Умываясь над раковиной, Метелло подумал: «Когда же все это было? Кажется, прошло уже тысячу лет».

Он склонил голову набок, чтобы взглянуть через плечо на Эрсилию, стоявшую к нему спиной и убиравшую со стола, за которым она работала. Глаза его слипались от мыла, и она показалась ему совсем маленькой; он улыбнулся ей.

Немного спустя он уже стоял в дверях и прощался с ней. Эрсилия разжала пальцы, на ладони у нее лежали три монеты по два сольдо и несколько чентезимо.

— Это все наши деньги. Они могут тебе пригодиться…

— Но если это все деньги…

— Я сегодня отнесу цветы в мастерскую Роини. А лавочники могут еще подождать. Все равно нужно не меньше лиры, чтобы их успокоить.

Он вытащил из жилетного кармана окурок сигары и, казалось, что-то соображал.

— Мне хватит четырех сольдо на половину сигары. Кроме того, я приберег этот окурок и теперь смогу его докурить.

— У тебя останется еще и на стакан вина.

Они стояли на пороге; он поцеловал ее в щеку, и она почувствовала, что неожиданно краснеет.

— Как там Либеро? — спросил Метелло. — Видишь, как У меня забита голова: я только сейчас вспомнил о малыше.

— Он чувствует себя прекрасно. Когда я уходила, он даже не заметил этого.

— Ну пока!

— Пока! — ответила Эрсилия.

Она смотрела на его спину, когда он спускался по лестнице, и внезапно окликнула его:

— Метелло! Смотри не делай глупостей!

«Ты и так наделал их достаточно», — хотелось ей добавить.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Глава XXI

Еще не рассвело, но ночь была лунная, летняя. Веял легкий ветерок. Скоро должен был наступить новый день, который мог стать последним днем забастовки. Метелло шел, засунув палец в кармашек жилета, где лежали деньги, полученные от жены. Шаги его гулко раздавались в тишине. Он чиркнул спичкой по стене и зажег окурок сигары. Дойдя до угла площади Сан-Пьетро, он поборол в себе искушение перейти на другую сторону и выпить стаканчик вина у Ночеллино за стойкой кафе, которое не закрывалось всю ночь. В кафе и сейчас были посетители, а одна расфуфыренная дамочка в шляпке кричала:

— Налейте-ка мне еще, это ведь не ликерное вино!

Метелло обогнул собор. Группа извозчиков играла в «морру», а какой-то человек, подбиравший окурки, поздоровался с ним.

— Желаю удачи! — отвечал ему Метелло.

— Как бы только меня не опередили.

Метелло пошел по длинной и пустынной виа де Серви, в глубине которой на фоне церкви Санта-Аннунциата виднелся памятник Фердинанду I на коне. По небу плыла полная луна, но чувствовалось, что рассвет уже близок — над звездным покровом виднелась едва заметная светлая полоска, Метелло шел посредине улицы и даже не курил, а только жевал окурок сигары. Он думал, что не многие соберутся в условленном месте: накануне забастовщики были рассеяны солдатами, и не было никакой возможности предупредить всех о сборе. Но пикеты они выставят во что бы то ни стало, сколько бы людей ни собралось. Для этого и нужно заблаговременно быть вблизи строительной площадки, чтобы задерживать по одному всех штрейкбрехеров, до того как они окажутся под защитой Криспи и Нардини. Кто знает, может быть, появится и инженер? Потом, по мере того как будут подходить сторонники продолжения забастовки, можно будет шире применить метод убеждения. А если потребуется, то и принуждения. «Ребенку насильно открывают рот, чтобы заставить принять лекарство. Это делается для его же пользы».

