— Благодарю вас, высокочтимый отец.

Это была всего лишь формальность, но Анвар уд-Дин любил скрупулёзность во всём, что касалось его обязанности следить за исполнением закона. «Именно это делает его мудрым управляющим, — думала она. — Внимание к мелочам. Вот почему он будет умелым последователем низама, если это — кисмет».

   — Теперь, — продолжил он, — расскажи мне о рубине и иноземце. И скажи: что, ты думаешь, на уме у Мухаммеда?

   — Из этих трёх вопросов, высокочтимый отец, последний — самый насущный. С тех самых пор, как вы назначили Махфуза своим преемником, целью Мухаммеда стало убить его. Я верю, что он скоро предпримет серьёзную попытку совершить это, и, если это произойдёт, он должен будет включить в свои планы убийство матери Махфуза, а также и...

   — А также?

   — А также и вас, высокочтимый отец.

Анвар уд-Дин продолжал поглаживать бороду; его глаза увлажнились. Он выбрал Ясмин в жены Мухаммеду, и выбор его оказался верным. Мухаммед был непостоянным и изменчивым в юности, дерзким и нетерпеливым, опасно сосредоточенным на стремлении к власти. Необходимо было использовать различные хитрости, чтобы опрокинуть его планы, и одной из них стала эта маленькая черноглазая девочка, которую привёз из Агры её отец.

   — Как он совершит это?

Она высказала свои предположения как можно более бесстрастно, но он видел, с каким отвращением ей приходится исполнять долг, который он возложил на неё.

   — А что с рубином? — спросил он вдруг.

Она замешкалась с видимой неловкостью.

   — Этот вопрос более трудный. Судя по тому, как люди относились к нашему появлению в городе, этот секрет уже не является тайной ни для кого.

Утвердительным жестом он согласился, восторгаясь её хитростью. Она умела показать, что предлагает больше, чем от неё ожидают, и тем самым побуждала неосторожного собеседника к тому, чтобы самому открыть больше, чем он хотел. Но в данном случае он решил быть снисходительным и открыться перед ней.

   — Да. Ты совершенно права. Умар выпустил эту историю наружу. Можно предположить, что в Индостане каждый знает о рубине и его способности разорвать проклятие, тянущееся за Кох-и-Нором.

   — Тем самым вы объявили о себе как о преемнике низама. В Хайдарабаде не оставят этого без внимания, и, если вы не хотите навлечь гнев Асаф Джаха, вам следует держаться в тени. Говорят, у низама короткий разговор с теми, кто угрожает его власти. Я бы подождала, пока не утихнут первые последствия вашего шага. Семя посеяно, а полить его, чтобы оно взошло, можно в будущем. На вашем месте я не вступала бы сейчас в борьбу за власть с возможными преемниками Асаф Джаха. Я бы подождала, когда он умрёт.

Он глядел поверх её головы, смущённый, как всегда, её самонадеянностью, но довольный глубиной восприятия и искренностью её ответов.

   — Ты бы подождала?

   — Да, высокочтимый отец. Я бы поступила так. То есть если бы я была на вашем месте. Пожалуйста, извините меня.

Она покраснела, и он решил не замечать её промаха.

   — Этот иноземец, — сказал он, зная, что должен вскоре призвать к себе этого человека. — Расскажи мне о нём.

Пока она говорила, он слушал вполуха и вскоре, вздохнув печально, предался размышлениям о своём сыне. Мухаммед был опасным глупцом. Его героем был Аурангзеб, последний из великих императоров-Моголов, занимавших императорский маснад в Дели. Как и Аурангзеб, Мухаммед отказался бы от мудрого согласия с индусами, которого достиг Великий Акбар. Как и Аурангзеб, Мухаммед возобновил бы сбирание подушного налога с неверных, изгнал бы европейцев, чьи порты и фабрики приносят столько дохода. Он начал бы священную войну, джихад, по всему Югу. Если бы Мухаммед стал набобом, война против немусульман началась бы с разрушения индуистских храмов и закончилась бы разрушением Карнатики как независимого, де-факто, государства.

