Ради такого дела привлекли тех грызей, что уже вляпывались в масштабное строительство, и как минимум потрепали их за уши, а как максимум — пообещали большой профит и припахали к работе. Целая группа пушей, собиравшаяся всё в том же учгнезде — потому что там удобнее всего — расчерчивала схему посёлка, чтобы не напортачить. Фира, которая до сих пор зашивала варежки и прочие изделия, с интересом слушала и подсказывала, когда кто-нибудь начинал конкретно тупить.

Ближе к середине не чего-то там, а зимы, к доставке оборудования подключились тяжёлые зимние локомотивы типа С — что означало не иначе как Соболь. Откровенно цокнуть, громадный трёхкотловый паровоз с тремя же трубами не особенно походил на пушное животное, но и «мыши» тоже на оригинал ни-ни. Если зимоходы типа Л брали до сотни тонн груза в состав, то Соби — раза в три больше, что впрочем неудивительно, так как тип С это по сути утроенный Л. Макузь и Ситрик выходили собственными ушами заценить отправление этих лыжных кораблей со станции в Щенкове, и не пожалели что выходили — паровоз выслушил более чем внушительно. Если меньшие машины, как правило, имели только номер, то Соболя — собственное название каждый. В данном случае на большой рубке из досок, стянутых железными полосами, значилось: «Шебутной».

Паровоз был утроен из соображений экономии, потому как три котла могли обходиться одним набором дополнительного оборудования, перекачивать воду из одного в другой, и многое другое; не в последнюю очередь экономилось и грызо-время, потому как кидать в топку уголь — веселит только первый день, а дальше, если без перерыва, то не очень. К тому же, на Л-ках не имелосиха механической подачи топлива, а сдесь это позволялось размерами и тем, что один транспортёр работал на три котла сразу.

Собственно этот транспортёр вызывал у впервые услышавших большое удивление, потому как представлял из себя вагонетку, катавшуюся по рельсам, проложенным поверх котлов паровоза! Получался натуральный поезд, ездящий по поезду. Вагонетка, приводимая в движение кручением педалей всеми четырьмя лапами, могла заезжать в тендерный вагон, где уголь или дрова накидывались в кузов, и затем ехала наверх, к загрузочным бункерам. Сзади основной рубки локомотива находился подъёмник, доставлявший, и в том числе — доставлявший вагонетку снизу вверх. Таким образом у команды этого паровоза была возможность, какой нет ни у какой другой — возить топливо тележками и сваливать в бункер, а не носить влапную.

Из-за того, что посередине торчали дымовые трубы топок, колея тележки была проложена сбоку, и паровоз имел слегка кривой выслух. К тому же у него была не только рубка сзади, как у всех, но и маленькая спереди, на самом носу, потому как иначе за тремя котлами машинист ничего бы не услышал. Грызи из команды прохаживались по верхним площадкам локомотива, как по палубе парохода, и поцокивали — хотя это уже в полной независимости от. Поцокивание находилось в зависимости от того, сколько пушей в каждый конкретный раз прибегали попыриться на Соболя: как мелкие грызунята, так и крупные грызи лазали по огромному паровозу и радовались тому, какой он огромный. Макузь и Ситрик не были исключением и порадовались, пройдясь вдоль всего локомотива и заценив, что действительно здоровая тушка.

Вдобавок к здоровости, тушка нынче занималась непосредственно доставками полезняшки. Неслушая на то, что рельсы для узкоколейки усиливались деревом и требовали меньше металла, каждый метр полотна весил, в пересчёте на надобность доставки, около полутора вёдер воды по металлу и ещё пять вёдер по дереву, потому как в настил и на шпалы пускали только осину, а не то что пилили рядом. Вслуху того, что металлопрокат доставлялся издалека, тяжёлые поезда тут были самое в пух. Основную массу рельс везли из цокалища Краснозорьское, почти за полторы тысячи килошагов — там имелись месторождения железных руд, на которых и сидели тамошние грызи. А щенковские грызи, ясное дело, собирались точно также сесть на тар.

Следует прицокнуть, что им мало что могло помешать. Организованная в том числе при участии Ситрик кампания по прочищению привела к отсутствию недопонимания среди местных, в том числе столь дубово местных, как скворки. Без прочищения некоторые из них могли бы и вознегодовать от расширения дорог и обилия паровых тракторов, впёршихся в лес, а так подходили, пырились и мотнув ухом, успокаивались. Ну а поскольку просто так подходить было лень, многие оставались и потрясти, расколбасу ради и для получения некоторых единиц бобра.

Чтобы начать вылезать из долгов, ещё толком не влезши в оные, грызи отмели идею пропитывать шпалы таром, потому как оно успеется потом, а немедленно начали вывозить добытое на первой платформе — а добыто там было примерно на десять порций того, что обычно вычерпывали влапную. Как только лёг снег, на гать наморозили ледяную колею, и на Керовку пошли мышиные составы, таская стройматериалы и топливо, а обратно бочки с таром. Этот вывоз происходил через Шишморское цокалище, докуда уже шла лемминговая дорога — там перегружали и отправляли в Щенков; намордие двух дорог к топи сильно облегчало транспортные задачи, потому как была возможность перекрыть одну из них для проведения каких-либо работ, да и вообще.

Согласно заранее уцокнутому, тар нигде не задерживаясь, шёл на отгрузочные склады Щенкова — дабы он быстрее добрался до конечной цели, и грызи там услышали бы своими ушами, что тар — да. Если бы не надобность такого прочистительного хода, можно было бы затеяться с перегонкой, потому как такие количества немудрено перегнать и на кострах, используя подлапные средства. Немало пушей негодовали по этому поводу, но так как это был далеко не последний, а таки первый тар — забывали о.

Ближе к весне Макузю пришлосиха собираться и тащить хвост на место стройки Тарова, потому как нужны были уши; Ситрик ничуть не смущаясь, отправилась следом; собственно никак нельзя цокнуть, что ей это трудно далось. Зимним поездом дорога одолевалась за день, и севши затемно в вагон, ещё засветло пуши вываливали на конечной станции, каковая представляла из себя петлю ледяной колеи и поле рядом, куда и сгружались. Первое что услышали грызи, было именно поле — как им показалось, просто невгрызенных размеров, и по большей части усеянное пеньками от спиленых сухих и чахлых ёлок чернолесья.

Широкой дугой изгибался фронт работ, наступавший на пеньки — его было чётко слыхать среди снега. Тяжёлые паровые трактора с «зубьями» — длинными упорами — корчевали пни и пихали их в измельчительную машину, дабы переработать в топливо для самих себя. Огрызки от дерева выворачивались из мёрзлой земли с хрустом, ставя стоймя большие стенки льда и грунта, нанизанного на корни. Все знали, что пень лапами практически не возьмёшь, а механизм крошил их, как песчаные комки, превращая в полезняшку. Чуть поотдаль от станции шла длинная вереница норупел, где пока что размещались трясущие хвосты, а в разные стороны было слышно разное — начало сооружения срубов, навесы, кучи завезённых поездами осиновых брёвен, и всё такое.

Ситрик помотала ушами, но грызи всё-таки пошли занимать норупло, потому как в чистом поле можно и подморозить хвосты — морозцы ещё вполне могли заглянуть в район. Походные условия никогда не смущали даже Ситрик…

— Что значит «даже»? — фыркнула грызуниха, уставившись на Макузя.

— Ну, ты понимаешь, что йа хотел цокнуть, — почесал он за ушком белочке.

— В этом и соль, что понимаю! — скривилась та, — Ты что хочешь цокнуть, йа горшочный овощ, который никак не может без полива и тёплого воздуха?

— Нет, не это йа хочу цокнуть, — цокнул не это Макузь, — Не овощ, фрукт… Кхм. Йа цокаю, не до такой степени, но всё-таки ты явно привыкла к цокалищу, и как минимум к тёплой избе.

— Вот это и косяк! — пояснила Ситрик, — Конечно, когда есть такая возможность, почему бы не усадить хвост в тёплую избу? Но раз уж тряска требует эт-самого, при чём тут?

— Ситти, йа ни разу не имел вслуху, что ты меньшая белочь, чем любое другое грызо.