочет, – уставившись на перстень Савельева быстро заговорил Альберт Николаевич. – Странный мужик и, кажется, богатый.
– А с чего ты взял, что он богатый?
– Мне сказала одна барышня.
– Какая барышня? – Савельев сейчас разговаривал с Прищеповым так, словно вел допрос.
– Тамара Колотова.
– Нашел кому верить! Тем более, она мертва.
– Как, уже мертва?
– А что, надо было подождать? Ты ее еще не трахнул?
– Да ладно тебе, – взмолился Альберт Николаевич Прищепов, – при чем тут это?
– Или ты только мальчиков трахаешь? – Савельев говорил жестко, не отводя взгляда от бегающих глаз собеседника. – Налей-ка мне еще коньяка.
Это прозвучало не как просьба, а как приказ, и Прищепов тут же бросился выполнять его. Рюмка была наполнена, коньяк едва не перелился через край. Несколько капель упало на инкрустированную столешницу, Прищепов торопливо принялся вытирать их носовым платком.
– Да что ты трясешься над этой мебелью, как Кощей Бессмертный над яйцом! Грош ей цена, грош всему этому цена, если наше дело рухнет. Ты что, этого не понимаешь? Рассказывай, что за человек.
– Так вот, Колотова сказала, что у него чемодан денег.
– Откуда этот богач взялся?
– Я не знаю. Говорит, приехал из Питера.
– Чем он там занимался?
– По-моему, дурил банки.
– Как это? – Савельев поднял свою рюмку.
– Вкладывал деньги в банки, затем снимал проценты.
– Ты что, серьезно считаешь, что с этого можно жить?
– Я знаю людей, которые только этим и занимаются. Они, конечно, делятся кое с кем, но в принципе таким способом можно заработать. Все зависит от суммы, которой начинаешь оперировать.
– Слушай, не дури мне голову! – сказал Савельев и, резко поднявшись, прошелся по гостиной от одной стены к другой.
Он дымил сигаретой, пепел падал на роскошный персидский ковер, но Савельев не обращал на это внимания – более того, делал он это специально, желая позлить дорожащего своей обстановкой Прищепова, для которого падающий на ковер пепел был как соль, сыплющаяся на открытую рану.
– А ты знаешь, что он уничтожил двух моих людей?
– Как это? – острый кадык Альберта Прищепова судорожно дернулся, а рот открылся. Его лицо вновь побледнело, и он сделал судорожное движение головой – такое, какое делает человек, когда ему вдруг резко бьют в живот и от удара мгновенно перехватывает дыхание.
– Что ты корчишься, словно тебя бьют? – презрительно спросил Савельев. – Тебя пока еще никто даже пальцем не тронул.
– А те двое, там, в ресторане, в туалете?
– Да это, наверное, какие-то козлы из твоих же дружков, – махнув рукой и сбросив новую порцию пепла на ковер, Владимир Владиславович Савельев взял со стола свою рюмку и одним глотком выпил коньяк. – Твои, твои. Наверное, давние приятели. А может, из наркоманов – из тех, кому ты продавал наркотики.
– Да я этих людей не знаю, я их первый раз видел.
– Говоришь, первый раз?
– Да, да! Они еще показали удостоверение.
– Удостоверение, говоришь?
– Да, но я не рассмотрел. Если бы не этот Молчанов, наверное, они меня убили бы.
– И наверное, правильно бы сделали Не было бы кому портить дело.
– Да я… – Прищепов вскочил с кресла, – я только и занимаюсь, что все организовываю, покупаю картины, договариваюсь о выставках…
– Ну ладно, делаешь, делаешь, – осадил Прищепова Савельев. – Только надо быть более осторожным.
А тебе случайно не показалось, что этот Федор Молчанов из ФСК или из управления внутренних дел?
– Да не похож он. Он другой.
– Что значит другой?
– Да он разбирается в искусстве не хуже меня.
– А ты что думал, там идиотов держат? Туда сейчас такие пришли, что им впору книжки по искусству писать, а не бандитов ловить.
– Нет, не похож он.
– Знаешь, его как-то надо будет проверить. Я подумаю, а потом мы с тобой обсудим.
– Так он о нашем деле со мной еще ни разу и не говорил.
– А о чем вы говорили? – Савельев приблизился вплотную к Прищепову и заглянул ему в глаза.
– Я предлагал ему вложить деньги в произведения искусства.
Тут Владимир Владиславович Савельев расхохотался, бросил непогашенную сигарету в пепельницу и стал хлопать себя ладонями по коленям.
– Он что, сумасшедший? Или ты ему так задурил голову байками про то, что торговля картинами, иконами и прочей ерундой – самое выгодное дело?
– Ну да, в общем-то… Он даст деньги, я их вместе с тобой использую.
– Что ты говоришь? А сколько денег он может дать?
– Насколько я понял – много, – сообщил Прищепов и чему-то улыбнулся.
Савельев подошел к окну, выходящему во двор, глянул на свой черный «мерседес» и тоже улыбнулся. Ему в голову пришла интересная мысль. Ведь можно взять деньги, пусть Прищепов пообещает их во что-то вложить, а затем он, Савельев, заберет эти деньги себе. И улыбка отставного полковника КГБ сделалась хитрой и злой, а глаза сузились, превратившись в две щелочки.
Он поднес к оконному стеклу перстень, посмотрел, как сверкает бриллиант, и провел им по стеклу. Раздался тонкий скрежет. На стекле осталась неглубокая царапина.
Этот перстень был куплен через Альберта Прищепова. А тот добыл перстень у какой-то старушки из дворянского рода. Наследница вместе с алчной внучкой хотели за него всего лишь три тысячи долларов. Прищепов сторговался за две, а вот Савельеву продал за пять. Но об этом отставной полковник не знал и очень гордился своим перстнем.
Альберт же Николаевич Прищепов был доволен тем, что смог положить себе в карман три тысячи долларов. Это произошло четыре года назад, даже четыре с половиной, и тогда три тысячи долларов еще были деньгами. Это сейчас разговоры шли о десятках, сотнях тысяч, иногда даже миллионах, а тогда – четыре-пять лет назад – тысяча «зеленых» была внушительной суммой.
– Ты подготовил то, о чем мы с тобой договаривались?
– Да, да, Владимир Владиславович, – уже по-деловому сказал Прищепов. – Выставка будет из музея творчества крепостных.
– Это из того, что возле ВВЦ?
– Да.
– А кто принимает?
– Музей в Лос-Анджелесе. Там тоже все договорено. Они ждут в следующем месяце.
– Это прекрасно, – потер ладонью о ладонь отставной полковник КГБ и, вновь усевшись за стол, налил себе еще коньяка. – Ну, давай выпьем за то, чтобы все обошлось.
– Да все будет как всегда. Аккуратно запакуем, поставим печать, опломбируем. Все же произведения искусства, а не какие-то там косилки.
– Ладно, пей, – приказал Савельев, и они выпили.
Савельев ухватил толстыми короткими пальцами лимонную дольку, даже не обратив внимания на то, что на блюдце лежат две миниатюрные серебряные вилочки, и принялся сосать лимон, чмокая и гримасничая.