Мать поднялась и покинула комнату. Допив свой чай, Наджиб взял из рук жены чилим и несколько раз затянулся.

— Почему ее надо увезти? — обратился он к Надиру, успокоившись. — Потому что Амаль не выносит Азиз-хана. Почти каждый день приходит он вместе с врачом и уговаривает ее перейти в его дом. Если Амаль будет в больнице, его не пустят в женскую половину. Да Кабул не Лагман, там профессора — люди, знающие свое дело. Есть там и русские врачи. А они уже не одну сотню слепых осчастливили, вернув им зрение.

Надир слушал учителя с сильно бьющимся сердцем. «Наджиб-саиб, конечно, все знает, он учитель! — думал он, и вдруг его неожиданно осенила мысль: — А что, если попробовать отыскать ту добрую женщину-врача, которая была в лагере?»

Луч надежды проник в его душу, и ему захотелось, не теряя времени, начать свои поиски.

— Я пойду, саиб, — сказал он поспешно и, не дожидаясь ответа хозяина, встал.

— Куда ты спешишь? Уж не задумал ли бежать в Кабул, к русским врачам? — улыбнулся Наджиб-саиб. Надир смущенно опустил голову. — Сегодня я навещу Амаль, — продолжал учитель. — А ты приходи вечером к ужину, и я расскажу, как она себя чувствует. Хорошо?

— Хорошо, саиб! — ответил Надир и, прижав руку к сердцу, добавил: — Мир и тысячи лет вам жизни, саиб!

На рассвете Надир посвятил мать в свои замыслы. Получив ее благословение, он взял немного денег на дорогу и с фотографией — подарком Саадат-ханум за пазухой покинул Лагман. Стремительный шаг его был направлен в Кабул — город, где живет сам падишах Афганистана, где чуть ли не на каждом шагу попадаются врачи, которые возвратят Амаль зрение! Тогда уж не подействуют на Саида назидания муллы Башира, что счастье его дочери в руках Азиз-хана и предложение идет от аллаха, отказать хану значит идти против воли всевышнего и обречь себя на вечные муки ада! Нет, у Саида непременно смягчится душа. Ведь Амаль его единственная дочь!

С полной верой в удачу Надир шагал в столицу, которую совсем не знал.

звенел его голос.

На просторной террасе, где любил сидеть Азиз-хан, царила прохлада. Огромные виноградные ветви с широкими лапчатыми листьями закрывали ее от лучей солнца, и лишь блики играли на широком персидском ковре, устилавшем пол. Между колоннами стояли изящные увлажнители, выписанные ханом из-за границы. Тонкой струей выбивалась из них вода, обрызгивая цветы и листья. Канарейки в позолоченных клетках, радуя хозяина, рассыпались друг перед другом в восторженных трелях.

Азиз-хан и мулла Башир в непринужденных позах сидели на матрасиках, покрытых зеленым плюшем. Тут же у порога, подогнув под себя ноги и не зная, куда деваться от смущения, расположился Саид.

Молодой слуга подавал господам чай, приносил еду, раздувал уголек в головке кальяна.

Такого чая, которым угощал Саида Азиз-хан, он никогда не пил. По аромату, вкусу и цвету ему не было равного в Лагмане. Чай этот заваривали по букету, придуманному самим ханом. Туда входило несколько сортов чая: цейлонский, индийский, китайский, персидский. Неторопливо глотая густо-янтарный напиток, Азиз-хан время от времени бросал острый взгляд на своего садовника: «Неужели ты не понимаешь, — думал он, — что со мной тебе не тягаться? Ведь сомну я тебя, как коршун цыпленка!»

Азиз-хан показывал мулле орнамент на потолке террасы, восхищался работой гератских умельцев. Саид молчал. Он вслед за хозяином поднимал глаза на потолок, но перед ним все краски смешивались, а круги и квадратики орнаментов сливались в нечто неопределенное. Ему было не до потолка. Амаль больна, слезы не просыхают у нее на лице, а хан и мулла уговаривают его готовиться к свадьбе!

По знаку хозяина слуга поставил перед Саидом новую чашку ароматного, крепкого чая, отошел и, скрестив руки у пояса, встал у порога и замер.