Он вернулся мысленно к Ясмин, пытавшейся наилучшим образом представить не слушающему её господину мотивы иноземца, Хэйдена Флинта. «Стоит ли Мухаммед того, чтобы ради его разоблачения губить эту прекрасную, разумную, удивительную женщину? — спрашивал он себя с печальным раскаянием. — Какая жалость, что у неё оказалась такая судьба. Если бы я предвидел это двенадцать лет назад, оставил бы её в Агре или женился бы на ней сам».

Слушая Ясмин, он размышлял, что сказать этому иноземцу о Мадрасе. Следует ли ему знать, что Мадрас уже пал и что англичане фактически утратили присутствие в Карнатике? Скорее или позже Хэйден Флинт должен будет узнать об этом.

Почему не скорее?

Это определённо облегчит получение поразительного магического рубина, а он может решить всё.

Глава VI

Стрэтфорд обозревал картину разрушения: снесённые ограды, зияющие пустотой окна, трещины и пробоины, уродующие фасады богатых домов и складов. Косые лучи солнца высвечивали и подчёркивали хаос на парадной площади, покрытой кучами мусора и воронками от снарядов.

Неподалёку от конторы Чарльза Сэвэджа, под разбитыми окнами церкви, улица была покрыта осколками цветного стекла, сверкавшего всеми оттенками изумрудов, сапфиров и янтаря. Каким-то чудом уцелел блаженный лик святого Антония, свисающий сверху, с нимбом, окаймлённым, как серой змеёй, рваным свинцом трубопровода под готической рамой.

Среди этих стеклянных «драгоценностей» мирные белые коровы отмахивались хвостами от ранних мух, далее же по улице козы выискивали что-то в хламе, выброшенном из разорённых домов.

На Стрэтфорде Флинте был новый камзол, на голове — его лучшая воскресная треуголка, та, которая была украшена страусиным пером, пряжки его туфель сверкали серебром.

«О, да ты выглядишь так же впечатляюще, как старина Эли, когда он направлял тебя на путь к богатству», — размышлял он, с теплотой вспоминая своего бостонского покровителя, который и сам пробился самостоятельно, и указал ему дорогу к успеху.

Он с силой потёр руки. Невероятные новости, которые дошли до него прошлым вечером, всё ещё звучали в голове. Ничто не может омрачить теперь ему день. Ничто. Но инстинкт подсказывал ему, что до поры до времени он должен хранить новость в тайне.

Стрэтфорд взглянул наверх и увидел, что большие часы компании отставали на шесть часов, их стрелки были направлены вверх, оставаясь в положении, где французский выстрел остановил их в пять минут первого, в бесславный момент сдачи форта губернатором Морсе.

Это бесчестье произошло три дня назад, и победоносные французы промаршировали здесь на следующее утро с барабанным боем, поднятыми знамёнами.

Флинт взобрался по ступеням на стену крепости, обращённую к морю, с подзорной трубой в руке. Его освобождение из-под стражи всё ещё имело силу, давая ему возможность свободно перемещаться по форту. Впереди его ожидал обед с французским адмиралом. Французские часовые оставили его одного, и он прошёл вдоль зубчатой стены к тому месту, где четыре дня назад показывал своим пушкарям, как готовить против вражеских кораблей такое средство, которое не смели использовать французы.

Он научил раскалять ядра в печах до тех пор, пока они не станут светиться ярко-жёлтым светом; показал клеркам и писчим, как погружать этот заряд в тачку, устланную песком, чтобы перевозить их к орудиям, как укладывать слой влажной пакли между зарядом и порохом. Он лишь запретил им под страхом смерти направлять пушки на один из кораблей, стоящий на якоре среди французского флота.

Его живот судорожно сжимался, когда он вспоминал о своём огромном долге. «К чёрту уныние, — думал Стрэтфорд, наполненный всепобеждающей энергией. — Я в любое время могу начать новое дело! К моим услугам всегда — Туладжи Ангрия. Он — пират и опасный человек, но мой должник, после того, как я уничтожил шесть его пиратских судов, но позволил ему уйти на седьмом. Я мог бы объединиться с Артуром и Вилли Мак-Брайдами, и мы стали бы заниматься каперством, деля с Ангрией половину добычи, захваченной у французов... но я слишком стар, чтобы охотиться на капере за французскими судами, и это слишком походило бы на капитуляцию».