Но наступил момент, когда сам Иван Фролов почувствовал, что прекратилась лихорадка, горячку по поводу денег, преследования, что он снова стал здравомыслящим, здоровым человеком. Он отложил в сторону две банкноты по сто долларов, остальные деньги убрал в портфель и закрыл на замок. Для большей надежности, перетянул его ремнями, а затем положил на заднее сиденье автомобиля. Запустил двигатель своего автомобиля и выжал педаль сцепления, автомобиль мягко тронулся с места.

В ближайшем литовском селе он подъехал к деревенской аптеке, попросил аптекаря заполнить топливный бак его автомобиля. С литовским аптекарем Иван разговаривал на немецком языке. Этот сельский аптекарь сильно разволновался, когда Фролов заговорил с ним на немецком языке. В ответ он тут же поинтересовался у Ивана, заговорив на ломанном, но понимаемом немецком языке:

— Господин, вы не подскажете мне, когда великая немецкая армия снова вернется в Литву? Когда она освободит нас от большевиков и коммунистов? Вы знаете, что наши крестьяне не признают советской власти, борются с ней, как только могут! Некоторые из них не сдают коммунистам урожаев со своих наделов. А другие своих старших сыновей отправляют в отряды «зеленых братьев», с оружием в руках сражаться с милиционерам и энкеведешниками!

По этому вопросу Фролову было не трудно догадаться о том, что этот литовский аптекарь принял его за немецкого шпиона. Хотя Иван ненавидел и боролся с отдельными представителями советской власти, но в целом он положительно воспринимал советский народ. И самого себя он относил к великому советскому народу, поэтому заявление этого литовского аптекаря, он воспринял, как личное оскорбление.

Ему захотелось подойти к этому литовцу, взять его за шкирку, вырвать его кадык из гортани. Но сдержался, не стал вступать с незнакомым человеком в спор на политическую тематику. Иван дождался, когда заполнится топливный бак своего автомобиля, вытащил сотенную долларовую бумажку в качества платежа за бензин и протянул ее аптекарю. Тот в ответ аж прослезился, был готов расцеловать своего клиента.

Машина с рижскими номерами все-таки не выдержала бесцельного мотания по отвратительным литовским дорогам, частично мощенным брусчаткой. Она сломалась под самым Вильнюсом. Ивану пришлось ее бросить рядом с автомастерской и рестораном, он не захотел ждать, когда автомобиль отремонтируют, не смог купить себе нового автомобиля. К тому же литовское население слишком уж враждебно воспринимало личность Ивана Фролова, как представителя советского народа. Словом Фролов был вынужден теперь уже пешком добираться до Вильнюса.

Примерно в десять часов вечера Фролов вошел в Вильнюс. Знакомых или друзей у него в этом городе не было, поэтому ему пришлось побродить по городу в поисках неприметной гостиницы, где мог бы остановиться, не вызывая подозрений со стороны персонала этой гостиницы. Но в какую-либо гостиницу он не заходил, то литовский персонал разговаривал с ним, как бы очень любезно, но как только он собирался оплатить проживание в номере иностранной валютой, то портье за его спиной начинали хвататься за телефонные трубки, кому-то звонить с кем-то вести бесконечные разговоры. В такие моменты Иван чувствовал себя не вполне комфортно, ему снова начинало казаться, что литовцы ведут эти телефонные переговоры с одной только целью, собираясь его сдать милиции или оперативникам НКВД. Поэтому, как только начинались телефонные переговоры, Иван Фролов тут же разворачивался к портье спиной и, не попрощавшись с гостиничным персоналом, покидал негостеприимную гостиницу!

К одиннадцати вечера Иван едва держался на ногах, его продолжал терзать голод, а также появилось большое желание погреться в теплом помещении, немного там подремать. В тот момент он шел по Каменной улице, проходил мимо небольшой харчевни под названием «Русский трактир». Какая-то неведомая сила его туда потянула, Иван зашел в харчевню, надеясь, хоть немного отдохнуть, поесть и получить какую-нибудь информацию, где он мог бы поспать в этом Вильнюсе!

