— Это только кажется, что солнце зашло, на самом же деле оно не заходит никогда.

И этот счастливый день закончился тем, что она обнаружила предательство Иды, а потом последовала долгая, тяжкая ночь, и все это, к сожалению, не было кошмаром, вызванным плохим пищеварением. Во сне мозг Эрсилии продолжал работать, и теперь выход из положения казался ей совсем простым. Надо только заполучить доказательства, не вмешивая ни Метелло, ни кого-либо другого. А для этого — следить за поведением Иды, не терять ее из виду, особенно когда Метелло не будет дома.

В комнате царил полумрак: вставая, Метелло опустил жалюзи, чтобы свет ее не тревожил. Она поднялась с постели и босиком, в одной сорочке пошла на кухню. Ей вдруг пришло в голову, что, поскольку Ида имела обыкновение выстаивать все праздничные мессы, эта ханжа могла воспользоваться благовидным предлогом и встретиться где-нибудь с Метелло. Но он спокойно сидел за столом, ел не торопясь и, видимо, был в таком же хорошем настроении, как и накануне вечером.

— Я приготовил немного панцанеллы, — сказал он. — Проголодался, как будто вчера лег спать натощак.

Он выдвинул ящик буфета, достал вилку и придвинул к Эрсилии стоявшую на столе миску. Это был их обычный завтрак, и ей стоило бы большого труда отказаться.

— До которого часа ты работала?

— Вероятно, до трех.

— Ну а сегодня праздник, не надо работать! Роини может подождать.

Метелло внимательно посмотрел на нее. Она была непричесана, и оттого, что в кухне свет ударял ей прямо в глаза, лицо ее приняло сердитое выражение, как у обиженного ребенка. Заметив взгляд мужа, она поправила бретельки сорочки, соскользнувшей с груди; это была упругая грудь молодой, цветущей женщины, вырисовывавшаяся сейчас настолько рельефно, что твердые соски подпирали горочку, которая плотно облегала всю фигуру, подчеркивала бедра и оставляла обнаженными точеную шею, плечи и тонкие руки с кустиками черных волос под мышками. Рассматривая ее, Метелло видел, что она молода, разморилась от сна, что она целиком принадлежит ему, и, может быть, проклинал себя в душе за то, что так бессовестно изменил ей, тем более, что эта измена ничем не была оправдана.

— Но сами-то мы не можем ждать. Или тебе кажется, что можем? — ответила она на его замечание.

— К сожалению, не можем… — сказал он со вздохом.

Все утро он оставался дома. Эрсилия сходила за покупками и, возвращаясь, видела, как Ида и Чезаре завернули за угол виа Микельанджело. Она была в своем сиреневом платье, в соломенной шляпке и пряталась от солнца под зонтик. Подумаешь, неженка! Дома Метелло, сидя за столом и подперев голову руками, читал свой журнал. Эрсилия начала возиться около плиты. Внезапно он воскликнул:

— Теперь я понял!

— Что ты понял?

— Теорию прибавочной стоимости.

— Что?

— Предположим, что рабочий за десять часов получил пять лир. Хозяин продал его продукцию да сто лир. Вычти сорок пять лир, составляющие стоимость сырья и другие расходы. И получится, что труд, затраченный рабочим, дает хозяину дохода в десять раз больше, чем самому рабочему.

Эрсилия перестала раздувать угли.

— А тебе это кажется новостью? — спросила она.

— Нет, но здесь есть объяснение.

— Какое объяснение?

— Научное, — отвечал он. И повторил: — Объяснение теории прибавочной стоимости.

— И что же?

— Ты хочешь, чтобы я повторил все сначала?

— Ради бога, не надо. Не собираешься ли ты доказывать, что уксус делается из вина?

Он улыбнулся и покачал головой.

— Дело в том, что некоторые вещи, даже если ты знаешь о них по опыту, приобретают особый смысл, когда видишь их написанными и доказанными. Написанные слова — это совсем не то, что наши разговоры. Тот, кто их пишет, всегда придает им немного волшебства. Они учат задумываться над многим из того, о чем ты, может быть, уже и размышлял, но что теперь покажется тебе особенно правильным.

— Но это ведь только теория.

— Как будто теория не опирается на практику! Что это был бы за социализм? Маркс…

Эрсилия прервала его. Она любила спорить с Метелло, потому что ей нравилось вместе с ним разбираться в непонятных вещах.

— Хотелось бы мне посмотреть на Маркса, подгоняющего кирпич к кирпичу, как ты!

— Маркс подгонял один довод к другому, и его идеи переживут все кирпичи на свете, — сказал он.

— Ой, Метелло! — воскликнула она. — Уж не хочешь ли ты отбить хлеб у Пешетти?

Это был, хотя и шутливый, но сердечный комплимент с ее стороны. Он захлопнул журнал и почесал щеку.

— Ты сама вызываешь меня на такие разговоры, — ответил он. И добавил: — Главное сейчас в том, что если нам не удастся завтра раздать немного денег, то по меньшей мере человек тридцать вернутся на работу. Это может послужить дурным примером для остальных, и тогда уж никого не удержишь. Да и имеем ли мы право их осуждать? Они все увязли в долгах и голодают больше нас.

— Мы-то не голодаем.

— Потому что ты выбиваешься из сил.

— Ты или я, разве это не все равно? — сказала она и посмотрела ему в глаза.

Праздник Сан-Джованни пришелся на середину недели и ничем не отличался от обычных дней. Ничего не изменилось.

«Может быть, я заблуждаюсь», — думала Эрсилия. Но когда Метелло обнял ее за плечи, она нашла предлог уклониться от его ласки.

После обеда Эрсилия быстро прибрала в кухне и, не дожидаясь, когда Метелло повторит свое вчерашнее приглашение, несмотря на палящий зной, сама предложила пойти к Либеро в Сан-Фредиано. Там они задержались до самого вечера. Метелло сыграл в карты с Джаннотто и другими товарищами в остерии на виа дель Леоне, сидя за столиком, вынесенным прямо на тротуар. Эрсилия с матерью, Луизой и Аннитой повели детей покататься на карусели у Порта Романа. Потом смотрели на фейерверк с моста Каррайя.

Вернувшись домой, Салани нашли записку, которую Чезаре подсунул им под дверь: «Сейчас девять часов, мы ждали вас до сих пор…»

— А, — воскликнул Метелло, — я и забыл! Когда ты уходила за покупками, они приглашали нас пойти погулять с ними вечером. Перед фейерверком они собирались побывать на площади Барбано, где какой-то гимнаст, работая без сетки, ходит по канату, протянутому через всю площадь, Ты жалеешь?

— Нет, нет, — поторопилась ответить она.

— А я, по правде говоря, пошел бы туда с удовольствием, все-таки интересное зрелище. Но у меня сейчас голова пухнет от забот, и я был бы не в состоянии выносить разговоры этого идиота с верхнего этажа, — говорил он раздеваясь. Но не добавил: «и общество этой несносной».

Теперь, когда прошел день, в течение которого ей удалось немного рассеяться, Эрсилия с наступлением новой ночи опять очутилась лицом к лицу со своей болью и преследовавшими ее противоречивыми мыслями.

— Прежде чем лечь спать, — сказала она, — я еще часок поработаю. Пусть соседи протестуют сколько угодно.

Метелло обнял ее, и на этот раз она позволила себя поцеловать; они только на одно мгновение коснулись друг друга губами, и это его нисколько не взволновало.

Сев за работу и стуча колотушкой по штампу, Эрсилия воображала, что бьет по голове прелестную Идину.

На следующий день, в четверг, Метелло должен был встретиться с Идой за Рифреди. Ничего не зная об этом, Эрсилия все-таки следила во все глаза за каждым шагом Идины. В одиннадцатом часу Ида сошла к ней с распущенными, как у Магдалины, волосами. Она только что вымыла их и хотела немного подсушить, чтобы потом слегка «наплоить» щипцами для завивки. Поэтому она задержалась у Эрсилии всего несколько минут. Похвалила ее работу и порекомендовала делать фиалки и эдельвейсы. Дав еще несколько таких же глупых советов, она ушла, потому что, кроме забот о прическе, у нее было много других дел, с которыми служанка не могла справиться: погладить прекрасное сиреневое платье, начистить полусапожки.

— Сегодня я иду к своей сестре, а там будут гости, — объяснила Ида.

Метелло с утра был в Палате труда, потом забежал домой пообедать и снова ушел. Он, Джаннотто, Корсьеро и другие делегаты со строек находились все время на проспекте Тинтори у Дель Буоно и ждали денег по подписке, которые должны были прибыть до наступления вечера. Каменщики, собравшиеся со всего города и окрестностей, разбрелись по улицам между площадями Санта-Кроче и Кавалледжери.