Вести, которые принёс Мохан Даз, ободрили их ещё больше. Армия из шести тысяч маратхов Морари Рао стояла лагерем у подножия западных гор, не более чем в тридцати милях от Аркота. Мохан Даз рассказал англичанам, что маратхи были наняты королём Майсура для помощи Мухаммеду Али. Никому не хотелось, чтобы Мухаммед Али оставался в Тричинополи.

Хэйден немедленно прочёл письмо, которое прислал Морари Рао. Глава маратхов обещал немедленно послать часть войск на помощь храбрым защитникам Аркота. Они, очевидно, убедили его, что англичане тоже способны воевать.

   — Как, ты думаешь, поступит Морари Рао, друг мой? — спросил Хэйден, ощущая лёгкое головокружение. Он не знал, было ли это следствием возбуждения от известий или от нехватки питания.

Мохан Даз покачал головой.

   — Кто может сказать, что произойдёт? Маратхи могут прийти. А могут и не прийти.

   — С этим не поспоришь, друг мой. Но когда станет известно о приближении маратхов, Разе Сахибу придётся принимать решение. Я думаю, что он не может ждать дольше.

   — Не забывайте, Флинт Сахиб, что приближается десятый день Мохурама.

   — Да, Мохан Даз, — ответил он, задумавшись над этим замечанием. — Да, действительно.

Это предупреждение мучило Хэйдена больше, чем досаждавшие мухи. Он сразу пошёл вниз искать Клайва и нашёл его сидящим на стуле с выдвинутым вперёд подбородком, в то время как парикмахер-сипай осторожно натягивал кожу на его щеках своими коричневыми тон кими пальцами. Попадание бомб в крепость не могло заставить его отказаться от бритья на открытом воздухе.

   — А, мистер Флинт. Доброе утро.

   — Роберт, сколько потерь за вчерашний день?

   — Четыре европейца и шесть сипаев. — Солнце сверкнуло на бритве, совершающей последний взмах.

   — Итак, остаётся двести человек — твой минимум для удержания стен против штурма.

   — Что из этого?

   — Только то, что мы голодны и истощены и что французские орудия уже проделали два прохода в стенах. Один пролом — в пятьдесят футов шириной, другой — тридцать ярдов; так что между двумя башнями нет почти ни одного камня, и...

Клайв выдернул салфетку из-под воротника и ополоснул лицо пригоршней воды из ведра.

   — Я знаю размеры брешей. У меня хорошие укрепления за ними, и они простреливаются перекрёстным огнём из хорошо укреплённых зданий. Сегодня я прикажу отрыть новые траншеи под стенами. Может быть, по две в ряд, с железными крючьями. Можно разобрать стену дома позади бреши, до высоты бруствера, и вкопать ряд столбов. Это выдержит любой штурм.

   — Я советую завершить все приготовления к сегодняшней ночи.

   — Да, мне жаль тех несчастных, которых пошлют штурмовать нас... — Он внезапно взглянул на Флинта пытливым взглядом. — Что случилось? Ты узнал что-либо новое?

   — Ничего особенного. Но слова Мохана Даза о вере Моголов заставили меня задуматься. По нашему календарю сегодня — тринадцатое ноября, но по календарю ислама это их первый месяц — Мохурам.

Глаза Клайва сузились.

   — И что?

   — В Хайдарабаде мне объяснили, что в исламе существует такой же раскол, как и в христианстве между католиками и протестантами. Мусульмане делятся на шиитов и суннитов. Шииты, с которыми мы имеем дело в Индостане, отмечают дни братьев Хусейна и Хасана. Для них это — великое время религиозного пыла. — Он замолчал, оценивая серьёзность отношения Клайва к его словам. — В это время верующий оплакивает катастрофу, происшедшую с семьёй Али. Некоторые столь сильно скорбят и испытывают такие духовные переживания, что умирают.

Он пересказал Клайву, как мог, то, о чём наставляла его Ясмин. Как Али, двоюродный брат и зять Пророка, стал калифом, но затем был убит. Как его старший сын, Хасан, позволил перейти власти к сопернику его отца и как Хусейн, младший сын Али, был приглашён стать калифом.

   — Хусейн выехал из Мекки с ближайшими родственниками, чтобы встретиться со своими приверженцами на реке Евфрат, но на равнине Кербела его семья была окружена и уничтожена, лишь один из двенадцати детей Хусейна спасся. Историю о нём повторяют муллы на десятый день.

