Крестьянин все еще был без сознания, когда Иван довез Моню до дома, перенес друга в свою спальню, где уложил его в постель. Затем телегу с ее владельцем крестьянином, он отогнал подальше от дома Мориса Берныньша. Там он лошадь оставил на обочине дороге, привязал ее к дереву на длинный поводок, чтобы он могла пощипать травы. Перед уходом отсыпал, как и было уговорено, крестьянину в карман сто золотых десятирублевок, и был таков. Крестьянин же должен был прийти в сознание максимум через час.
Вернувшись в дом, Вальдемар Косински переговорил с Морисом Берныньшем, рассказал ему о том, что произошло в городе, как ранили Моню. В разговоре Вальдемар не скрыл от Мориса, что его друг является уголовным авторитетом. Они вместе спустились в его спальню, так как Морис захотел сам осмотреть рану Мони. Раненый все еще находился без сознания. Осмотрев его рану, Морис сильно разволновался, сказав, что раненому срочно требуется полостная операции по удалению пули, которая застряла в ране. Что из-за этой пулю наблюдается повышение температуры тела, а также возможно, что в рану попала грязь. Пришлось Ивану успокаивать Мориса, он, глядя тому в глаза через его стекла очков, тихим голосом произнес:
— Не волнуйся, Морис! Я хорошо понимаю, что тебе, как западному бизнесмену очень трудно разобраться в суровой действительности советской власти. Я также хорошо понимаю и то, что тебе очень трудно принимать решения, которые в чем-то противоречат твоим жизненным понятиям. Ты всегда полагал и думал, что уголовник, — это человек, преступивший общепринятые законы своего общества! Поэтому заботиться о таком человека, делать все возможное, чтобы уголовник, получив пулю в живот от представителя власти, выжил, по твоему мнению, это может стать богопротивным делом! В этом случае я хочу тебе сказать, что этот уголовник, что лежит на постели, с раной в животе — мой друг, ради него я готов многим в своей жизни пожертвовать! Если тебе не нравится такая перспектива, через меня подружиться и помочь выжить уголовнику, то я готов, хоть сию минуту, покинуть твой дом. Морис, поискать помощь и поддержку на стороне!
— Вальдемар, ты совсем неправильно меня понял! Ничего подобного не было в моей голове! Но я честно признаюсь тебе в том, что сейчас я пока я не понимаю, чем же конкретно могу тебе или твоему другу помочь?! Если тебе нужны мои деньги, то можешь взять у меня столько денег, сколько их тебе потребуется! Мой сейф в этом доме для тебя всегда открыт! Если тебе нужен хирург для проведения операции, то среди местной еврейской диаспоры, я могу поискать хирурга, способного его прооперировать в таким условиях. Но мне хотелось бы знать о том, что ты собираешься со служанками, когда они сегодня вечером вернуться в дом. Я хорошо помню твои слова, сказанные утром, что моей прислуге нельзя доверять?!
— Морис, я не отказываюсь от своих прежних слов, касательно твоей прислуги! Сегодня друзья в городе мне сообщили о том, что ты, Морис, твои друзья и товарищи, которые хоть бы раз посетили этот твой дом на ночевку, внесены в специальную картотеку НКВД СССР с пометками «для дальнейшей разработки»! Работу с такими людьми НКВД обычно проводит в основном ради своих специфических целей в будущем. Сегодня же ни один оперативник этой службы не придет, не посетит твой дом! Так что сегодня вечером мы находимся в полной безопасности. Можем прооперировать Моню, спасая его жизнь! Морис, ты понимаешь, о чем именно я тебе рассказываю?
— Да, Вальдемар, я хорошо тебя понимаю! Досконально понимаю все то, о чем мне ты говоришь! Но в этой связи у меня возникает вопрос, откуда ты, совсем еще юноша, имеешь столь глубокие познания о деятельности НКВД, о способах и методах работы этой Сталинской организации?
— Морис, я тебе уже много рассказывал о том, что прямо со школьной парты меня арестовали, бросили в казематы этой организации. Случай мне помог случайно встретить человека, который меня научил тому, как я, даже в одиночестве, могу противостоять этим зверям, следователям НКВД.
