— Бачашм![17] — ответил Надир и, взяв кувшин, направился к источнику.

На тропинке, по которой шел Надир, озабоченно воркуя возле своих подруг, гуляли голуби. Из домов доносились песни канареек и крики перепелок. С вершин высоких чинар раздавался клекот аистов. Слушая эти звуки, Надир и сам не прочь дать волю своему голосу. Но он сдержал себя, молча подошел к источнику, умылся, вытер краешком рубашки лицо и, наполнив кувшин, вернулся в лавку.

— О сын мой, пусть аллах даст тебе силы и здоровья! — поблагодарил лавочник и, взяв с прилавка леденец, протянул ему. — Ну-ка, посласти свой рот… Ты заслужил это.

— Спасибо, спасибо, саиб, я ничего не хочу.

Надир хотел продолжить свой путь, однако лавочник не отпустил его.

— Мальчик мой, сделай еще одну милость аллаху: подмети возле лавки. Пусть путь покупателя будет чист — ведь каждому приятно, когда он идет по чистой дорожке. Не так ли?

— Так, саиб, — ответил Надир и спросил: — А где взять веник?

— Веник?.. Вон там, в кладовке. — И, вдруг спохватившись, спросил: — А что это ты разгуливаешь по улице? Ушел от хана, что ли?

Надир кивнул головой.

— Набедокурил? Опозорился?

Надир покраснел и отрицательно покачал головой.

— Нет, ничего плохого я не совершил, — тихо и смущенно сказал он.

— Ну, что же, скрывай! Через час все равно весь Лагман узнает. — И, недоверчиво посмотрев на Надира, добавил: — Раз тебе нечего делать, тогда полей и подмети вокруг лавки. Сделаешь — попою тебя чайком.

Надир обрадовался, что у него с утра есть работа. И вскоре вокруг лавки все было подметено и полито, а кувшины стояли наполненные свежей водой. Это понравилось лавочнику, и его осенила новая мысль.

— Послушай, джигит, я могу выручить тебя, если ты мне поможешь, — участливо заговорил он. — Я найду тебе напарника и буду кормить вас, а вы мне выроете ямы для зерна глубиной в десять-двенадцать аршин. Таких ям мне нужно четыре!

Надир не знал, что ответить. Он никогда не занимался такой работой.

— О чем задумался? Работа нетрудная, ума для нее не требуется. Чем голодать, так лучше работать. А кормить я вас буду сытно, три раза в день.

— Хорошо, я согласен.

— Вот и молодец! — обрадовался хозяин и тут же заставил его ставить самовар. — Будем пировать с тобой: пить индийский чай с домашними сдобными лепешками.

— Бачашм, саиб! — ответил Надир и, ловко подхватив самовар и щепки, прошел за лавку.

Пока Надир возился с самоваром, лавочника начало одолевать сомнение: «Зачем я сразу предложил ему работу? А вдруг он нечист на руку! Его прогнал Азиз-хан, почему же должен доверять ему я? Однако за одни харчи он согласился копать такие ямы, за которые рабочие из Кабула запросили бы в придачу к еде еще две сотни афгани. Как можно упускать такой удобный случай?»

И лавочник решил проверить честность Надира. Скомкав бумажку в два афгани, он забросил ее в щепки для самовара.

— Эй, парень, как там твои дела? — крикнул он немного погодя.

— Самовар уже закипел, саиб!

— Иди сюда, я отсыплю тебе чаю.

Лавочник насыпал в фарфоровый чайник индийского чая и протянул Надиру.

— Заваривать умеешь?

— Да, саиб. Еще покойный отец научил меня.

Вскоре крепкий, ароматный чай стоял возле лавочника, а сам он, улыбаясь, смотрел на Надира и думал: «Сейчас я узнаю, насколько чиста твоя душа».

— Щепки ты все пожег?

— Нет, саиб, немного осталось.

— Надо подобрать остатки.

— Сейчас соберу, саиб.

— Подбирай, мальчик мой. Богатство люди приобретают только бережливостью… И вообще приведи в порядок дрова, они разбросаны. А уж потом будешь пить чай.

— Бачашм, саиб! — сказал Надир, выходя из лавки.

Лавочник принялся за чай, но тревога за свои два афгани испортила ему аппетит. «Кочевники — маловеры, не почитают многих святых. Пожалуй, можно и распрощаться с подброшенными деньгами». Обслуживая покупателей, Исмаил то и дело оглядывался, не идет ли парень с найденными деньгами. Занятый этими неприятными мыслями, он невпопад отвечал на вопросы покупателей.

