Они расстались у Ромито. Метелло смотрел ей вслед и видел, как она завернула за угол у стекольного завода. Хрупкая, элегантная фигурка поднималась на мост Ромито, и казалось, будто она насыщается красками и растворяется в отблесках заходящего солнца. Вот дома, которые он строил, а вот дом, с лесов которого упал отец Эрсилии. Теперь всюду здесь царит оживление: улицы и площади многолюдны, во дворах играют дети, из винных погребков вынесли на улицу столики.
И долго еще не какие-то определенные воспоминания, а неясная, внезапно нахлынувшая горечь сжимала его сердце. Потом он бросился бежать, как мальчишка, вниз по склону крепостного вала. Так он бежал до самой Палаты труда, до проспекта Тинтори. Там он узнал новости, которые поглотили его целиком, так что трехдневный роман с прелестной Идиной сразу же остался где-то далеко позади. Однако, помимо забастовки, ход которой после полудня резко изменился, произошло еще кое-что, о чем он узнал подробно только впоследствии.
Это «кое-что» касалось Эрсилии.
Глава XVIII
— Ида!
Еще три дня назад, вернувшись из Сан-Фредиано, куда она отводила Либеро, и вызывая свою новую подругу, Эрсилия была счастливой женщиной, довольной своей жизнью, сегодняшним днем. Теперь, когда ее мать согласилась присматривать за ребенком, Эрсилия могла бы, если нужно, делать цветы день и ночь. Ей было двадцать три года, она была предприимчива, здорова и наслаждалась семейным счастьем, поэтому теперешние трудности не казались ей более серьезными, чем те, которые приходилось преодолевать в прошлом.
Переходя через мост Каррайя, Эрсилия говорила себе, что Либеро, оставшись у бабушки, может на улицах Сан-Фредиано быстро перенять дурные слова. Что поделаешь, она и не собиралась воспитывать его барчуком. И, кроме того, у нее еще будет время внушить ему, что это нехорошо. Либеро было всего два года, но он уже все понимал и слушался взрослых. Так же как она сама, мальчик не мог освоиться в Санта-Кроче, хотя и родился в этом квартале. Когда Эрсилия водила его гулять на площадь, он хоть и играл со здешними детьми, но почему-то не резвился так, как с ребятами из Сан-Фредиано: с сыном Джаннотто Джеминьяни, с двумя близнецами Миранды, которые были такие же непоседы, как их покойная мать, и с внуком токаря Фьораванти. Может быть, потому, что появление Либерино в Сан-Фредиано было всегда настоящим праздником для всех его маленьких друзей и особенно для Иоле, самой старшей из них. Она ходила теперь в школу, а локоны ее стали «более золотыми, чем само золото». Либерино был ее любимцем. Он называл ее «Лоле», а Марину Джеминьяни — «Нина». Ей исполнился всего год и один месяц, но она уже хорошо ходила и была выше его ростом. Однако Либерино был более упитанный. Марина тоже не была слабенькой, но все же Либерино был более упитанный. Даже Аннита признавала это.
— Она все тянется вверх, моя девочка.
В присутствии подруги, пришедшей ее навестить, Эрсилия под диктовку матери написала письмо брату на юг, в Такко — «в край землетрясений». Мать сказала:
— Напиши, что завтра я отправлю ему по почте пять лир.
От себя Эрсилия добавила горячий привет и вложила в конверт две лиры. Когда она уходила, Либеро едва на нее взглянул, так он был поглощен игрой.
— Новое поколение… — сказала Аннита.
— Хоть бы они были счастливее нас, — смеясь отвечала Эрсилия.
Потом Аннита проводила ее до моста Каррайя, и они поговорили о забастовке, о Джаннотто и Метелло, о том, что, оказавшись во главе каменщиков, их мужья подвергают себя наибольшему риску. С другой стороны, поступая иначе, они не были бы верны себе.
По дороге подруги зашли на виа Камальдоли к ростовщице, которая «крепко держала их в руках»: даже если они не могут сделать очередного взноса, все же следует показаться ей на глаза. Синьора Лорена была не простая ростовщица. Можно даже сказать, что она помогала людям, особенно если находилась в хорошем расположении духа. Это дряхлая старуха, но голова у нее яснее, чем у многих молодых. Настроение у нее часто меняется, как погода, и зависит от того, насколько дают себя знать подагра и ревматизм. Она живет одна, заботясь лишь о своих трех кошках, двух горлицах и голубе, и почти прикована к креслу. Бесконечный поток приходящих к ней людей служит ей единственным развлечением, а при той нищете, которая царит в Сан-Фредиано, она может быть уверена, что ей хватит этого развлечения на весь остаток жизни. И, представьте, она даже не ханжа — курит сигары, а с языка у нее иногда срываются такие словечки!.. В молодости синьора Лорена вела легкомысленный образ жизни, но это было так давно, еще при Канапоне[62]. Она не берегла себя, но умела беречь деньги. Ходили слухи, что преступный мир Сан-Фредиано взял ее под свою защиту. Но в то же время говорили, что все свое состояние она завещала монахиням, которые перевоспитывают юных распутниц.
— Надеюсь, у нее сегодня хорошее настроение, — сказала Аннита.
Им повезло. Синьора Лорена даже угостила их ликером, а потом рассказала о таких вещах, что, хотя Эрсилия и Аннита не были ни ханжами, ни кисейными барышнями, им пришлось краснеть. И тем не менее они не были бы настоящими «санфредианками», если бы не воспользовались тем, что синьора Лорена так хорошо настроена и так весела. Подруги ушли от старухи, унося по десять лир, и с таким чувством, будто нашли эти деньги на дороге или получили их в подарок.
— Идина!
Эрсилия была в самом благодушном настроении и звала подругу, чтобы посоветоваться с ней. У Иды, думала Эрсилия, хороший вкус, она следит за модой. Дело в том, что, попрощавшись с Аннитой, Эрсилия пошла к Аделаиде Роини, которая ей сказала:
— Делай все на свой вкус, я тебе доверяю. Учти, что мне особенно важна мелкая отделка для шляп и одежды — фиалки, маргаритки, цикламены, в общем сама знаешь. Придумай, как их сделать, положись на свою фантазию. Они мне нужны поскорее, так что принимайся за дело сразу же, ведь сейчас самый сезон.
И поскольку это был день удач, Эрсилия услышала:
— А если тебе нужен аванс, скажи. Нужен?
— Да, но… — и чтобы не казаться слишком бесцеремонной, Эрсилия сказала: — Мне хватило бы трех лир.
Прежде чем вернуться домой, она зашла на виа де Чиматори: Метелло уже давненько был лишен удовольствия откупорить фиаску[63] хорошего вина, которое, по его мнению, было только у Кити.
Эрсилия не сомневалась, что застанет мужа дома и сделает ему приятный сюрприз. Между тем после ликера ей захотелось пить, но идти одной в кафе было бы неприлично. А вот в киоске на площади Санта-Кроче, где она всегда покупала на пять чентезимо мороженого для Либерино и где ее хорошо знали, можно было запросто утолить жажду. Попросив стакан воды с анисовым сиропом, стоивший те же пять чентезимо, она выпила ее залпом. Затем она прибавила шагу, чтобы прийти домой сразу же вслед за Метелло. Чувствуя себя виноватой, что так опаздывает, Эрсилия предвкушала, как откроет дверь, покажет фиаску с вином и скажет: «Посмотри-ка, дружок, какая прелесть!»
Дом был пуст. Метелло уже ушел. Она расстроилась, словно внезапно обнаружила какую-нибудь пропажу, но тут же успокоила себя: «Будет для него радость попозже, когда вернется ужинать».
Она решила приготовить ему макароны, мясо и угостить вишнями, которые он очень любил. Эта любовь, как он часто повторял, осталась у него с детства: не раз ему приходилось смотреть, как зреют вишни в саду имения, а полакомиться ими никогда не удавалось. Готовя ужин, Эрсилия соображала, какие цветы можно придумать для вдовы Роини. Вспомнила о полевых цветах, похожих на маки. Только хорошо было бы сделать их не просто красными или желтыми, а нежно-розовыми и бледно-голубыми и чтобы лепестки в центре цветка были одного оттенка, а по краям — другого. Надо лишь как следует подобрать тона, например у розового мака сделать голубую серединку. А как быть с другими? Потому-то она и подошла к окну позвать Иду, у которой тонкий вкус, да и вообще не даром же говорят, что ум хорошо, а два лучше!