   — Понятно. И ты думаешь, мы должны быть особенно бдительными в этот день?

   — Им внушают, что те, кто погибнут в битве против неверных в эти святые дни, немедленно попадут в рай, без какого-либо предварительного очищения. — Хэйден провёл рукой по отросшей за день щетине. — Ты знаешь, что они будут пользоваться бхангом для ещё большего возбуждения смелости. Если бы я был командующим — я бы приказал зарядить все мушкеты и хорошенько подготовиться к завтрашнему рассвету.

Ясмин знала, что её решение — жизненно важно. Умар говорил ей, что соседний Майсур, индусское княжество, был заинтересован в борьбе в Карнатике, и поэтому против них могло быть послано ещё большее войско. Умар мог предложить совет, но не решение, как она сама сказала. Решение должна была принять лишь она — посылать письмо регенту Майсура или нет?

Поразительными были утренние события. Ясмин, под вуалью и закутанная в чёрное, с удовлетворением наблюдала, как служанки очищали комнаты куртизанки. Охранники стояли у снятой с петель двери, глядя на трёх озабоченных служанок, которые отказывались впустить их в комнаты госпожи, в то время как владелец дома, маленький круглый человечек с усеянным каплями пота лицом и редеющими волосами, доказывал свою невиновность перед офицером.

Три больших сундука одежды, украшений и других мелочей стояли снаружи, окружённые кучей носильщиков. На улице начали собираться горожане, когда появилась Хаир ун-Нисса.

Недобрый свет блеснул в глазах куртизанки, но в остальном она сохранила спокойствие, уверенная в себе перед лицом такого наступления.

   — Я надеюсь, вы сможете объяснить значение этого вторжения ко мне, бегума.

Ясмин поразилась её наглости, иронически отвесив поклон.

   — Выражение бесстыдной наглости идёт вам, как никакое другое. Что касается вашего вопроса, я думаю, такая утончённая хайдарабадская особа должна сама понять значение всего этого.

«Она отлично всё знает, — думала Ясмин, наблюдая за смелым поведением куртизанки. — Она уверена, что я пришла сюда, чтобы просмотреть вещи и отыскать яд, который убил Надиру. Она также совершенно уверена, что мои поиски не увенчаются успехом и что я окажусь в глупом положении».

   — Где ваша мерзкая массажистка Джемдани? Несомненно, она — в каком-нибудь отвратительном подвале покупает яд скорпиона.

Хаир ун-Нисса рассмеялась:

   — Ваши шутки очень остроумны, бегума. Скажите, что вы ищете, и, возможно, я смогу помочь вам.

Ясмин сразила её наповал.

   — Ищу? О, это не обыск. Это — выселение!

   — На каком основании?

   — На основании того, что вы — проститутка без контракта, которая оскорбила набоба и его зенану ложными заявлениями. Я сказала, что вы должны покинуть Тричинополи. Следовательно, вы соберёте служанок, то гнусное существо, которое вы называете массажисткой, и отправитесь в Хайдарабад, откуда прибыли.

Голос Хаир ун-Ниссы скрежетал от злобы:

   — Высокая и могущественная леди, вы не можете выселить беременную женщину! Я уже заявляла: у меня ребёнок! — Она взглянула на тех, кто стоял рядом, и приблизила лицо к лицу Ясмин. — И этот ребёнок, как вы очень хорошо знаете, принадлежит высочайшей крови. Я намерена ходатайствовать перед Мухаммедом о поселении в зенане.

   — О нет, превосходнейшая среди женщин, вы определённо не будете приняты в зенану. У вас нет ребёнка! Но даже если бы и был, он не от моего мужа.

   — Вы не сможете доказать это перед набобом. У вас нет доказательств. Мне же достаточно предъявить свидетельства моих служанок о том, что у меня не было крови в течение двух лун. Вы не сможете доказать обратное.

   — К счастью, могу!

Хаир ун-Нисса победно улыбнулась.

   — Действительно? Я не помню, чтобы позволяла вашему врачу, бегума, обследовать моё тело. Вы имеете право лишь настоять на этом в суде, но поскольку Мухаммед должен возглавлять его, моё дело будет выслушано им, как и все другие судебные иски. Все узнают, что я ношу его ребёнка, а такое неловкое обстоятельство он предпочтёт оставить внутри собственных стен.