Салага стукнул Пьера прикладом по затылку, отчего тот рухнул лицом на подоконник, и с наслаждением выстрелил в древний музыкальный центр. Музыка прекратилась. Тишина показалась непривычной и враждебной, в ушах звенело.

— Потащили! — скомандовал подоспевший Сыч, хватая за ноги бессознательного Пьера.

— А остальные?

Этот вопрос Сыча ошарашил. Он поднял недоумевающий взгляд, и увидел, что Салага не шутит, и на полном серьезе не собирается оставлять тут никого в живых.

— Давай. Моя очередь…

— Нет. — оскалился Салага, перехватывая автомат поудобнее, — Моя.

Дверь в следующую, последнюю в этой квартире, комнату он выбил так будто собирался запустить ее в космос. Ворвался внутрь, в воняющую полутьму, держа автомат наизготовку, и увидел, как на огромной кровати, занимающей почти всю площадь комнаты, копошилась куча голых тел, из-под которых раздался вдруг противный женский голос:

— Ну кто там еще, б. я? Зае. али! Я только на девятерых договаривалась!

Салага оскалился, взял на прицел всю эту человеческую многоножку и не успокоился, пока не расстрелял весь магазин. А потом перезарядил, прислушался, не стонет ли кто, и расстрелял еще один.

Выходили из квартиры в молчании, тащили Пьера, который, казалось, вообще ничего не весил.

— Ты как? — негромко спросил Сыч, когда они уже упаковали Пьера в багажник и уселись на заднее сиденье.

Салага помолчал пол-минуты, а затем повернул голову к напарнику, и то ли улыбнулся, то ли оскалился. Его глаза горели каким-то недобрым огнем, и у Сыча создалось ощущение, что сейчас Салага на него набросится.

— Я?… — переспросил он, и тут же, не дожидаясь ответа Сыча, уверенно добавил, оскалившись еще сильнее, — Я — хорошо.

15

Нормальной жизни у Команды не получилось даже после того, как мозги Завета оказались разбрызганы по ковру. У авторитета было много врагов, но, также, оказались и друзья, которых было хлебом не корми — а дай вцепиться в глотку тем, кто пристрелил их обожаемого друга/родственника. Той осенью Москва-река едва не вышла из берегов от того количества трупов, что в нее сбросили Дубровский со товарищи.

Эта война могла бы продолжаться вечно, если б не несчастный случай, который, по иронии судьбы, и спас Команду от неминуемой смерти.

А в том, что эта смерть настала бы, не было никаких сомнений. Пуля, конечно, дура, но, если слишком часто находиться на передовой, то рано или поздно она найдет даже самого умелого и удачливого.

Команда пыталась убить двух зайцев — разжиться новым оружием, а заодно и пресечь поставки оного в Москву, и шла по следу одного очень крупного поставщика. Тот ящиками гнал в Москву взрывчатку, старые автоматы Калашникова и патроны. Схема не была очень уж хитрой, но Дубровского смущала не ее простота, а масштабы поставки. Ну ладно, машину конкурента взорвать или пристрелить кого в подъезде — дело житейское, происходящее сплошь и рядом, оружие и взрывчатка для этого, конечно, требуются, но не в таком же количестве! Решать загадку Команде не пришлось долго — Сыч просто уговорил ребят организовать штурм склада и унести столько оружия, сколько будет возможно, что не унесут — взорвать, поставщика — убить.

План был прост, но достаточно хорош, и друзья с энтузиазмом взялись за его осуществление.

В назначенное время к дверям склада (ангару в бывшей промзоне где-то на севере Москвы) лихо взвизгнув тормозами подкатил фургон, за рулем которого сидела Анька.

Открылась боковая дверь, из нее выскочил Сыч со щитом наперевес, а следом за ним — Жора.

Они отстрелили замок, бодро ворвались в двери склада, и тут же поняли, что попали совершили ошибку. Внутри склада кипела жизнь — в огромном помещении сновали туда-сюда с ящиками в руках, и ездили на электрокарах накачанные мужики самого, что ни есть криминального вида. На паре штурмовиков в мгновение ока скрестились взгляды всех присутствующих в ангаре, и, Сыч позже готов был поклясться, что почувствовал, как они своим весом едва не придавили его к полу. На секунду горе-штурмовики замерли в полном оцепенении, из которого их вывел ближайший к ним охранник, похожий по комплекции на гориллу. Он заорал что-то нечленораздельное и схватился за висящую на поясе кобуру, заставив всех присутствующих последовать своему примеру.

