Истово молился Шутов, поклоны клал низко. Задел плечом о кого-то. Скосился. Народу в церковь много нашло, на это он обратил внимание. Люди простые, одеты бедно. Старики, старухи. Были здесь и женщины с детьми. «О, рвань, — ожесточился Шутов, — ни кола ни двора, а туда же». Понимал, что в церкви нельзя так думать, злобиться, перед богом все равны, однако и на собственное горло наступить не мог. Не принимал Шутов равенства. Закипало в нем. О том подумал, что молитвы ныне вновь разделились, как раздельны были они во все времена. Всяк о своем молится. Он о победе одного оружия, а эти? Те, что рядом стоят? Так же, как и он, крестятся, так же отбивают поклоны. О чем бога просят, чего хотят? Погибели они его хотят, о том и молятся. Много их в церкви, не знаешь, чьи молитвы скорее до бога дойдут. Всем скопом молятся, вдруг да уговорят…

Шутова в жар от таких мыслей бросило. «Псы шелудивые!» — ругнулся он про себя и снова попросил господа простить ему бранные слова в храме. Не к месту вспомнился приблудный пес, вой по ночам. Еще хуже сделалось. Шутов вышел из церкви. Не получилось молитвы.

Сидит он теперь в своем доме, безотрывно смотрит в окно. Дышит трудно. О леснике думает, что в погребе заперт.

Не верит он Михайле, никогда он ему не верил. С утра он специально в город к Лехе Волуеву ездил. В который раз уговаривал Леху покончить с Михайлой. Долго не поддавался на уговоры Леха. Немцы Степанова якобы из заключения вызволили, выдали в том документ. Сидел он в тюрьме якобы за связь с немецкими шпионами, и тоже оградили документом. Сколько раз доказывал Шутов Волуеву, что в таком деле бумаге верить нельзя. Степановы всегда в грамотеях ходили, воду мутили. Где он при Советах был? В деревне о нем что-то не слыхали, узнавал Шутов. А по документам, так он вроде бы даже растрату совершил. Это Степанов-то! Его батька-голодранец рубаху последнюю с себя снимет, первому встречному отдаст. Оба сына такими же росли, помнит Шутов. Весь род Степановых такой, на́ тебе — растрата. «Немцы его со всех сторон проверяли, — говорил Леха, — документы и все такое прочее в порядке». — «Дураки твои немцы, вот и в порядке», — возражал Шутов. Степановы к земле ни когда не тянулись, не было в их роду такого. В лес Степанова потянуло. По разумению Шутова, документ можно выправить любой, но и в корень смотреть надо. Степанова большевики оставили, не иначе. «Доказательств нет», — говорил Леха. Взять бы Михайлу, и делу конец. Пытать. Были бы и доказательства. «Он немецкую сторону добровольно взял, подписку в том дал», — говорил Леха. Будь его, Шутова, воля, порвал бы он эту подписку на мелкие клочки, потому грош ей цена.

Сколько жил Шутов в Малых Бродах, столько он в сторону Степанова и косился. Не просто поселился Степанов в лесу, ох не просто. Жену умершего брата с девкой под защиту взял. Что баба с девкой, у Степанова под защитой ближние деревни. Жители этих деревень, видишь ли, обеспечивают лесоповал. Льгот им добился. К начальнику тылового района, к господину полковнику Фоссу в доверие втерся, а! Всех, всех бы надо пощупать, одного поля ягода.

Ныне Леха сказал, что всполошились большевики, почуяли беду, разведчиков своих засылают. «Счас, — сказал, — в оба глаза смотреть надо». И то, что прозревать начал. «Теперь, — сказал, — можешь взять Степанова. Придержать у себя. Пусть, — сказал, — твое быдло за домом его приглядит. Объявится кто — хватайте». Наконец-то! Давно, давно надо было так-то. Шутов настолько обрадовался разрешению взять Степанова, что домой галопом гнал своего коня. Сразу услал полицаев в лес.

Лес.

Задумался Шутов. Для него за этим коротким словом многое видится. В лесу он скрывался, когда собственное хозяйство огню предал, уполномоченного убил. В лес бежали они с Лехой с Урала. Среди леса войны дождались. Теперь лес других укрывает, тех, кто приговоры выносит, против новой власти идет. Попробуй до них дотянутся. Весной экую силу собрали, лес все одно что гребнем прочесали, а результат? Нет результата. И покою нет. Потому как в лесу и болота, и чащобы. По себе знает Шутов, что такое лес, потому страшится его. Уверен — с ними Степанов, с теми, кто нападает. Сиди теперь, жди доказательств. Сколько ждать? И только он так подумал, оторопь Шутова взяла. Как же раньше его не осенило. Ждать не день, не два. Пошто всех троих в лес отправил, самому как быть? В лесу хватило бы двоих. Михайле Степанову еду носить надо, в сортир его, проклятого, выводить. Здоров Михайла, вырвется, оглоушит, поминай как звали.

Ночи в июне коротки, заря с зарею сходится. Но и темень наступает. Особенно в пасмурную погоду. Солнце скрылось, сразу зашторило свет. Лес вдали превратился в одну сплошную черную линию. Ни островерхих елей не различишь, ни крупноголовых берез. Ближний стог сена скалой надвигается. Журавль над колодцем вот-вот сорвется, побежит. Но больше всего кажется, что возле погреба, в котором заперт Степанов, идет какая-то возня. Выйти бы, посмотреть, как замок держится. Не может пересилить страх Шутов, к окну приник. Вспомнил о Саньке Борине. За мысль эту как за спасительную ухватился. Надо было с вечера позвать пацана, все не так жутко сейчас было бы. О том подумалось, что хорошие мысли не торопятся, с опозданием являются. Поторопился он, ох как поторопился с Михайлой. Да и то сказать, сколько ждал этого момента. Теперь бы утра дождаться. Утром можно будет Саньку за Лысухой в лес послать. Утро вечера мудренее, бог даст — все еще образуется.

И только он так подумал, явственно услышал хруст веток. Шутов так и обмер. Лицом к стеклу прислонился. Разглядел на заборе мальчишескую фигуру. Узнал Борина. «Господи, — произнес в сердцах, — дошли до тебя мои слова». Он видел, как подросток прыгнул с забора, глаз с него не спускал, пока тот шел к крыльцу. Санька собрался было стучать в дверь, Шутов открыл окно.

— Ты, Сань?

Понимал, что глупый вопрос задает, но и другого не нашлось. Испереживался он за это время.

— Я, Григорь Максимович, — отозвался Санька.

— Пошто в ночь?

— Дак дело привело, Григорь Максимович. Дядь Коля Лысуха из лесу раненый приполз.

— Как! — выдохнул Шутов.

Он из окна по пояс от такой новости высунулся. Из темноты кто-то схватил Шутова за грудки. В тот же миг староста потерял сознание.

IV

Долгим выдался день для Колосова. Не только потому, что рано светает, поздно темнеет. День затянули ожидания.

В первой половине дня старшина долго ждал лесника. Уйти, не встретившись с этим человеком, Колосов не мог. Дом лесника единственная явка на пути поисковой группы к конечной цели. Только лесник знает, где теперь находятся партизаны. С насиженного места они поднялись и ушли еще весной, ведут бои с карателями.

Представить себе положение партизан Колосов может. С сорок первого года в разведке старшина, с тех пор, как дал слово держаться Речкина. Приходилось ему и пробираться тайно, и от преследования уходить. Зримо представлял обстановку старшина, в которой ныне оказались партизаны. Самому досталось. До сих пор в памяти холода да топи, ситуации разные, когда словно балансируешь на грани ножа.