В харчевне было много посетителей, все столики в обеденном зале были ими заняты, посетители вели степенный разговор, пили напитки и ели мясо. Все они говорили на литовском языке. Ивану было не трудно догадаться, что сейчас русских нет в этой харчевне. Фролов понимал, что ему было бы лучше покинуть эту харчевню, но из-за беса противоречия он забрался в самый дальний и темный угол харчевни, там он в полном одиночестве расположился за столиком. И в ожидании, когда на него обратят внимания владельцы этой харчевни, Иван принялся знакомиться с отдельными документами из портфеля, которые он заранее достал из портфеля Мориса Берныньша!

Когда сломался его автомобиль, то Иван Лавров в его багажнике разыскал дорожный баул. В него он и бросил портфель с документами, с иностранной валютой. Этот баул сейчас висел у него за плечами. В пачке просматриваемых документов Иван Фролов вдруг обнаружил несколько паспортов. Среди них имелся новенький шведский паспорт на имя Вальдемара Косински. Если судить по информации в паспорте, то он, как гражданин Польши поселился в Швеции всего лишь месяц назад, причем успел подать заявление и документы на шведское гражданство. Причем, в этом паспорте уже имелась его фотография, хотя Иван так не мог вспомнить, кто и когда его фотографировали на этот паспорт?! Видимо, Морис Берныньш, находясь в Лиде, все-таки не терял зря времени, каким-то чудом он сумел в этом провинциальном белорусском городке получить шведский паспорт. Хотя, насколько Иван был информирован, в самой Лиде никогда каких-либо шведских генконсульств не существовало!

Бросив свой шведский паспорт обратно в портфель, Иван Фролов на скорую руку просмотрел другие паспорта. Их оказалось ровно двенадцать штук. Четыре паспорта из этих восьми уже имели вклеенные фотографии, три из которых принадлежали самому Морису, оказывает, он был гражданином Швеции, Латвии и США. Остальные восемь паспортов не имели фотографий, их параграфы не были даже заполнены. Иван все эти паспорта вместе со своим шведским паспортом аккуратно сложил в специальном отделении портфеля, затянув на нем молнию. На время пребывания в Вильнюсе, он решил пользоваться справкой о досрочном освобождении из лагеря, которую ему успел сделать Моня. В этой справке говорилось о некой криминальной личности, о воре в законе Якове Косом, в миру который был известен, как Яков Владимирович Костецкий. Милиционеры и оперативники НКВД, проверяя документы, эту его справку прочитывали от корки до корки. После чего они начинали улыбаться, дружески похлопывать Ивана по плечу, называя его корешом, братаном или товарищем!

Воспоминания о встречах с милиционерами и энкеведешниками были прерваны появлением владельца «Русского трактира». Статный старик подошел к его столу, чтобы принять заказ у нового посетителя. По его мягкому выговору с одесским акцентом Иван Фролов сразу же догадался, что он не был русским, а был самым литовским иудеем. Увидев грустное и, даже можно было сказать, несколько изможденное лицо Ивана, его одежду в дорожной грязи, то сердце старика не выдержало, он присел за стол к Ивану, и вежливо поинтересовался:

— Щалом адони, ты почему такой грустный? У тебя, что мама умерла? Посмотри, каким был замечательным сегодняшний день за окнами моего трактира! Зима уходит, ей на смену идет теплая весна! Ты, видимо, адони, совсем голодный! Если ты плохо знаешь русское меню, то я могу сам выбрать тебе самые замечательные блюда?!

Ивану Фролову, после полутора часового путешествия по городу, чувствовал себя усталым и разбитым, ему было очень трудно ворочать во рту одеревеневшим языком. Он устало откинулся на спинку стула, спиной ощущая плотно набитую банкнотами торбу за своими плечами, устало закрыл свои глаза, утвердительно кивнув головой. Хозяин харчевни тут поднял руку, что-то крикнул на кухню. Открылась дверь кухни, в зале появилась шестнадцатилетняя красавица, сероглазка Кристина, дочь хозяина харчевни. Лалу на подносе принесла, поставила перед Иваном глубокую тарелку с горячим борщом, положила на стол перед ним деревянную ложку, а также две пампушки в чесночном соусе.