— Хорошо, Вальдемар, я помню и этот твой рассказ. Правда, иногда мне кажется, что он несколько преувеличен. Я не совсем понимаю, как один человек может на равных бороться с такой громадной системной организацией, как НКВД Советского Союза! Но все это мне позволяет еще и еще раз убеждаться в том, что ты, Вальдемар, являешься именно тем человеком, который сможет и должен мне помочь, занявшись делами моей фирмы в Лиде в мое отсутствие. В этой связи пообещай мне, что примешь мое предложение и поработаешь со мной! А сейчас, мой друг, позволь тебя покинуть. Я должен навестить одного своего старого друга, который во время войны в Испании оперировал солдат в полевых условиях. У меня такое предчувствие, что этот человек не откажет твоему другу в медицинской помощи. Но в этой связи возникает еще один вопрос, чем ты ему заплатишь, Вальдемар, или ты хочешь, чтобы я сам бы ему заплатил?!
— Нет, Морис, тебе не стоит этого делать! У нас есть деньги, твоему другу хирургу мы заплатим царским золотом, полновесными золотыми десятирублевками! И последнее, если ты не будешь возражать, то с твоими служанками я хотел бы сам переговорить. Словом, я жду твоего возвращения, Морис! Если нам Моню удастся прооперировать сегодня ночью, то уже к утру решим, кто из нас и чем будет дальше заниматься!
Иван стоял у окна своей спальни, через щелочку в шторах, он наблюдал за тем, как Морис, коротко переговорив с только что появившимися во дворе служанками, садился в свой автомобиль. Затем он запустил его двигатель, медленно задом выехал со двора за ворота. Как только его автомобиль миновал створ ворот, одна из девчонок бросилась их закрывать, сводить вместе их створки. Вторая же служанка, не торопясь, направилась в свою сторожку, где, как Иван знал, стоял неизвестно кем установленный телефонный аппарат с выходом в город.
Иван Фролов поспешил и чуть ли не бегом выскочил на крыльцо дома. Оттуда он прокричал, привлекая внимание обеих служанок:
— Девушки, вы бы не зашли бы ко мне, мне хотелось бы с вами обсудить один небольшой хозяйственный вопрос!
Все это время Иван простоял на крыльце, наблюдая за тем, как обе служанки под различными предлогами пытались, хотя бы на секундочку, заскочить в свою сторожку. Но Фролов им этого не разрешал под предлогом того, что их встреча будет краткой. После встречи девчата могли заниматься всем тем, чего они только не пожелают! В конце концов, находясь под строгим взглядом парня, служанки как бы смирились, прошли в вестибюль первого этажа. Там Иван попросил их сесть в кресла, стоявшие рядом друг к другу. Девчонки, демонстрируя смирение и покорность, расположились в креслах. В этот момент Иван своим нутром прямо-таки ощущал, как от этих Яковы послушных и таких дружелюбных овечек исходят флюиды неприязни и гнева. Впервые за время работы в этом доме с этими девчонками служанками хозяин обходился так жестко, требовательно!
Фролов в этот момент метался по помещению, не зная, как же ему начать столь серьезный разговор с такими симпатичными девчонками. В конце концов, он решил, со служанками поговорить открыто, но жестко, продемонстрировав свою уверенность в том, о чем он собрался говорить. Иван прекратил свое метание, встал перед девчонками и как бы, между прочим, поинтересовался:
— Девушки, вы меня извините за глупость, но мне хотелось бы вам задать один вполне серьезный вопрос. — Он сделал небольшую паузу, а затем продолжил свою речь. — Скажите, готовы ли вы обе сейчас умереть за свое родное отечество, за великий Советский Союз. Служите ли вы в НКВД СССР, чем там занимаетесь?
Фролов специально остановился в таком месте, которое ему позволяло в равной мере наблюдать за лицами обеих служанок. Он следил за тем, как после заданных им вопросов, быстро сменялись выражения этих девичьих лиц. Сначала их лица были сильно искажены гримасой, которую можно было бы отнести к страху, почти ужасу, словно кто-то со стороны случайно раскрыл самый большой девичий секрет! На смену страху тут же пришло чувство превосходства, словно две служанки были на голову лучше Ивана во многом потому, что они были крепко-накрепко связаны со своей родиной. Он же, как чужак, не имел своего родного отечества, поэтому он стал изгоем, вынужден, ютится по чуждым ему углам чужбины! Когда чувство превосходства в сознании девчонок сменилось на холодный расчет, а в их глазах появилась решительность, то в этот момент Иван пояса из-за спины достал свой «Вальтер Р38», его ствол направил на девиц, и строгим, лишенным интонаций голосом приказал: