— Не надо мне твоего! — оборвал ее Надир. — Не хочу я ни твоей любви, ни твоего богатства. Уйди с моего пути. Я люблю только Амаль!

— Одержимый, ты ничего не понимаешь!

— Пусть будет так!

— Глупый ты парень, дикарь… Что ты нашел в слепой девушке? Если луна с тобой, зачем тебе думать о звездах?

Глядя на свою преследовательницу глазами разъяренного тигра, Надир готов был ударить ее. Он повернулся, она снова удержала его.

Саид, наблюдавший эту сцену, встрепенулся. «О господи, она погубит его!» И, желая хоть чем-нибудь отпугнуть дочь хана, громко воскликнул:

— Лахавле!

Гюльшан будто не слышала и продолжала еще настойчивее:

— Ты будешь только моим!

— Никогда!

— Ах, вот как?! — взбешенно крикнула она и ударила его по щеке.

Надир опешил. Он уже поднял было кулак, чтобы проучить ее, как грозный, испуганный крик садовника остановил его:

— Надир, не смей!

Рука юноши повисла в воздухе. Закрыв лицо руками, Гюльшан бросилась бежать, истерически хохоча и взвизгивая.

— В чем дело, отец? — заволновалась Амаль.

— Ничего, дочь моя, иди-ка домой.

Амаль покорилась. «Почему отец так закричал на него?! — тревожно думала она дорогой. — И как помочь ему? Чем облегчить его горькую долю?»

Отослав дочь, Саид подошел к Надиру.

— Сын мой, как ты напугал меня! За что она ударила тебя?

Надир, взволнованный и смущенный, молчал.

— Больше спокойствия и благоразумия, сын мой, — обняв его за плечи, продолжал Саид, успокаивая его. — Слава аллаху, что ты не ударил ее!.. Остерегайся ее, от нее можно всего ждать. Однажды она так излупила своего жениха Шарифа, что он от позора не мог на улицу показаться. Ты добр к нам, аллах, ты милостив! Ты сжалился над нами! — заключил он, патетически воздев руки к небу.

Надир продолжал молчать. «Вот тебе цена твоего талисмана, мать, — пронеслось у него в голове. — И зачем только она потянула меня к этой старой ведьме?»

— Вот видишь, сынок, — продолжал Саид, успокоившись, — небо видит твои муки и послало тебе Гюльшан взамен Амаль. Может быть, это и к лучшему? Она сделает тебя зятем богатого человека. Караваны его машин развозят товар по всему Афганистану.

— Пусть развозят, мне не надо ни их богатства, ни ее любви. Я хочу только Амаль.

— Наладил как попугай: Амаль да Амаль! — рассердился Саид. — Когда, наконец, ты выбросишь ее из головы?

Надир посмотрел на садовника долгим, глубоким взглядом.

— Скорей я лишусь жизни, чем… — не докончив фразы, он бросился прочь от Саида.

Глядя ему вслед, Саид вспомнил свою молодость. Что там греха таить, ему была приятна преданность юноши его дочери. Ведь он сам так любил свою жену, мать Амаль! «Что мне делать с тобою, Надир? День за днем ты все больше и больше проникаешь в мою душу. Да и как можно тебя не любить, не уважать за такую пылкую любовь! Да и Амаль молчит, что-то скрывает, уж не без ума ли и она от тебя? О аллах, помоги направить на верный путь мою бедную дочь!»

Несчастный отец метался между двух огней. Как найти выход из такого, как ему казалось, безвыходного положения?

ТОМУ, КТО ПРИВЫК К ТРУДУ, ЖИЗНЬ НЕ СТРАШНА

Азиз-хан был поражен гордостью Амаль и в то же время считал себя чуть ли не оскорбленным ею. Впрочем, тут он винил и самого себя, к чему все эти церемонии и любезности? Зачем заниматься пустой тратой времени в столь серьезных делах, как женитьба? Не деньгами, так подарками, не подарками, так угрозами сломить ее волю, сделать своей женой!

Третий месяц уже ведутся переговоры с Саидом. До чего же изменился мир, если дочь нищего садовника вместо благодарности за лестное предложение отвечает дерзкими выходками! Ведь подумать только — отказалась сесть с ним за один стол и выпить чаю! Неужели и в самом деле она без ума от сына Биби? Если Гюльшан говорит правду, то придется отказаться от услуг этого молодца. Хоть парень он трудолюбивый, бесстрашный и честный, а все-таки…

Был конец дня последней четверти апреля, когда Азиз-хан пригласил Саида поужинать с ним. Он решил закончить затянувшийся торг, договориться о калыме и дне свадьбы.

Небо уже улыбалось первыми звездами, и в комнатах ярко горел белый свет газовых ламп, когда Саид вошел в дом хозяина. Не поднимаясь с места, Азиз-хан приветливо принял отца Амаль, предложил ему сесть поближе. Но Саид опустился на ковер возле дверей.

Гостя в этот вечер обслуживала сама Гюльшан. Хан не хотел, чтобы кто-нибудь из посторонних был свидетелем его разговора с Саидом.

Гюльшан вошла на террасу в домашней цветной чадре, поставила крепкий чай перед Саидом и тут же скрылась за портьерой.

— Я тебя уважаю, Саид, и отношусь с почтением, хоть ты и тянешь с нашим родством. Неужели ты не хочешь, чтобы я стал твоим зятем, не хочешь жить так, как живу я сам? Кроме выгоды, клянусь именем пророка, я здесь ничего не вижу для тебя!

— Я же не отказываю вам, хан-саиб, — ответил Саид спокойно.

— Однако я не вижу, чтобы ты помогал делу. Может, помеха этому бродяга Надир?

В сердце Гюльшан что-то больно кольнуло. Затаив дыхание она жадно слушала разговор.

«Аллах послал этому бродяге богатую невесту, вашу дочь, — подумал Саид, но вслух ничего не сказал. — Зачем губить парня? Хан все равно не даст дочери согласия на брак с ним».

— Как ты считаешь, Саид, Амаль любит его? — продолжал допытываться Азиз-хан.

Гюльшан замерла в ожидании ответа. А Саид продолжал молчать. Да и как ответить хану? Сказать «да» — значит огорчить его, сказать «нет» — все равно что обнадежить.

— Ну, что ты молчишь?

— Хан-саиб, пусть аллах ответит за меня, только он владеет ее мыслями и сердцем.

Азиз-хан из-под густых, крашенных хной бровей пристально посмотрел на Саида.

— Эй, там… подайте ужин! — крикнул он.

Гюльшан вошла, чтобы забрать чайную посуду, и, увидев нетронутый Саидом чай, язвительно заметила:

— Что Амаль, что Саид — оба боятся у нас стакан чаю выпить!

— Нет, нет, маленькая ханум, не говорите так… — заволновался Саид и быстро выпил холодный чай.

Подали ужин. Саид собрался уходить, но хан удержал его. Отца поддержала и дочь.

— А говорите, что вы хотите сродниться с нами? — кокетливо и с упреком в голосе проговорила она. — Разве искренно любящий человек откажется от нашего хлеба?

Саиду оставалось только подчиниться. Но разговор не клеился и за ужином. Так они и расстались, ни о чем не договорившись. «Убрать бродягу с пути, — решил Азиз-хан. — И тогда Амаль по собственной воле войдет в мой гарем».

— Если хочешь защитить свою честь, отец, прогони сына Биби! — словно угадав его мысли, сказала Гюльшан. — Он твой враг… Я знаю о нем больше, чем ты. Не оставляй его ни минуты в нашем доме!

Как ей было завидно, что отец беспокоился о таком «ничтожестве», как Амаль! Ах, если бы Надир хоть капельку думал о ней! Но его ответ «Никогда!» в ее ушах, словно колокол каравана: «Никогда! Никогда!.. Никогда!..»

— Ну уж если так, я не дам тебе жизни! Ты не увидишь Амаль, не услышишь ее голоса! Разлучу тебя и с матерью, буду мстить тебе всем огнем своей ненависти! — шептали ее губы.

Утром отец Гюльшан послал за Надиром, а сам сел во дворе и любовался павлинами, которые, распустив хвосты, расхаживали по двору.

Завидев подходившего Надира, он нахмурил брови и опустил голову.

— Вы меня звали, саиб, чем могу служить вам? — спросил Надир, остановившись на почтительном расстоянии.

Азиз-хан молчал. Надир смотрел на него не спуская глаз. За окном, под которым он сидел, шевельнулась тюлевая занавеска, и на миг показалась Гюльшан. Показав Надиру язык, она тут же скрылась за шторой.

— Подай сюда ружье! — хрипло пророкотал, наконец, Азиз-хан.

Надир доверчиво протянул ему винтовку, с которой не расставался по ночам, охраняя сад.

Азиз-хан взял ружье, погладил его рукой и, повернувшись к Надиру, зарычал уже резко и грозно: