Изменить стиль страницы

Оглашая воздух воинственными кличами, люди Гарона выбегали на открытое пространство, сжимая в руках мечи и боевые топоры. Имперцы в ответ на это подняли длинные военные пики, стремясь встретить нападавших в монолитном строю. Аррексийцы подобно варварам сражались пешими, покинув седла еще в самом начале битвы, ведь всадники были куда более видной и легкой мишенью для стрел. Их кони были переведены в центр поближе к карете, чтобы их ненароком не зацепила случайная стрела.

Впрочем, степняки и не желали причинять вред лошадям, благо среди гитан и им подобных кони считались чуть ли не священными животными, и они крайне неохотно калечили их во время боя или употребляли в пищу. Однако сегодня было не до сантиментов. Слишком многое было поставлено на карту. Гарон сражался вместе со всеми. Широкий метательный нож, пущенный его сильной умелой рукой тут же сразил молоденького темноглазого легионера, заставив его рухнуть под ноги его же товарищам.

Следуя примеру своего вожака, степняки принялись метать во врагов всевозможную снасть от простых ножей до тяжелых стальных шаров на цепях и малых боевых секир. Вольные подобно имперцам ныне сажались холодно и расчетливо, не давая слепой звериной ярости вести себя. И это сразу же дало свои плоды. Среди аррексийцев упало пять фигур. В ответ со страшной силой мелькнули длинные копья легионеров с гладкими как зеркало наконечниками. Эта атака стоила жизни троим нападавшим. Остальные сумели ловко увернуться и избежать гибельного подарка имперцев.

Рукопашная меж этими воинами оказалась и вовсе достойна того, чтобы внести ее во все учебники о тактическом противостоянии меж малыми отрядами и искусстве взаимодействия между воинами во время битвы. Гвардейцы нерушимо держали строй, понимая, что в этом их основное преимущество перед противниками, однако вольные в отличие от большинства варваров не перли дуром на их копья, вместо этого волчком вертясь в непосредственной близости от их рядов и стараясь поймать того или иного бойца на ошибке и выдернуть его из строя.

И степнякам то и дело улыбалась удача. Телохранители принца были превосходными, великолепно вымуштрованными воинами, однако большинство из них не имело реального боевого опыта. И хотя их и готовили в условиях максимально приближенных к настоящей битве, этого сегодня оказалось недостаточно. Они храбро сражались, то и дело обрывая жизнь того или иного вольного, но среди их рядов убитые падали все же несколько чаще.

И когда исход сражения повис на волоске, на поле боя появилась еще одна фигура. Огромный великан в темных доспехах вооруженный гигантским двуручным мечом, неистово рыча, бросился на степняков, одним ударом рассекая их надвое. Вольные настолько опешили от нежданно негаданно прибывшей к их врагам подмоги, что на несколько секунд растерялись, полностью потеряв нить боя.

Этим сполна воспользовались их соперники, не дав варварам ни малейшего шанса вновь перехватить инициативу. Все закончилось буквально в считанные минуты. Все нападавшие неподвижно лежали в лужах собственной крови. Гарон погиб одним из последних, будучи до конца не в силах поверить в предательство собственного ученика. Меч Угля раскроил ему череп, и сердце старого гитана остановилось навеки.

— За императора! — хрипло прорычал залитый кровью своих товарищей Уголь, глядя на выживших гвардейцев. Тех осталось всего пятеро, включая центуриона, и теперь они в свою очередь настороженно поглядывали на великана, не спеша опускать свое оружие.

— Кто ты. — Прищурился центурион. — Назови свое имя и звание, если оно у тебя есть.

— Уголь, господин. — Выдохнул вольный, почтительно склонив голову. — Я человек старшего центуриона Этия Красса. — Он узнал о готовящемся покушении на принца и приказал внедриться в их шайку чтобы помешать их планам.

— Почему мои люди не были поставлены об этом в известность, и почему ты был один? А если бы тебя раскрыли, или с тобой приключилась еще какая беда. — Нахмурился центурион.

— Мой господин узнал обо всем этом слишком поздно. Нам ничего не оставалось делать кроме как действовать быстро и по ситуации. Да и потом меня специально готовили для подобных дел. В одиночку я убил больше десятка разбойников, а внедрить большее число агентов не представлялось возможным. Они были слишком опытными и подозрительными. Мне повезло. Из-за моего облика — Уголь провел ладонью по своей блестящей черной коже — меня в детстве едва не сожгли на костре. Я сызмальства жил на улице и потому мне легче находить общий язык со всяким отребьем нежели прочим.

