— О, не стоит слушать глупых сплетниц, Хамида. Только расстроишь себя.

Хамида была её старшей подругой и верной спутницей; она сопровождала Ясмин в Хайдарабад, когда её выдали замуж. Это было десять лет назад, тогда Ясмин было двенадцать.

   — Я очень беспокоилась о тебе, — проговорила Хамида.

   — И я тоже очень скучала по тебе. — Ясмин вновь улыбнулась, подтрунивая над верной айах. Она согнула колени и погрузилась в воду, наслаждаясь прохладой воды, омывающей её спину, живот, грудь.

   — Хорошо возвратиться назад. Как она? — спросила Ясмин более серьёзно.

Хамида поняла. Она сделала гримасу, означающую, что Надира-бегума была не более противной, чем обычно. Будучи женой набоба и матерью одного из трёх его сыновей, она обладала большой властью в зенане и могла сделать очень нелёгкой жизнь для айах Ясмин, и особенно для Джилахри.

   — Вам тут пришлось не сладко?

Хамида не стала вдаваться в подробности.

   — О, не беспокойся о нас. Мы научились выносить эту старую змею.

   — Да? Пожалуйста, потри мне спину.

Моя спину, Хамида доверительно говорила ей тихим голосом, приблизив губы к уху Ясмин:

   — Произошло много нового. Но всё остальное может подождать. Главное же — Махфуза ожидает немилость.

   — За то, что он послал Абдула Масджида отыскать нас?

   — Это всё дело рук Шахбаз. Не нравится мне это, Ясмин. Эта ужасная ведьма готова на всё, чтобы добраться до Мухаммеда; может быть, они попытаются использовать тебя. Вчера Джалбадан спряталась за занавеской, и она слышала...

Раздалось знакомое позвякивание тяжёлых золотых браслетов, и лицо Хамиды сразу приняло иное выражение. Ясмин повернулась и увидела Надиру-бегуму и шедшего позади огромного тёмного евнуха Макбула.

Металлическое позвякивание, возвещавшее о приближении Надиры, всегда приводило в страх большинство женщин, хотя она была изящной и хрупкой. Глаза её были очень тёмными, что подчёркивала чёрная краска на ресницах, губы — окрашены в кроваво-красный цвет, но самой поразительной выглядела остальная часть лица, покрытая краской из золотого порошка. Когда она улыбалась, что случалось очень редко, были видны её зубы, покрытые чёрным, а длинные, до пояса, седеющие волосы почти всегда были заплетены и скрыты под покрывалом. В зенане она ходила босиком, ногти же на её ногах и пальцах рук были выкрашены красным, так же как ладони и стопы ног. Сегодня на её голове был золотистый муслиновый шарф, подвязанный лентой, вышитой бриллиантами и жемчугом; вокруг шеи виднелись ещё семь или восемь нитей жемчуга, тяжёлые золотые браслеты на руках и щиколотках завершали наряд.

   — Ясмин, дитя моё. Здравствуй! Как ты себя чувствуешь? Я думаю, путешествие было трудным?

   — Да, уважаемая матушка. Оно было довольно утомительным.

   — Ты расскажешь мне обо всём?

   — Обязательно. Я уже заканчиваю купание.

Старшая женщина наклонила голову, ощущая малейший признак недостаточной, на её взгляд, почтительности.

   — Твоё купание может и подождать. Выходи.

   — Хорошо, я сейчас оботрусь. — Голос Ясмин оставался нежным и мягким. Она подняла руки, чтобы Хамида могла обернуть её просвечивающим муслином.

   — Тебе лучше поторопиться, дитя моё.

   — Да, Надира. — Она стояла по колено в воде, пока Хамида просушивала её кожу, похлопывая по ткани.

Надира-бегума подняла подбородок.

   — Моя дорогая, будь на то моя воля, ты могла бы стоять в воде хоть весь день и всю ночь. Но набоб требует тебя к себе. Ты должна явиться к нему немедленно.

Ясмин вышла из воды, вытерлась и торопливо оделась, ощущая присутствие Макбула и его загадочный взгляд, нисколько не смущающий её. Она оставила Надиру и последовала за евнухом.