— Чай остынет, Саид, пей, брат мой, и решайся… — проговорил хан ласково.

— Чего ему решать? — вмешался мулла. — За него решил сам аллах! Не так ли, Саид?

— Кажется, так, саиб…

— Не кажется, а совершенно верно. Пусть дочь сопротивляется, она женщина, неразумное существо, с нею надо считаться не больше, чем с маленьким ребенком.

Саид в замешательстве взял чашку с чаем, глотнул и снова поставил на ковер.

— Саиб, подождем еще немного, — сдержанно ответил он, умоляюще глядя на своего повелителя. — Правда, с тех пор, как вы сделали ваше милостивое предложение, прошло немало времени. Но, может быть, с помощью всевышнего она все-таки образумится, оставит мысли о Надире и сама даст вам согласие.

— Не напоминайте мне об этом бродяге! — оборвал его хан. — Я прикажу прогнать его из Лагмана!

— Все в ваших руках, хан-саиб…

— Следует, следует, — поддержал мулла Башир. — Он здесь мутит людей своими песнями.

Саид умолк. Зная его нрав, Азиз-хан смягчился.

— Саид, ты отец и к тому же истинный мусульманин и должен оценить мой хлеб и соль… Я хочу для тебя только добра. Девушек немало на свете, ты сам понимаешь, любая не откажет мне… А я хочу только Амаль! Я привык к ней, к ее чтению корана, смеху и слезам… Пусть поплачет, слезы не будут меня тяготить. Поплачет — и успокоится. Не будь она твоей дочерью, я решил бы дело проще. Но так и быть, из уважения к тебе и своей любви к ней я согласен подождать еще немного. Но помни: если в конце концов будет не по-моему, пеняй тогда на себя… Клянусь аллахом, я вас не пощажу!..

— Что вы, что вы, хан-саиб! Наш Саид не допустит этого. Он разумный человек и понимает, что лучшего от судьбы ему не дождаться, — поспешил заверить мулла Башир.

— Можешь идти! — разрешил Азиз-хан.

Саид, не помня себя, поднялся и молча покинул террасу. Почти бегом спустился он со ступенек. Обида на хана как удав схватила его за горло. Он шел по саду, словно обезумевший, ничего не видя, ни на кого не обращая внимания. Не заметил он и Наджиб-саиба с лекарем Гуламом, которых только что обогнал.

— Мы к вам, дорогой Саид! — окликнул его Гулам.

Саид остановился. От душившей его злобы он не смог, как всегда, учтиво ответить на их приветствие и только сухо кивнул головой.

— Что, уж не хуже ли Амаль? — спросил обеспокоенно учитель.

— Нет, нет. Мне стало тесно в этом саду! — ответил Саид с дрожью в голосе. Учитель и лекарь переглянулись. — Хан-саиб торопит со свадьбой и грозит… Хотя он и согласился отложить свадьбу еще на несколько дней.

— Ага, согласился! — торжествующе воскликнул лекарь.

— А что остается ему делать!.. Хан-саиб не глупый человек и знает, что такой орех не так-то легко разгрызть, — заметил учитель и, посмотрев на Саида, спросил: — Не так ли?

Садовник покраснел. Почему аллах не послал ему сына?! Тогда он не знал бы унижений, которые ему приходится сейчас испытывать! Горячо любя дочь, Саид никогда не пытался проникнуть в ее душевный мир. И даже мысли не допускал, что она может когда-нибудь полюбить. Он и теперь не догадывался, что любовь ярким факелом освещает душу его дочери. Не знал он, что Надир приходил к ней и она благодарит судьбу за эту встречу.

И теперь Амаль ждала его. С утра открыв двери лачуги, она с волнением и тревогой прислушивалась к каждому шороху, ловила малейшие звуки. Неужели не придет, побоится рискнуть? Нет, не может быть!.. Он самый храбрый, самый смелый в Лагмане!

А время шло. Давно уже ушла Биби, ни слова не сказав о Надире. «Почему она сегодня так неразговорчива? Неужели он ничего не сказал ей о нашей встрече? А может, его поймали, избили и отвели в тюрьму? И она это скрывает от меня?» — терзалась Амаль. Как она хотела бы сейчас вернуть время, когда она не думала ни о любви, ни о счастье!