Если бы не Анжелика… Если бы речь шла не о ней, а о нем самом, если бы деньги были нужны для него… Черта с два он бы тут сидел!

Преступные, проклятые деньги. Она же говорила, просила такого не делать. Разве на проклятых деньгах построишь счастье? Разве любовь выдержит такую тяжесть?

И этот несчастный Делано, игрушка впадающего в маразм старика, накачанный наркотиками и бездумно брошенный на ослепляющем солнце. Что с ним было? И еще важнее — что с ним будет? Чего ради Кэту предписано беречь его пуще глаза, даже от вредных мыслей? Господи, зачем все это?

— Ну вот, мы закончили, — оживился доктор Генрих. — Вынимайте руки и сидите, пока полностью не восстановится чувствительность. Можете потереть, шевелите пальцами — все, что угодно. Только ничего здесь не трогайте; я вернусь минут через пять.

Он ушел, а Кэт принялся, как мог, разминать онемевшие кисти. Зачем это? На коже он рассмотрел крошечные розовые точки, словно от встреленных в ткань электродов. Безумие какое-то!.. Неужели это со мной?

Вернулся непоседливый доктор.

~ Так, теперь дальше. С нашим Делано все в порядке. А вам сейчас предстоит кое-чему научиться. Как руки, еще не очень? Тогда продолжайте массировать. Собственно говоря, это для вашей же пользы: способ держать Делано в руках в самом буквальном смысле слова. Нрав у него не подарочек, довольно буйный. Ваш предшественник, отказавшись от контроля, на этом и погорел.

— Что с ним теперь?

— Да так, ничего особенного… Ну вот, друг мой, теперь надевайте эти перчатки. — Сдвинув переднюю панель второй стоящей перед Кэтом установки, Генрих достал лежащую внутри пару перчаток из незнакомого плотного материала, покрытого тонкой желтоватой сеткой, с подведенными к крагам проводками. — Хорошо. Теперь я включаю, и перчатки начинают двигать вам пальцы, а вы запоминаете движения. Как только доведете до автоматизма, так и закончим.

Перчатки, теплые изнутри и плотно охватившие руки, оказались как живые. Они заставляли пальцы шевелиться, сгибали их и разгибали в определенной, довольно простой последовательности, поворачивали туда-сюда обе кисти и вообще вели себя довольно нагло. Потом притихли, лишь едва напоминая о себе легким надавливанием, которому Кэт подчинялся, и наконец затихли.

— Запомнили? — Доктор Генрих отключил установку. — Теперь покажите, не снимая.

Кэт несколько раз повторил заученные движения.

— Замечательно. Это вы будете проделывать каждый день, например, вместо утренней гимнастики. Находясь рядом с Делано, разумеется.

— Зачем?

— Я же вам сказал, — проговорил Генрих своим воркующим голосом, от которого по спине у Кэта ползли мурашки, — чтобы легче было с ним ладить. Это мягкое, безобидное воздействие, которое не принесет никакого вреда и сделает его более покладистым. А теперь другой способ его обуздать, более радикальный — им вы будете пользоваться по мере необходимости. Старайтесь не злоупотреблять. — Генрих снова включил обучающие перчатки.

Новые движения были еще проще, здесь нужно было поворачивать и сгибать только кисти.

— Изумительно, — наконец сказал доктор и отключил свою аппаратуру. — Схватываете на лету. Теперь пройдемте. вы должны посмотреть, как это работает.

Выйдя на галерею, он повел Кэта напрямик через внутренний сад, где теперь сидели в тени у фонтана две молоденькие сестрички и весело хохотали. Они оборвали смех и молча проводили их взглядом.

— Прошу. — Генрих отворил дверь в темную комнату. — Проходите смелее. — Он вошел следом и закрыл дверь.

Кэт остановился у порога, привыкая к густому сумраку. В конце концов оказалось, что темнота не такая уж плотная: в углу горела лампа, накрытая материей, по краям которой пробивались полоски света. На кушетке он увидел темную фигуру.

— Вы хорошо начали, — сказал доктор Генрих, — еще бы немного он там посидел — и с глазами было бы плохо. А так ничего страшного. Встать! — неожиданно гаркнул он с удивительной для своего хрупкого сложения мощью.

Кэт вздрогнул, а Делано вскочил с кушетки.

— Прекрасно, — сказал Генрих нормальным голосом. — Видите? Он хорошо подчиняется, и если будет трудно, можете орать не стесняясь.