— Чуть не сожгли на костре, говоришь… А с чего это псы господни пощадили тебя? Или ты сбежал от них?

— Благочестивые пресвитеры сохранили мне жизнь, оттого что я не демон, как обо мне порой судачат, и не темный колдун. Мое тело в детстве искалечил лесной пожар, а это не является грехом.

— Ты с большим почтением говоришь о святых братьях. Стало быть, ты добрый атонианец?

— Истинно так, господин. — Склонил голову Уголь, демонстрируя центуриону стальную нагрудную звезду Атона, которую он до этого прятал под доспехами и благочестиво осеняя себя его знаком.

— Оставь его, Антоний. — Раздался насмешливый молодой голос, и из роскошной кареты показался стройный красивый юноша одетый в дорогую расшитую золотой нитью тогу. — Этот человек отважно сражался за нашу жизнь и достоин поощрения… Приблизься. — Кивнул он Углю, и тот почтительно подошел к аррексиону, упав на колени и поцеловав протянутую ему изящную, пахнущую дорогими благовониями ладонь.

— Откуда ты? — усмехнулся принц, разглядывая гиганта со смесью одновременного восхищения и легкой брезгливости.

— Отсюда с юга. — Не стал врать богатырь. — Много лет провел в степи, добывал сведения для Этия Красса.

— Я знаю Красса. По-моему, он напыщенный солдафон не видящий дальше собственного носа. Но мой царственный отец считает иначе… Как ты познакомился с ним?

— Почтенный Красс подобрал меня, когда я был совсем мальчишкой изувеченным огнем. Это он научил меня сражаться и всему тому, что я знаю. — Низко поклонился Уголь. — Я с радостью умру за него если придется.

— Похвальная преданность. — Холодно усмехнулся аррексион. — А если я, скажем, прикажу тебе убить твоего господина. Ты выполнишь мой приказ?

— Мой господин учил меня, что воля императора и членов его семьи превыше всего. Если таков будет ваш приказ, я сделаю это, хоть мне и будет больно.

— Чувства плебеев меня мало волнуют. — Поджал губы принц. — Ибо сказано мудрыми, что мягкотелый правитель — никудышный правитель. А если быть точнее — аррексион хищно усмехнулся — мертвый правитель… Впрочем, расслабься. Я не собираюсь заставлять тебя убивать твоего господина. Пусть он и дальше служит империи пока может. Что же касается тебя самого, то отныне ты переходишь в мою личную охрану в чине десятника. Такова моя воля. Я лишился почти всех воинов, и эти потери нужно восполнить в наикратчайшие сроки. Считай, что отбор ты прошел. Я никогда ранее не видел бойцов подобных тебе, однако не обольщайся на сей счет. В случае чего я не колеблясь отдам приказ казнить тебя, несмотря даже на то что ты спас меня сегодня. Ты меня хорошо понял?

— Да, Ваше Высочество. — Вновь поклонился Уголь. — Более чем.

— Отлично. В таком случае не будем мешкать и продолжим путь. До Орроу еще полдня пути, и лишь там мы будем в безопасности.

Глава восьмая

Старые враги

В Орроу, город ставший судьбоносным для мальчика, а затем и мужа, в которого превратился за эти двадцать лет Уголь, отряд прибыл уже глухой ночью. Естественно аррексиона сразу же узнали и тут же выдели ему и его эскорту лучшие апартаменты прямо в замке градоправителя.

Койка предназначавшаяся Углю оказалась застелена настолько мягкой и душистой свежей периной, что он моментально провалился в тяжелый сон без сновидений. Наутро же их огорошили неожиданными известиями. Оказывается Этий Красс уже три дня как выступил на юг, не став дожидаться принца. И его можно было понять. Император из-за осеннего времени года приказал ему не затягивать с кампанией чтобы успеть завершить все до зимних холодов, когда воевать даже для обученной армии Аррексии станет довольно накладно. Тем паче что сам принц Эльзикс не слишком-то торопился исполнять повеление своего родителя поспешить на юг, делая долгие стоянки в дороге намного чаще, чем это обычно было принято среди простых солдат во время похода.