За период контрнаступления под Москвой и последующих наступательных операций наших войск по апрель 1942 года медицинская служба Западного фронта, например, обнаружила в районах, откуда были изгнаны фашисты, 2200 очагов сыпного тифа, которого здесь не было с начала двадцатых годов. Он вновь объявился с вторжением фашистских захватчиков, побывавших до этого во многих странах. Судя по «Военному дневнику» начальника генерального штаба сухопутных войск вермахта Ф. Гальдера, ему неоднократно рапортовали о вспышках заболевания сыпняком в подчиненных ему частях. Нищета, скученность, антисанитария, в которые захватчики ввергли сотни тысяч жителей, вот что характеризовало фашистский «новый порядок» на оккупированной территории.

Это обязывало нашу военно-медицинскую службу срочно укреплять и расширять противоэпидемическую защиту войск и населения, ликвидировать очаги инфекционных заболеваний. Были осуществлены всеобъемлющие оздоровительные и профилактические меры в государственном масштабе, тон им задавали военные медики. Их обеспечили не только необходимыми медикаментами, но и разнообразным оборудованием и аппаратурой, чтобы по мере продвижения наших войск вперед защищать их от инфекционных заболеваний, ликвидировать очаги инфекций на освобождаемых территориях. В общей сложности противоэпидемическая работа военной медицинской службы охватывала весь личный состав нашей армии, насчитывавшей временами почти шесть с половиной миллионов человек, и еще больше гражданского населения.

В результате, говоря словами «Опыта советской медицины», «в войсках Советской Армии в период Великой Отечественной войны не было эпидемий, заболеваемость инфекционными болезнями носила спорадический характер; число инфекционных заболеваний как в абсолютных цифрах, так и относительно других заболеваний и ранений было весьма незначительным»[24]. Этот отрадный и многозначительный факт также явился крупным вкладом медиков в великое дело победы.

Но что же, собственно, питало эти неординарные успехи?

Если принять во внимание обилие беспримерных трудностей, выпавших на долю нашей военно-медицинской службы, а также огромный размах ее деятельности, да почти четырехлетнюю длительность Великой Отечественной войны, то прежде всего приходит на ум, что все решали правильная постановка дела, высокая организованность.

Чудеса без чудес

После капитуляции неприятеля мне пришлось принять в свое распоряжение госпитали для солдат и офицеров вермахта близ Мемеля. Они были в ужасном состоянии, как отмечалось выше, — сплошная антисанитария и бесчеловечность. Должен добавить, что, прежде чем можно было приступить к лечению несчастных, брошенных своими врачами и командирами, понадобилось потратить немало сил для расчистки этих авгиевых конюшен. И всем нам, как выяснилось позже, подумалось тогда об одном: не очень-то уж глубоки корни хваленой бюргерской аккуратности и распорядительности, вот до чего довели бездумная исполнительность и раболепное повиновение, веками вбивавшиеся в души немецких солдат, что-то совсем не видны рыцарские доблести, издавна приписывавшиеся прусскому офицерству и его последователям, если дипломированные доктора в крученых серебристых погонах, со всяческими бляхами и бляшками на мундирах, так нагло, при свете дня, надругались над своими соотечественниками, которые стали жертвами войны, затеянной их же фашистским государством, и над собственным профессиональным долгом, человеческим достоинством!..

Многое довелось повидать и пережить советским медикам за годы войны, но только не подобный распад личности, не такое коллективное самоуничтожение. Горячим летом 1941 года на Юго-Западном фронте, где я тогда служил, при отступлении наших войск сама земля, казалось, горела под ногами. А санитары и санинструкторы, рядовые советские парни и девушки, вытаскивали раненых с поля боя, тут же перевязывали и переправляли на медпункты или прямехонько в медсанбаты. И врачи и медсестры по всем правилам антисептики колдовали, что было сил, над пострадавшими, не давали им задерживаться «в гостях у смерти», как тогда говаривали, возвращали побыстрее к жизни.

Как ни усложняли неожиданные обстоятельства работу советских медиков, они в абсолютном большинстве продолжали действовать нормально в любых условиях.