— Вот вам порошки от головной боли.

— Какие порошки? Я стиральное мыло прошу!

— Хорошо, друг мой, дам тебе и мыло. У меня с самого утра болит голова.

— Это и видно…

Надир принялся подбирать остатки щепок, переложил дрова и увидел скомканную бумажку. Развернув ее, он удивился: «Откуда здесь деньги? Когда брал дрова для самовара, их здесь не было. Два афгани!.. Бедному человеку хватит прожить целый день», — думал он и, наклонившись еще раз, внимательно посмотрел, нет ли в дровах еще денег. Осмотрел кругом так тщательно, как ищут иголку, проверил даже на улице, но нигде ничего, кроме этих двух афгани, не нашел. И вдруг, словно молния, его пронзила догадка. Покраснев от обиды, он бросился в лавку, но, услышав приветственный возглас хозяина, остановился.

— А, доктор-саиб, прошу, прошу!.. Где это вы были так рано? Кого спасали от смерти?

— Иду от Азиз-хана, ему опять плохо.

— Что же это с ним приключилось?

— Постоянная его болезнь, сердечные припадки. Не поделили со своим сторожем дочь садовника. На закате жизни хан с ума сошел. Такого хорошего парня, как Надир, прогнал из-за ревности. Ну, а тот, говорят, не боясь, дал ему сдачи.

Лавочник расхохотался.

— Да, бывает, всякое бывает на свете. — И, налив чашку чая, протянул ее лекарю. — Прошу, только что заваренный!

Лекарь взял чай. Лавочник подвинул поближе к нему мелко накрошенный сахар.

— И надолго хан свалился?

— Недели на две, а может, и больше… Куда ему спешить? Доходы и без него идут. Лежи себе да отдыхай, копи силы для молодой жены.

Лавочник и лекарь рассмеялись.

— Заверните мне, Исмаил-саиб, десять пачек сигарет и бутылку лимонного сиропа, ну и, пожалуй, метров пять вон того красного ситца, что лежит направо от вас.

Лавочник выполнил заказ.

— Записать, саиб, или…

— Нет, нет, рассчитаюсь сейчас.

Лекарь достал из бумажника Красную бумажку в пятьдесят афгани и протянул торговцу.

Новая бумажка зашуршала в руке лавочника. «Вероятно, только что из сейфа хана, — подумал он. — Не заболел бы хан, и опять пришлось бы открывать кредиторскую книгу. Пусть подольше тянутся его недуги». Осторожно, чтобы не измять, он просунул деньги в ящик, где лежали крупные купюры, вернул сдачу и предложил выгодному клиенту еще чашку чаю. Но тот заторопился.

— Нет, нет, в другой раз, дома ждут. — Лекарь открыл пачку сигарет, закурил и простился.

Надир вошел к хозяину.

— Саиб, это ваши деньги. Возьмите, пожалуйста! — сказал он с дрожью обиды в голосе и протянул ему скомканную бумажку.

Лавочник сначала просиял, но потом, заметив, что юноша чем-то взволнован и позеленел до неузнаваемости, сделал вид, будто ничего не знает.

— Что это такое? — с деланным изумлением спросил он.

— Подброшенные вами деньги!

Ответ был настолько неожиданным, что торговец почувствовал себя неловко. Он замешкался, не зная, что делать: взять бумажку или отказаться от собственных денег?

Надир не стал дожидаться ни объяснения, ни чая со сдобными лепешками. Швырнув деньги на прилавок, он направился к выходу.

— Надир, сын мой?! Постой, а как же работа? Давай договоримся…

Сын Биби, не отвечая, скрылся за дверью.

УНЫНИЕ — ЛУЧШИЙ ПОМОЩНИК ВРАГА

Надир ночевал в мечети. Ложиться спать приходилось поздно, когда дом аллаха освобождался от правоверных. Только на четыре-пять часов и находили бездомные приют под этим кровом. Уже вечер. Ночлежники все собрались, а Надира все не было. Они выглядывали за порог, ждали, чтобы поскорей погасить купленную в складчину свечу и уснуть. Рано утром, чуть только начинался рассвет, надо было вставать и уходить — начиналось богослужение.

Наконец, еле-еле волоча ноги, в мечеть ввалился Надир.

— Мир и здоровье, друзья! — весело проговорил он, проходя на свое место.