— Ах ты ж ё… твою мать!!! — заорал Жора, дал длинную очередь в пространство, схватил остолбеневшего Сыча за пояс и, таким макаром, вытащил из ангара.

Очнувшийся Сыч заорал, как резаный и помчался к фургону, не чувствуя веса щита, а Дубровский, видя, что в двери ангара показались мрачные вооруженные шкафы, недолго думая, срезал их еще одной длинной очередью, расстреляв рожок до конца. В качестве финального аккорда, он выстрелил в двери из подствольника, целясь в белый свет, как в копеечку.

— Поехали-поехали-поехали!!! — заорали штурмовики хором опешившей от такого зрелища Аньке, и та сорвалась с места в карьер, оставив на асфальте черный след от буксующих покрышек.

Жора и Сыч уткнулись в заднее окно и услышали, как в ангаре что-то взорвалось — явно что-то мощнее гранаты из подствольника.

— Ты куда попал? — прокричал Сыч, пытаясь переорать рев двигателя.

— Я не знаю!

И в тот же мир бОльшая часть ангара скрылась в огромном грибовидном облаке, из которого выбегали горящие люди и слышались хлопки взрывающихся патронов.

— Что ж мы, б. я, наделали?… — потрясенно спросил Сыч, но Жора не стал ему отвечать.

Тем же вечером команду взяли.

Дубровского — в штабе, где тот пытался замести следы, и уже готовился полить всё бензином и поджечь. Сыча и Жору — на улице, внезапно выскочив из ниоткуда, окружив и потребовав сдаться. Аньку — на работе, попросив выйти на пару минут.

Как оказалось, сцапали их не бандюки и даже не полиция, а ФСБ.

Друзей поодиночке куда-то отвезли, заперли в помещении без окон, похожем на подвал, и принялись увлеченно допрашивать. Всех троих то ломали и били, то ласково уговаривали написать явку с повинной и во всем чистосердечно признаться, то грозились посадить в камеру к зэкам, сказав «Вот вам новый петух», то горько вздыхали и говорили, что им очень не хочется ломать жизнь таким молодым людям.

Обработка длилась почти всю ночь, а наутро, когда казалось, что все уже потеряно, пришло неожиданное спасение.

Как в голливудском кино, в камеру стучался и входил незнакомый человек в черном костюме, выгонял дознавателя, и объяснял очередному замученному члену Команды, что нужно будет делать, дабы избежать проблем. Он не давил, не упрашивал и даже ни в чем не убеждал — он просто говорил, как НАДО будет сделать, и эта его спокойная уверенность действовала лучше всякого прессинга.

Команду, имевшую весьма бледный вид, снова воссоединили, на этот раз в одном микроавтобусе (черном и наглухо затонированном Шевроле Экспресс), где по-быстрому привели в порядок и отправили на Лубянку.

Там, в одном из просторных кабинетов, им всё и объяснили.

— Итак! Запоминайте как следует, и не вздумайте кому-нибудь сказать что-то другое. Вы, — говорил один из чернокостюмных, обводя Команду взглядом — Наш спецотряд. Создан специально для борьбы с теми авторитетами, которых проще убить, чем посадить. Вы не профессионалы, и это сделано специально для того, чтобы вас труднее было вычислить. На протяжении последних месяцев вы работали на нас и выполняли наши приказы. Тот склад, который вы так красиво и громко взорвали — ваша работа по НАШЕМУ приказу. Вас уже нельзя скрывать, поскольку вы спалились, и поэтому мы покажем вас по центральному телевидению, как героев, предотвративших государственный переворот.

— Переворот? — округлил глаза Дубровский.

— Да. Вы, ребята, сами того не зная, предотвратили мятеж. Те нацисты в ангаре — вы не задумывались зачем им столько оружия?

Дубровский задумывался, но предпочел о своих догадках не говорить.

— Скажу откровенно, переворот этот мы проморгали… Я проморгал. И вы мне поможете не попасть под репрессии. Всё зависит от вас, так что учтите — если я пойду на дно, то утяну вас с собой.