Делано молча стоял перед ними с тем же отсутствующим выражением лица, что и в саду.

— Когда мне его отдадут?

— Завтра. Вам позвонят и скажут, куда приезжать. А теперь ваше второе сильнодействующее средство контроля. Вашему, гм, пациенту, видите ли, свойственно лезть на рожон. И чтобы не повадно было…

— Почему вы не хотите помочь ему сделаться спокойным и тихим? Раз и навсегда?

— На этот счет, друг мой Кэттан, есть свои соображения. У генерала — не у нас, медиков… Будьте добры, вот это движение. — Генрих шевельнул руками, поворачивая кисти.

Сознавая, что все равно через это придется пройти, и чувствуя, как внутри все леденеет, Кэт четко повторил освоенные несколько минут тому назад движения. Делано мгновение стоял тихо. Потом протяжно застонал и мягко упал на колени, согнулся, закрывая лицо руками, и повалился на пол Кэту под ноги.

— Что это?!

Генрих не ответил, отступая и прислоняясь к стене.

Делано мучительно стонал. Его трясло как в лихорадке, он пытался приподняться и отползти, но руки бессильно скользили по ковру, снова и снова он падал вниз лицом. Кэт стремительно обернулся к врачу — тот бесстрастно наблюдал за ними обоими, сунув руки в карманы халата.

— Это страх, — проворковал он, — элементарный животный страх, который не позволит ему ввязываться в неприятности и рисковать жизнью, за которую, поверьте, заплачены немалые деньги. Повторяю, это большое облегчение лично для вас.

Делано уже не стонал, а плакал, вздрагивая всем телом. У Кэта сжались кулаки.

— В полном сознании он сможет себя контролировать, и это не будет выглядеть столь драматично, — сказал врач. — А вы, друг мой, постарайтесь обойтись без ненужных эмоций, если дорожите своей прекрасной высокооплачиваемой работой. Поднимите его и уложите на кушетку, и я провожу вас до выхода.

Виктор гнал автомобиль сквозь ночь вниз по серпантину, упрямо сдвинув брови и закусив губу. Свет фар метался на поворотах, прыгал по заросшему кустарником склону горы, по черно-белому ограждению дорожного полотна, проблескивал на редких указательных знаках. Еще быстрее, еще. Руки напряженно сжимают руль, его умения не хватает для этой скорости и этой трудной дороги, но все равно быстрее, если можно, еще скорей, пока не поздно, пока есть надежда уйти от погони, где-нибудь внизу свернуть с шоссе и скрыться, спрятаться, так, что— „ бы уже никогда его не нашли. Скорее же, ради Бога! Машину занесло, она скрежетнула крылом по столбу ограждения, но Виктор выправил, вывел ее на середину дороги и понесся дальше, вперед и вниз.

На экране заднего вида черно, никаких огней — то ли просто не видно, то ли, может быть, у них вертолет? Господи, помоги мне, задержи их, дай добраться до подножия, а там уже я справлюсь и сам. Я не хочу, я больше этого не хочу, ни за что, им меня не взять, я не дамся, лучше угроблюсь здесь на этих зигзагах. Не дамся вам, гады, слышите? Да скорее же, скорее! Что за машина такая!

А это что?! Ограждение… где?! Свет фар провалился в густую синь ночи, на мгновение вскинулся вверх едва видимым лучом, упал, растянулся по кустам светлой дорожкой, и длинный автомобиль неуклюже закувыркался по склону. Что ж, пусть так, пусть хотя бы так, я согласен…

На полоске пляжа у подножия горы глубоко зарылась в белый песок помятая машина с выбитыми стеклами. Песок был еще влажным от утреннего тумана, и на нем виднелись четкие следы, которые внимательному глазу могли бы все рассказать о том, что здесь произошло. Кэт надеялся, что Делано будет не до того, чтобы рассматривать следы.

Делано лежал возле машины, с закрытыми глазами, и . казалось, тихонько бредил:

— Не хочу… не хочу больше… не дамся!.. Да скорее же!..

Кэт сидел рядом, одной рукой обхватив колени, вычерчивая что-то палочкой на песке. Сволочи, ну какие же сволочи, уму непостижимо. И ты сам тоже хорош, ведь не отказался же. Думаешь, Анжелика обрадуется, узнав, какую цену вам теперь придется платить?