Дойдя до площади Аннунциата, Метелло остановился у фонтана, чтобы утолить жажду, но чем больше он пил, тем больше ему хотелось пить, хотя сегодня он еще ничего не успел поесть. Вдруг ему показалось, что под портиком приюта Инноченти, у дверей, где находится «круг»[66], промелькнула тень. Луна освещала лишь колонны, а в глубине портика уже ничего нельзя было различить. Метелло ускорил шаг и завернул за угол. И вдруг в этой тишине, на площади, оставшейся позади, откуда не доносилось даже журчания воды фонтана, послышалось быстрое постукивание женских каблучков. Метелло обернулся и увидел освещенную луной женскую фигурку, словно убегавшую от преследования; на мгновение она мелькнула на углу виа де’Фиббьяи и крикнула:

— Прощай, малютка!

Голос был совсем молодой, в нем не слышалось слез. И в этой тишине, в этот час, при лунном свете, он казался странно счастливым.

Этот случай не мог тронуть душу Метелло, взволнованного другими событиями. «Одной несчастной больше… — подумал он и пошел своей дорогой. — Тот, кому нечего делать, этой ночью мог бы увидеть интересные вещи».

Сбор был назначен в саду у Фортецца да Бассо. Метелло появился ни первым, ни последним. Там уже был Джаннотто, был Липпи, принесший вести о состоянии здоровья Аминты: он не был ранен и отделался всего лишь несколькими царапинами и синяками, но его оставили из предосторожности в больнице, так как врачи при осмотре обнаружили у него, помимо побоев, какую-то болезнь — неизвестно еще какую, но в общем решили исследовать». Все сошлись на том, что, может, это и к лучшему, если Аминты с ними не будет, и успокаивали себя мыслью: «А тем временем он хоть несколько дней поест и отдохнет как следует».

— Да к тому же, — пробормотал Липпи, — это спасает его еще от одной неприятности. Если бы он вернулся домой со мною вместе, то узнал бы, что его жена забрала ребятишек и отправилась к своим родителям в Понте а Эма. Она заявила моей старухе, что ей надоела эта жизнь и такой никудышный муж.

Был здесь и анархист Фриани, был Корсьеро, почти такой же старый, как Липпи, ему скоро стукнет шестьдесят, — при виде его Метелло вспомнил о своих первых шагах на стройке; был здесь и маленький Ренцони, рассказавший, как дедушка кричал, чтобы поднять его с постели.

— Если б не больная нога, он пришел бы вместе со мной. У меня глаза слипаются, он даже не дал мне времени умыться.

Вскоре собрались все, кого ждали: и те, кто накануне вечером ходил к заводу Пиньоне, и те, кого смогли предупредить и чьи настроения были известны. Большинство здесь было городских, но пришли и деревенские, как например Фриани, который провел ночь на тех же самых скамейках, в том же саду, где они собирались полтора месяца назад в первый день забастовки, когда при появлении Дель Буоно двести или триста с лишним голосов закричали: «Да здравствует Бастьяно!»

— Сегодня нас немного меньше, — сказал Джаннотто, — по это не страшно. Стоит нам появиться на строительных площадках, и мы найдем там немало сторонников.

День уже наступал, небо порозовело, и забастовщики, ночевавшие на улице, продрогли. В крепости труба заиграла подъем.

Подъем, солдаты!

Нет, пикетчиков было немного, два человека могли бы свободно пересчитать их по пальцам. Они окликали друг друга по имени или по прозвищу, как привыкли, ведь они хорошо знали друг друга и не было надобности каждому называть свою профессию. Так образовалось шесть групп, в зависимости от того, у какого хозяина, на каком предприятии и строительной площадке они работали.

Группа со строительной площадки Мадии близ моста Моссе, которой руководил Джаннотто, была самой многочисленной. В нее входили:

Джеминьяни,

Локки,

Дзулимо,

Пальяччи

и Ровини.

Потом шли:

Вольпи

и Пердженто,

которые работали у Тайути на виа дель Джельсомино.

Затем те, кто работал на предприятиях Лампреди, на строительном участке № 2 по виа Чиркондария:

Лучии,

Пьерани

и Гигоне.

С предприятий братьев Массетани, у которых был подряд на постройку группы коттеджей в Курэ:

Чиони,

Асканио,

Пиладино

и Граццини.

Потом:

Филиберти, по прозвищу Корсьеро,