Однажды, в июле 1941 года, когда нашему пункту медицинской помощи пришлось изрядно покочевать со сражающейся частью, мы вдруг обнаружили на очередном биваке, что кончаются медикаменты, бинты. Но только приладились кипятить старые бинты, побывавшие на раненых, да стали прикидывать, куда отправить людей за медикаментами, как из леса выкатился краснокрестный бежевый автобусик — и прямо к нам.

Бегу навстречу. Ведет машину лейтенант средних лет, с медицинскими знаками различия на петлицах.

— Сыворотки есть? — спрашиваю.

— Все имеется, — ответил он.

Лишь после того, как мы вдосталь пополнили свой фармацевтический арсенал, я сообразил, что впервые вижу этого лейтенанта. Оказалось, он из другой дивизии, о которой я не слышал, как и он — о нашей. Их сегодня вывели в тыл, на переформирование. Он узнал об этом в пути, возвращаясь с уцелевшей базы медикаментов. И подумал: зачем же отвозить такое добро в тыл?.. По голосу боя отыскал нас, чтобы затем догонять своих.

Поблагодарить его не успел, лишь крикнул вслед:

— Бывай, друг!..

— Бывай! — ответил он, разворачивая автобусик.

Ему, очевидно, и не требовалась моя благодарность. Судя по всему, для него, как и для всех нас тогда, жизненно необходимо было как можно активнее и плодотворнее участвовать во всенародной борьбе с захватчиками, беря на себя максимум в делах и в ответственности. Такое стремление я живо ощущал почти у всех, с кем привелось работать на войне. Вот это-то и составляло, по логике вещей, нерушимый фундамент нашей организованности, ее, так сказать, первичный элемент.

Но сколько он ни был прочен, ему, конечно, не было дано подменять стержень организованности — руководство. Оно осуществлялось непосредственно Главным военно-санитарным управлением при участии медицинских управлений фронтов и армий. Эта сфера деятельности военно-медицинской службы тоже обладала рядом отличительных черт, несвойственных такого рода службам всех других армий того периода.

Начать хотя бы с того, что руководство нашей службой на войне носило творческий характер, всемерно стимулировало неустанное совершенствование методов и средств лечения раненых и больных воинов, а также форм его организации. Кто-то из медицинских светил, побывавших в нашем госпитале в Смоленске примерно в середине войны, между делом сказал: «Наша военная медицинская служба мало-помалу превращается в крупнейший научно-исследовательский комплекс…» Сказал он это так, что не понять было — то ли в похвалу, то ли в осуждение. А мне подумалось: ну и что ж, со временем наука всюду переплетется с практикой. Но было не до диспутов.

Между тем организация работы наших военных медиков действительно давала определенные основания для такого заключения. Наиболее эффективная система медицинского обеспечения боевых действий войск в современных условиях, лечебно-эвакуационная, разработанная в СССР в преддверии Великой Отечественной войны, была затем, в ходе ее, завершена, усовершенствована, а главное, успешно внедрена и продолжала развиваться. Видные деятели медицины США, Англии и Канады, приезжавшие в СССР в июле 1943 года, не скрывали интереса к нововведениям советских медиков в уходе за ранеными, к нашей системе оказания им не просто специализированной, но и квалифицированной помощи. Нигде более не практиковались эвакуация раненых по назначению и лечение их по специальности, задуманные и освоенные у нас в боевой обстановке.

А как настойчиво и, я бы сказал, вдохновенно стимулировала система управления нашей военно-медицинской службой творческий рост ее основных кадров, в особенности неустанное оттачивание хирургического мастерства! Инспектора ГВСУ, которыми стали в войну многие крупнейшие ученые-медики, получившие высокие воинские звания, до генерал-лейтенантов медицинской службы включительно, периодически появлялись во фронтовых и армейских госпиталях как заботливые наставники. Они сердечно делились с военно-полевыми медиками своими безмерными знаниями и бесценным опытом, гражданской мудростью. Взыскательный контроль за качеством лечения, за каждой хирургической операцией неразрывно сочетался в военных госпиталях с разбором и обсуждением наиболее показательных примеров медицинской работы. И все главные хирурги, начиная с «самого главного» академика Н. Н. Бурденко и его заместителей, не уставали помогать младшим коллегам и словом, и примером, и поучительными образцами хирургического лечения.