Расхаживая по мягкому ковру, духовный отец пришел к убеждению, что дерзкое поведение Саида — результат его общения с учителем Наджибом. «И кому нужны эти светские школы? Для чего правительство тратит уйму денег на содержание этих очагов вольнодумства? — возмущался он. — Ведь живут же люди без всяких школ?»

После долгих размышлений мулла пришел к выводу, что ему надо обратиться за разрешением всех вопросов к высокочтимому Совету улемов[33] в Кабуле. А пока что любыми средствами постараться вернуть Амаль в Лагман.

«Старый разиня, — ругал он Азиз-хана, — дал провести себя этому оборванцу! И чего только нашла в нем привлекательного эта дурочка Гюльшан? Безумны все, кто ищет себе пару по любви. Любовь — бред сумасшедших. Аллах создал людей и животных в двух полах, и они нуждаются друг в друге. Так к чему же вокруг этого поэты подымают возню, сочиняют касиды, восхваляют любовь и только мутят души правоверных?»

Увлеченный своими размышлениями, мулла не слышал, как вошла его жена.

— Пришли от Азиз-хана, спрашивают вас… — кротко сообщила она.

— Скажи, что сейчас иду, — отрывисто бросил он.

Болезнь крепко скрутила Азиз-хана. Пригвожденный к постели, он не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой. Его перенесли на веранду, где было больше света, воздуха и прохлады.

Местный лекарь Гулам опасался, что у Азиз-хана инфаркт. Из Кабула вызвали врачей на консилиум. Гулам неотлучно дежурил у постели больного. Здесь же находилась и Гюльшан. Она сидела у ног отца и не спускала с него глаз.

— О Амаль, — шептали пересохшие губы хана, — я бы своими собственными руками сжег на костре твое вероломное сердце!..

Неожиданно влетевшая пчела закружилась над головой больного, пожужжала и села на край пиалы, в которой лучился янтарный лимонный шербет. Насытившись лакомством, она улетела прочь. «Как жаль, что я не пчела! — подумала, наблюдая за ней, Гюльшан. — Улетела бы в Кабул, в Алиабадскую больницу, отыскала бы там Амаль и ужалила бы ее в слепые глаза так, чтобы ни один врач не помог ей!»

В дверях раздался кашель муллы Башира.

— Ия-аллах! — произнес гость, предупреждая этим возгласом дочь хана о своем появлении.

Гюльшан торопливо натянула на голову домашнюю чадру, поднялась и предложила гостю место у изголовья больного.

Мулла Башир, буркнув что-то себе под нос, опустился на ковер рядом с постелью Азиз-хана.

Больной тоскливыми глазами посмотрел на гостя. «Вот, братец, опять лежу», — как бы говорил его взгляд.

— Табиб был? — тихо спросил мулла, обращаясь к Гюльшан.

— Да, саиб, он здесь и сейчас.

— Кто это, Гулам?

— Да, саиб.

— Где же он?

— Обедает в столовой.

Мулла Башир нахмурил брови.

— Надо бы пригласить врачей из Кабула.

— Мы их ждем, саиб…

— Кто же об этом позаботился?

— Доктор Гулам, саиб.

— Это правда? — удивленно спросил мулла.

— Да, саиб. А вот и он сам.

Подчеркнуто не замечая приветствия вошедшего, мулла Башир повернулся к Азиз-хану.

— Во всем виновато, друг мой, мягкосердечие, проявленное вами к этой дрянной девчонке. Надо было поступить с нею так, как она заслуживала…

Азиз-хан молча опустил веки.

«Одной ногой он уже на краю могилы, — подумал про себя Гулам. — Куда ему думать о женитьбе». А вслух произнес:

— Человек, саиб, не скотина, с ним надо считаться…

Мулла Башир вскипел.

— Это с нищей девчонкой-то?! — воскликнул он, сверля врача колючим взглядом. — Да она должна целовать башмаки хана за честь, которую он оказал ей! Зачем этой дуре надо было бежать в Кабул? Что она найдет там? Зрение? Чепуха!.. Не дождаться ей этого счастья. Мы не допустим вмешательства в дела аллаха. Не позволим!..

Гулам жестом руки остановил его.

— Больного нельзя волновать, мулла-саиб… Лучше выйдем отсюда и поговорим в зале.

— Нет, нет! — забеспокоился Азиз-хан… — Сидите… Эта дрянь осрамила меня на весь Лагман и Кабул. И я не успокоюсь до тех пор, пока не смою позор со своего имени.