По пути она думала: что может скрываться за взглядом Макбула? Какие мысли возникают в мозгу евнуха, когда он видит, как леди, которым он служит, раздеваются и купаются в бассейне совершенно голыми? Она внезапно ощутила огромное сострадание. Конечно, у него нет ничего под его дхоти, всё вырезано.

   — Зачем он вызвал меня, Макбул?

   — Я не знаю, сахиба.

   — Он — один?

   — Да, кроме хука-валлы[53].

«Если он курит, значит, думает». Она сделала сознательное усилие, настраивая мысли на более весёлый лад, глядя, с внутренней улыбкой, на нелепые, преувеличенно загнутые носки туфель Макбула. Она слышала, как его толстые ноги трутся друт о друга, когда он идёт, раскачиваясь при каждом шаге. В Макбуле была своеобразная грация, подобная грации слона, и хотя меч был постоянно в его руке, он всегда казался ей мягким человеком. Чёртик, сидевший в ней, не мог удержаться от попытки представить, как он присаживается, подобно женщине, чтобы облегчиться. «Что у него осталось? Как это выглядит и как функционирует? Остался ли хотя бы обрубок?»

Макбул снял со своего пояса кольцо с ключами и отпер громадную, окованную железом дверь. Когда он распахнул её, Ясмин приостановилась, с неохотой заставляя себя сосредоточиться на предстоящей беседе.

   — А, Ясмин! Входи, входи.

Она вошла через дверь, ведущую из женской половины, и приблизилась к выложенному подушками маснаду набоба.

   — Высокочтимый отец...

   — Входи. Садись сюда, рядом со мной.

Толстый слой шёлковых ковров мягко стлался под её босыми ногами. Она с удобством опустилась на колени и вежливо сложила ладони перед собою.

   — Пожалуйста, извините мою задержку и мой вид, высокочтимый отец, но я была в бассейне, когда ваше повеление достигло меня.

Анвар уд-Дин какой-то момент с одобрением разглядывал её. Он сделал ещё одну затяжку и затем отпустил хука-валлу, чтобы остаться наедине с Ясмин.

   — Ты можешь убрать свою вуаль, дочь моя.

   — Благодарю вас, высокочтимый отец.

Ясмин молча подчинилась. Хотя она привыкла иногда открывать лицо перед мужчинами царствующей семьи и порой — перед их избранными гостями, она испытывала особенное ощущение обнажённости под взором набоба.

   — Поездка, в которую я послал тебя, кажется, не прошла так гладко, как хотелось бы, — сказал он.

   — Да, высокочтимый отец, не гладко.

   — Я постоянно возносил молитвы к Аллаху. Расскажи, что произошло?

Она подробно рассказала ему о пути до Цейлона и обратно, не оставляя ничего имеющего значение, и без колебания закончила недвусмысленным предупреждением:

   — Дважды ваш сын был близок к смерти, высокочтимый отец. Первый раз он чуть не утонул в море во время тайфуна, и затем на него чуть не было совершено покушение Абдулом Масджидом. Мухаммед считает, что это его брат, ваш сын Махфуз, приказал убить его.

   — Инш Аллах[54], — нейтрально произнёс Анвар уд-Дин, внимательно следя за нею. — На всё воля Божия. Не так ли?

Она с уважением, но бесстрашно взглянула ему в глаза.

   — Я думаю, что шторм был действительно проявлением воли Бога, ибо шторм и не возникает иначе. Я верю, что в Книге Судеб написано, что французские корабли приблизятся к нам и нам придётся покинуть английский корабль. Это — кисмет[55], то, что мы достигли земли. Однако, высокочтимый отец, я не верю, что появление Абдула Масджида было предопределено Богом. Кисмет проявился лишь в его смерти.

Анвар уд-Дин задумчиво погладил бороду.

   — Но ты сказала, что убил его иноземец, Хэйден Флинт?

   — Он и я, вместе.

   — А ты согласна с тем, что думает Мухаммед? Что Махфуз заплатил Абдулу Масджиду, чтобы тот убил его?

   — Нет, высокочтимый отец. Я думаю, что Шахбаз-бегума могла сказать ему о рубине, но я считаю, что всё остальное было следствием жадности Абдула Масджида. Он хотел захватить рубин, овладеть им лишь ради денег.

Он хмыкнул.

   — Тогда он заслуживал смерти. Как тебе, так и иноземцу, следовательно, прощается его кровь.