«Кровью!» — добавил про себя мулла Башир.

«Ядом кобры напоить бы ее, вот чем!.. — подумала Гюльшан. — А ведь еще вчера отец готов был всех нас предать огню за Амаль».

Азиз-хан словно прочел мысли дочери.

— Око мое, — виновато взглянув на нее, проговорил он, — скажи, пусть подают нам чай…

— Хорошо, отец.

Гюльшан вышла. На веранде воцарилась тишина. В душе Азиз-хана продолжал бушевать огонь: «Подумать только, дочь нищего садовника отказалась выйти замуж за хана! Какая срамота!.. Наверное, теперь весь Лагман от малого до седобородого смеется надо мной». Эти мысли острыми клещами сжали его сердце, и он со стоном схватился за грудь.

— Хан-саиб, вам нельзя волноваться! Прошу, забудьте Амаль и все, что связано с нею. Это вам будет лучшим лекарством, — проговорил Гулам и уничтожающе посмотрел на муллу Башира.

Но духовный отец не заметил его взгляда. Он был занят своими мыслями и обдумывал, как руками Азиз-хана нанести удар Надиру и его защитникам.

— Доктор, — повернулся он к Гуламу, — вы получите две тысячи афгани бахшиша[34], если Амаль вернется в Лагман без операции.

— Пять тысяч! — воскликнул Азиз-хан. — Пять!..

Гулам недоуменно смотрел на муллу Башира.

— Но, позвольте, как это возможно! — начал он с возмущением.

— А почему бы и нет? За золото в Иране можно снять с поста министра, не только что…

— Сердце честного афганца неподкупно, саиб! — с достоинством ответил Гулам.

— А честь ислама можно растоптать? — вышел из себя мулла Башир. — Клянусь именем двенадцати имамов, я собственноручно предал бы огню врача, который осмелился бы вмешиваться в дела аллаха!..

— Боюсь, что вам не придется утруждать себя.

— Вы так думаете?

— Убежден.

— Я напишу в Совет улемов.

— Ну и что же? Вы, конечно, вольны в своих поступках, но…

— Никаких «но»! Никто не допустит вашего заговора!..

— Какого заговора, против кого?

— Против устоев ислама… Против самого аллаха!

Доктор Гулам не смог сдержать улыбки.

— О саиб, я не знал, что земным богом в Лагмане является ваше преосвященство…

На террасу вошла Гюльшан и вместе с нею прислуга с подносом, наполненным лакомствами. Когда поднос был поставлен на ковер, Гюльшан жестом руки отпустила служанку и сама принялась угощать мужчин. Едва успела она поставить стакан с чаем перед муллой Баширом, как ее позвал взволнованный голос матери.

Гюльшан вышла и через минуту вернулась.

— Гулам-саиб, из Кабула приехали врачи!..

Доктор Гулам заторопился навстречу гостям.

Азиз-хан чуть-чуть приподнялся, опираясь на локоть.

— Договоритесь с кем угодно и на каких угодно условиях, — заговорил он, глядя на муллу Башира горящими огнем мести глазами, — но чтоб Саид с дочерью и Биби с сыном… любыми средствами… Денег я не пожалею. Словами тут не поможешь, нужно действовать.

— Я тоже так думаю, друг мой… Правоверные не жалеют крови ради славы ислама.

Заслышав мужские голоса в зале, оба умолкли.

— Профессор Фахрулла! — представил Гулам, показывая жестом руки на почтенного господина с седой бородкой.

Азиз-хан легким кивком головы приветствовал гостя.

— Доктор Казыми!

Больной перевел взгляд на второго врача лет тридцати, высокого, с пытливыми черными глазами на симпатичном лице.

Мулла Башир сидел, не двигаясь с места.

Фахрулла догадался, что это и есть тот самый невежда мулла, о котором рассказывал Надир. «Наверное, пришел лечить хана молитвами», — неприязненно подумал он и, не замечая присутствия муллы Башира, подошел к больному.

Доктор Гулам доложил историю болезни Азиз-хана и принятые им меры.

Слушая коллегу, Фахрулла вглядывался в мертвенно-бледное лицо больного, в его жаждущие жизни глаза.

Окончив осмотр, он тяжело вздохнул и повернулся к Казыми.

— Инфаркт, и притом в тяжелой форме… Правильно сделали, что уложили больного. — Он встал. — Где можно помыть руки?